Православие и корейцы - Страница 20
Из служебных перемен, бывших при о. Иринархе среди служащих Миссии, можно указать разве только на ту, что в его время посвящен был один из учителей миссийской школы, некий кореец Лука Ким в сан диакона[118]. Других же, более памятных перемен не произошло. Число служащих корейцев в означенный период было то же, что при о. Павле, за исключением русских, которых оставалось всего только два человека: о. Иринарх и о. Владимир.
После о. Иринарха вступил в управление Миссией иеромонах о. Владимир (Скрижалин) в качестве заведующего. О. Владимир по настоянию о. Иринарха вскоре по вступлении его в должность возведен был в сан игумена и пожалован орденом св. «Анны» 3-й степени. Не получивши соответствующих полномочий начальника учреждения, о. Владимир тяготился новою для него должностью, не дававшей ему никаких прав и привилегий по службе и тем не менее требовавшей тех же забот и попечений, что и от правомочного начальника Миссии. Тем более, что со вступлением его в должность дела, подлежавшие осуществлению на месте, стали представляться на предварительное благоусмотрение епархиальной власти во Владивостоке, и он, заведующий, мог действовать только в пределах резолюций своего епископа.
Владивосток, нужно отметить, всегда смотрел на Миссию, узкоепархиальным взглядом, не считаясь ни с ее привилегиями, ни с заграничным положением, видел в ней ни что иное, как простой заурядный приход своей епархии, с которым считаться-де излишне[120]. Отсюда шаблонные, ничего не говорящие указы и приказы епархиального начальства, часто ставившие заведующего в тупик, в виду трудности их исполнения, не редко несоответствия законам и обычаям страны. Ненормальность такого явления была очевидна, но средств к исправлению или уничтожению ее не было никаких. Между тем, о. Владимир был уведомлен епархиальной властью, что пост свой он занимает временно, что в недалеком будущем вакансия его будет заменена лицом дипломированным, специально подготовленным для сего, которое займет должность предстоятеля учреждения и направит жизнь миссийскую по определенному руслу. Само собой разумеется, что подобного рода заявление не могло служить подспорьем делу, наоборот, оно тормозило его, приносило существенный вред, тем более что вызвано было ничем иным, как личною неприязнью к о. Владимиру со стороны власть имущих Владивостока.
Служившие в Миссии корейцы, пользуясь непрочностью положения о. заведующего, особенно его одиночеством (он был в то время один русский миссионер в Миссии), стали злоупотреблять своими обязанностями по службе и даже прибегать ко всякого рода обманам и надувательству, особенно в хозяйственных делах, за чем было трудно уследить одинокому человеку при общей и круговой поруке служащих.
Чтобы избавиться от такого рода явлений, о. Владимир обратился к епархиальному начальству с просьбой назначить ему в помощь псаломщика из русских, знающего пение, который смотрел бы за служащими учреждения и помогал ему в деле миссионерства. Просьба эта вызвана была еще тем обстоятельством, что управлявший в то время миссийским хором вышеупомянутый М. Г. Ким, периодически бастовал в церкви, иногда по самым маловажным причинам, и очередные богослужения, нередко, оставались без какого бы то ни было руководителя в хоре. Заявление о. Владимира было принято к сведению и вскоре после сего был прислан псаломщик. Это был молодой человек, только что перед тем окончивший курс в духовной семинарии, П. А. Афанасьев[121].
За время пребывания о. Владимира у кормила правления жизнь Миссии текла обычным порядком, нового в ней ничего не предпринималось, да и трудно было что-либо предпринять в виду тех рамок, в которые был поставлен о. Владимир епархиальными властями.
В 1917 г., как раз в первую волну так называемой» бескровной» русской революции, когда со дня на день ожидалось прибытие в Миссию нового настоятеля, только что окончившего перед тем курс наук в Восточном Институте во Владивостоке, о. Владимир подал прошение об отчислении его из состава Миссии и единовременно с сим просил Протопресвитера Военного и Морского духовенств о зачислении его в Действующую армию на одну из священнических вакансий. Просьбы та и другая были уважены[122] и он, по прибытии своего заместителя, не замедлил распрощаться с Миссией и миссионерской деятельностью и в половине июня вышеозначенного года отбыл к месту нового своего служения.
Итак, пробыв в Сеуле более 10 лет, из них три года в должности заведующего, о. Владимир принужден был оставить свой пост и искать себе пристанища в новой, незнакомой ему военной среде, жить в условиях ежеминутной опасности (или быть убитым или искалеченным вражеской пулей). Каково было его служение на новом месте и жив ли он вообще в настоящее время, мы не знаем. По крайней мере, после того, как он оставил Миссию, не было от него никаких известий.
С отъездом о. Владимира в управление Миссией вступил давно ожидавшийся иеромонах Палладий, только что перед тем окончивший курс во Владивостокском Институте.
О. Палладий, насколько нам известно, в дни своего студенчества пользовался особым благоволением преосвященного Павла, епископа Никольск-Уссурийского, помогавшего ему материально и морально для успешного окончания курса в названном Институте. При отправлении его в Сеул владыка обещал ему исхлопотать в самом непродолжительном времени сан архимандрита, т. е. хотел возвести в степень правомочного начальника учреждения. Бесспорно, преосвященный осуществил бы свое намерение, если бы сам о. Палладий не напортил себе, а также и преосвященному Павлу.
Прибыв в Сеул, о. Палладий сразу же усвоил тактику резко противоположную той, которой следовали его предшественники. Например, к начальству стал относиться критически, к подчиненным – высокомерно и пренебрежительно, особенно к корейцам, которых называл не иначе, как неотесанными «дубинами», глупыми кореезами и т. п. Из числа служащих один только псаломщик П. А. Афанасьев успел снискать у него некоторое доверие и расположение. Прочие же все не выходили из одной общей категории «бездельников».
Первое, что сделал о. Палладий, это – закрыл школы, функционировавшие со времен о. Павла, и единовременно с сим, распустил всех 122 учителей и учащихся[124].
Правда, это было сделано не самовольно, а по настоянию владыки Павла, но, тем не менее, удар просветительско-миссионерской работе нанесен был более чем тяжкий, от которого Миссия едва ли сможет оправиться. Преосвященный Павел объяснял свое распоряжение тем, что с наступлением революции в России, принимавшей грозно-затяжной характер, нельзя будет рассчитывать на получение каких бы то ни было сумм на содержание Миссии, и тем более на содержание ее школ. Поэтому в силу необходимости пришлось заблаговременно сделать вышеозначенное распоряжение.
Само собой разумеется, что такое мероприятие, как закрытие школ, не прошло даром, оно подняло целую бурю негодования со стороны заинтересованных лиц, особенно учителей, лишившихся заработка, а, может быть, даже насущного куска хлеба. Учителя, не отдавая себе отчета о происходящем в России «хаосе», весь пыл гнева устремили на о. Палладия, как главного виновника их увольнения. О. Палладий, видя какой оборот приобретает дело, сослался на преосвященного Павла, приказавшего-де ему против воли и желания исполнить «несуразное», по его выражению, распоряжение. Тогда недовольные, оставив о. Палладия в покое, открыли поход против владыки Павла, стараясь очернить, унизить его в глазах христиан-корейцев, называя злейшим врагом просвещения вообще и школьного в частности. Чтобы больше принести вреда и неприятности преосвященному, они составили коллективную бумагу и направили ее в русско-корейский революционный трибунал, собравшийся в то время в г. Никольск-Уссурийске с просьбою, запретить «ненавистному» епископу вмешиваться в дела корейской Миссии в Сеуле как человека бесполезного, даже вредного для миссионерского дела среди корейцев.