Правосудие - Страница 16

Он смотрел на этих двух, очень похожих, женщин и понимал, что ничего не закончилось и ничего не могло начаться заново и никакая кровь не могла смыть печати Евы на их лбах, зря погиб бедный Вовик, они всегда будут сражаться за ближайшего мужика и разбивать ближайшие яйца о свои лбы. Но дело было сделано.

- Хватит! — он прихлопнул ладонью об стол, едва сдерживая смех.

- Вы совсем потеряли совесть, у нас все-таки поминки.

Через час Эвелина сладко спала на диване в объятиях Риты, Рита сладко спала, привалившись плечом к Берте, а Берта прикрывала всех общей шубой и курила, глядя на хозяина, в конце концов у них больше никого и не было, кроме людоеда, сидевшего за столом, как у собак в вольере.

- Тебе понравилась охота? — спросил он.

- Очень понравилась, — ответила Берта. — Этот выблядок заслужил свою судьбу.

- Почему заслужил?

- У него был один шанс уйти и 99 шансов умереть по-человечески, но он предпочел хватать за ноги Эвелину.

- Только поэтому?

- Не только.

- А почему еще?

- Потому, что все ее заслужили.

С некоторым замиранием своего каменного сердца он начал понимать, что ту встречу в лесу ему послала судьба.

- Ты тоже заслужила?

- Да.

- Чем?

- Тем, что живу.

- Ты мало согрешила.

- А ты много. Ну и что? Что это меняет? Грех — это ложь, которую придумали люди, чтобы оправдать свою тупость или свою злобность, чтобы было за что бить по головам других людей. Виновны все.

- Перед кем?

- Перед собой, перед кем же еще? Кому еще есть до нас дело?

Мы обманываем себя, чтобы нам было лучше, и виним кого-то, когда получается хуже. Я знала, что такое мой муж — и согрешила. Теперь я не обманываю себя. Честность — это кайф. Я знаю, кто я, и мне это нравится.

- Кто ты?

- Охотница. Когда я вспорола живот моей свекрови — я получила кайф, почти как оргазм. И я честно приняла это — как факт. Теперь я намерена делать это снова и снова — пока кто-нибудь не вспорет живот мне. Честность — это кайф, и нет ничего честнее смерти и нет большего кайфа.

- Ты хочешь умереть?

- Нет.

- Почему же нет?

- Потому что кайф надо отдалять, как оргазм, чтобы было больше кайфа. Смерть гарантирована и без того, чтобы ее приближать.

- Ты знаешь, Берта, я с трудом удерживаюсь от смерти.

- Я тоже. Давай поддержим друг друга?

- Давай.

Утром он проснулся в своей спальне один, а когда вышел во двор покормить собак, то увидел всех трех принцесс, весело прыгающих в источнике, расположенном напротив бани. Когда-то, рядом с тогда еще дачкой, была куча растрескавшихся песчаниковых камней, из которых сочилась вода в грязную лужу. Стараниями Риты в источник была вставлена труба из нержавейки, под трубой вырыт и выложен гранитом небольшой бассейн с проточной водой и накрыт шатровой крышей о четырех резных столбах, вода в источнике была всегда одной температуры - +14 °C, независимо от времени года.

Вокруг источника бегали собаки, которых он запер на ночь в вольере и, ставя лапы на гранитный бордюр, заглядывали в бассейн, прозрачный пар поднимался над поверхностью воды, никто из дам, включая Эвелину, не проявил ни малейших признаков смущения при его появлении — зрелище было завораживающим, но и несколько, удручающим: принцессы вполне освоились втроем и без него в своем новом замке, и он почувствовал себя, как собака, заглядывающая в бассейн.

- Моржизм помогает от похмелья! — закричала Рита. — Нам срочно нужен морж, у нас замерзли глаза!

Ее груди радостно прыгали, на лице не было никаких признаков прошедшей ночи, Эвелина хохотала, похожая на живой цветок, и он впервые увидел улыбку Берты. Затем дамы выскочили из воды и с воплями пробежали мимо него в дом, он посмотрел на столбик градусника, висевшего на крылечном столбе — минус одиннадцать, он посмотрел на собак, присевших у крыльца — ни одна из них не тронула бегущих. Он не стал кормить подлых тварей, у них были сытые морды, и вернулся в дом.

- Я надеюсь, не все вы умрете от воспаления легких, — небрежно заметил он за завтраком, состоящим из яичницы с ветчиной и чая — с водкой завязали.

- Кто здесь говорит о смерти? — вступила Рита. — Мы собираемся жить долго и счастливо!

- С кем? — поинтересовался он.

- Что значит, с кем? С тобой. Или ты уже не наш муж и отец?

- Чей? — он посмотрел ей в глаза.

- Ну,

чей… —

- А-а-а, ну тогда объявляю после завтрака общую уборку, надо же вас всех чем-то занять.

- А ты не мог бы сам заняться чем-то полезным? — язвительно спросила Рита. — Съездить купить фруктов, напитков приличных, мне носки теплые нужны.

И все сразу встало с чужих мест на свои, вернувшись, как дежа- вю.

В этой женщине была гигантская жизненная сила, никакие львы и тигры, никакие кактусы в пустыне не могли бы сравниться с ней, ее можно было раскатать катком по асфальту, она бы встала и пошла, плюнув на плешь водителю. Не было в мире силы, способной вышибить Риту из седла, она скакала на всех мустангах по всем прериям и пампасам мира - и все мустанги пали под ней, он уважал ее за это, он любил ее так, как все ее любили — безусловно и безоговорочно, организмом. Но находиться рядом с ней больше двух недель подряд он не мог.

После завтрака он встал на лыжи, хотя наст был явно не лыжным и, прихватив саперную лопатку, пошел в лес — проконтролировать трассу.

На месте костра осталась большая черная проталина, заполненная легким пеплом — и больше ничего. Он пошевелил пепел лопаткой, пепел разлетелся седыми хлопьями.

В сторону дороги, среди цепочек человеческих и собачьих следов, снег был запятнан кое-где темным, но надо было иметь очень специальное зрение, чтобы понять, что это такое. А кто здесь мог иметь такое зрение, кроме лис и ворон? Все же он проехался по пятнам лыжами, на всякий случай.

На месте заклания, как он и предполагал, не осталось нечего, кроме следов мелких хищников и птиц, даже темных пятен — лисы сожрали снег, пропитанный кровью.

Солнце светило, сосны стояли, вороны летели, с дороги доносился шум машин, все будет так и через сотню лет. Солнце будет гореть, сосны спилят, но они вырастут, здесь или в другом месте, дорога изменит русло, но по ней будут мчаться машины, пропитанные желанием и кровью, и будет лететь воронье, высматривая падаль на обочине. Кто-то отведал человечьего мясца на Крыше Мира, кто-то, не ведая ни страха, ни упрека, отдавал с Вершины Мира приказы на убой миллионов человечков, кто-то читал книги о гуманистических ценностях - написанные кровью гуманоидов, все были виновны, и что значила в этой мясорубке чья-то перемолотая жизнь?

Он легко побежал на лыжах в свою берлогу, легко было на его каменном сердце — солнце, мороз и кислород действовали возбуждающе.

Дома он застал Берту одну, Рита с Эвелиной уехали что-то купить в ближайшее местечко на подаренной Владимиром машине. У него мелькнула мысль, что их могут подстеречь мытари на дороге, да и черт с ним, откупятся, не Франция, в конце-концов. Он направился было в ванную, смыть пот трудовых свершений, но его окликнула Берта.

- Ты ходил заметать следы?

- Точно. Заметать следы. Нечего заметать, ничего нет.

- А тебе не кажется, что мы зря притащили в дом то, что осталось от Владимира?

- А тебе не кажется, что ты зря играешь с черепами? Берта промолчала.

- Не бойся, — усмехнулся он. — Писяй себе, если это не идет во вред твоему здоровью, никто не станет заглядывать в твои ночные горшки.

- Убийства раскрывают, — заметила Берта.

- Раскрывают. Если у кого-то в черепе начинает болтаться язык. Помнишь, я рассказывал тебе про ментовской прием?

- Удар коленом?

- Да. Все знают про него, и все равно ловятся. Люди любят смотреть в глаза другим людям, они играют, поэтому их всегда переигрывают. Даже начинающий урка знает три основных правила безопасности: «не знаю, не видел, не помню». Но с ним начинают говорить, его приглашают к игре, не имеет значения, кто — баба или опер — и он втягивается в игру. А сказав «а», он уже не может не сказать «б». Так человек устроен. Уверяю тебя, что даже матерые воры ловятся на это. Нет игроков, которые не проигрывают. Особенно, когда они играют против игрального автомата, против системы. Не смотри в глаза — ударят между ног, не играй ни с кем, кроме своих черепов, у них нет языков, и ты никогда не проиграешь.