Право выбора - Страница 19

2.

"Бродяга, судьбу проклина-ая, та-а-ащится с сумой - на плечах! Так, ещё раз , заунывнее, с пьяным надрывом, - командует Заманский. - Вот так: судьбу - проклина-а-а-я! Та-а-щится. С сумо-о-ой на плеееечах!.." "Давайте ещё раз, - настаивает Инга, - мне понравилось с надрывом: бродяяя-га..." "Третий раз не поют! - Ольга строго. - Не поют в третий раз..." "Я согласен с предыдущим выступающим, - Юрий. - В третий раз петь ни при каких обстоятельствах нельзя!.. Но! Каприз новобрачной - закон для собутыльников: Брр-рр-одяга... Судьбу! Прроклина-аа-а-ая..." "Горько!" "Не поют в третий раз, - Инга. - Я осознала, я согласна... Таа-щится с сумой на плечах!.." "Так на чём этот идиот свой Байкал переехал-то? - икает Юрий. - Эт-то я в порядке постановки вопроса... А вообще-то вы даже не представляете, как он мне надоел, со своей дурацкой сумой на плечах... Тащится и тащится, кр-ретин - с сумой на плечах!.." "Как это на чём? - искренне изумляется Заманский. - Такую песню не знать просто стыдно, товарищи. Он плыл... ехал... переехал славное море, священный... Байкал в омулёвой бочке!" "Какая гадость, - морщится Инга. - В ней же воняет омулем. Он там, наверное, всю бочку свою обблевал..." "Дура ты недовоспитанная, всплескивает руками Юрий. - Учти, Марик... В случае чего никогда не женись на ком попало..." "А доцент был тупой, - парирует Инга, тыча в Юрия пальцем. - Вызывает её к доске. Фамилия ваша? Савельева. А зовут вас как? Инга. Её так зовут... Она маленькая была, она не виновата... Вас за что, спрашивается, из института вытурили? За хулиганство и разврат? Тогда раздевайтесь! Будем с вами заниматься боксом..." "Я ненавижу запах омуля, - заявляет важно Заманский. - И не терплю качки в бочке. Я бы тоже наблевал в такой бочке..." "Вот! - торжествует Инга. - И я!.. Оленька, рыбочка, убери к свиньям собачьим со стола этот омуль! Я новобрачная или кто?" "Это кета, она свежая..." "Вы идиоты и решительно всё перепутали из всех песен, - заело Заманского. - Не было никакой бочки, вот что. Там был славный корабль! И какой-то баргузин, кацо дурной, без конца пошевеливал вал. Без него вал не вращался... А тут, как назло, навстречу - родимая мать! Здрасте, говорит, а где же папаша? Или его кто переехал? А то брат, говорит, с утра кандалами гремит. На всю Сибирь..." "Ага, - радуется своей памяти Инга. - Его хлебом крестьянки накормили, а парни не снабдили махоркой!... Крестьянки дали, а парни - вот!.." "Инга!.." "Не, не, не! - машет рукой Заманский. - Дело не в махорке. Тут шерше ля фам! Жена молодая скучает... Она бродяги давно не видала, так? А этот брат... О, это ещё тот братишка! Его не зря в кандалах держат! Сексуальный маньяк, и на жену молодую глаз положил." "Точно, и как я сам не догадался!... - радуется Юрий. - Старый товарищ, прожорливый зверь, ему подсобил. Ожил он, волю почуя, а тут - кандалы! Вот он ими с утра и гремит..." "Да ничего подобного! - возмущается Оля.- Вот лишь бы наговаривать на кого... В дебрях не тронул прожорливый зверь и пальцем эту бродягину жену!" "Ничего Юра не наговаривает, - возмущается Марк Семёнович. - Она от этого зверя так сиганула! Такая шустрая жена оказалась, что и горная стража её не догнала." "Кстати, о кандалах, - морщит лоб Инга. - Я всё никак не припомню, где это он там так долго тяжкие цепи ковал? В горах... этого... как его, в горах Аках..." "Инга! - пугается Юрий. - Ляпнешь при всех - убью на месте!.." "Стойте, - решительно стучит по столу бутылкой Ольга. - Вы все просто недоумки какие-то. А я вот, наконец, всё вспомнила! Бочка действительно была, вот! И славный корабль - был! Бочка стояла на палубе. Он же прямо к ней костылём и прислонился, неужели вы все забыли? А в бочке как раз сидела юнга... И поэтому она случайно всё слышала - про семнадцать мертвецов на один сундук!" "Буду я сидеть в этой вонючей вашей бочке, больно надо! Врёшь ты всё, Оленька, рыбонька ты моя омулёвенькая..." "Да не Инга сидела, а юнга. Она на подвиг его провожала. Вот! И слёзы сдержала. И были... сухими глаза!" - залилась Оля слезами. "Не плачь, Оля, - гладит её по голове Юрий. - Мы пойдём другим путём. Не таким путём, хулиганства и разврата, надо было идти..."

3.

"Вы сами понимаете, друзья, что разные доценты и ассистенты нам в тайге не нужны. Так что давайте по очереди - кто что умеет делать руками." - Толин знакомый, председатель старательской артели, поправил очки в дорогой оправе и покосился на красивую Ингу, сидящую на тахте с руками на зытылке. "Марик - хороший плотник, - сказала Ольга. - Он всю дачу построил своими руками. Специально изучал по книгам плотницкое дело." "Кроме того, встряла Инга. - По его чертежам у моего папы-лесника уже несколько лет нет проблем с электричеством. Солнечно-ветряной движитель. Даже стиральную машину и утюг включать можно. Юрий Ефремович сам видел..." "А что сам Ефремович умеет?" "Я в студенческом строительном отряде был бульдозеристом." "Вот это серьёзно! Это нам поважнее чертежей. Вас мы точно берём. А жену вашу поваром, согласны?" "Ой, как здорово? А комарья там много? А то у нас с Юрой вся любовь на этой почве занялась." "Теперь о наших условиях. Никакой таёжной романтики. Суровые трудовые будни - праздники для нас. Никакого профсоюза, выходных, больничных. Ненормированный рабочий день пока светло. Сухой закон. Кто не работает, то ничего не ест, пусть грибы собирает. Деньги мы платим хорошие, если идёт материал. За месяц, как у вас за полгода-год." "Мама! - ахнула Инга. - И мне столько?" "И вас не обидим." "Никаких поварих, - решительно заметил Заманский. - Инге надо учиться." "Вы что! Я теперь к школе и близко не подойду!" "Завтра подойдём все вместе. В любом случае, надо хоть документы забрать, - сказал Юрий. - Надо же хоть взгянуть на Бурятовскую битую морду." "Вы это о чём? - раздался голос Марины Галкиной с порога. - Какие ещё документы?" "Так нас же выгнали с Ингой!" "Никто вас не выгонял. Я только что от Пети. Он какой-то виноватый и говорит, что погорячился. И вообще ждёт из министерства какую-то страшнющую комиссию. Висит приказ об отмене того приказа. А вас, Юрий Ефремович, Попов просил завтра выйти по расписанию на вторую пару на свой поток." "А Максим Борисович, - добавил Вадим Галкин, - вчера у меня интересовался, куда это вы с Савельевой подевались. Он, мол, вас лично искал и дома и в общежитии. Руку мне не отпускал, а этот зря заискивать не будет. Что-то у них там стряслось." "Да плевать нам теперь на них всех со всеми их потрясениями! - возмущается Инга. - Я не хочу больше учиться. Я теперь повариха в артели. И я хочу денег. Сразу и много..." "Вот что, товарищи учёные, - поднялся председатель артели. - Мне кажется, что я тут пока лишний. Если надумаете, вот моя визитка. И не забудьте прививку от энцефалита. Адью..." "Мальчики, - Марина Галкина развела руки и растопырила пальцы, жмурясь от собственного воодушевления. - Ну почему вы все такие ехидные и злые? Почему не предположить самое естественное - у Пети Хвостова проснулась со-весть! Почему вы его так воспринимаете, словно он из какой-то зондеркоманды. Он такой же парень, как вы. Наш ровесник. Пошли хоть сейчас прямо к нему домой. Посидим, с Тонечкой его познакомимся. И выйдем друзьями. Ну и что, что он на нас всех давит? Он же рек-тор! На него тоже кто-то давит. А вы о нём говорите, словно он какой-то враг народа...

4.

"Интересно! - Бурятов зашёлся коротким смешком. - Так они распоясались именно поэтому? Нет (смешок), вы только подумайте: схлопотать по сопатке в пятьдесят лет в должности и.о. профессора со степенью доктора, подставить рожу какой-то студентке при всех и - никаких последствий! Приказ отменён. Я к ректору, а тот как с Луны свалился. Максиму этому... Борисовичу со мной разговаривать некогда, а декан тот вообще спрашивает, наглец, когда я перестану являться на лекции под шафе. Ефим Яковлевич, хоть вы скажите всем. Я разве бываю пьян когда? Я стакан вина пропускаю с утра для понту, для рабочего настроения, так ведь те же французы... Вместо утреннего чая! И идут себе на работу. И решительно никто друг к другу не принюхивается." "Так или иначе, надо что-то придумать, - ходит по кафедре зав, нервно потирая руки. - Они исчезли, а инспирированная, скорее всего ими, комиссия уже в Комсомольске! И с ней Иннокентий Константинович Негода, между прочим, как вы все знаете. Он в первую очередь спросит у меня, где его друг Юрий Ефремович Хадас. Так что, вы, Алексей Павлович, всё это заварили, вы к нему и идите. Пора вам извиниться..." "Вы с ума что ли сошли, Валентин Антонович! Меня избили, я кучу денег дантисту отвалил и я же должен извиняться?" "Вас и следовало избить... Да, да!! Именно вас, Алексей Павлович, мгновенно накаляется Вулканович. - Это вы оскорбили сразу всех. Начали с Марка Семёновича, а потом вообще распоясались, перешли на площадную брань по отношению к лучшей нашей студентке и получили то, на что сами напросились..." "Нет, это уже ни в какие ворота... Ефим Яковлевич. Может быть это уже не вы тут передо мной сидите? Давно ли..." "Сейчас всё это не существенно, - морщится Попов. - Ситуация резко изменилась и изменилась не в нашу пользу. Негода приехал не просто с министерской комиссией, а с комиссией Якубовского." "Стальной Якуб? - тут же тушуется Бурятов. Якубовский эт-то более, чем серьёзно, товарищи... Этот, если что раскопает, не просто с волчьим билетом из вуза спихнёт. Этот и посадить может..." "Вот именно. А мы им такой сюрприз с другом Негоды... А ну Якубовский потребует отчёта по вашим командировкам, Алексей Павлович... С приложением телег из всех курортных милиций... Что вы, например, по вашей арктической теме в Гаграх в прошлом году месяц исследовали, пока вас милиция из городского фонтана не выловила?" "Я завернул в Гагры по семейным обстоятельствам... Я же представил вам справку из горсобеса. У меня тёща как раз тогда умирала в Гаграх." "Ага, а мы с ней в эти самые дни в Старом гастрономе за курями два часа стояли, - быстро и зло говорит секретарь. - И она мне жаловалась, какой вы у неё подлец и изменщик! А ещё на Юрия Ефремовича... Вы просто завидуете, что первая красавица института не на вас глаз положила. Так и скажите. А то - скромник нашёлся, праведник божий... прости господи!" "Ну, вот! Все сразу напали со всех сторон, прямо как собаки на больного пса... Никакого у вас сострадания и благородства. Я же кафедру на предзащите поддержал! А потом самую мою дорогую картину продал, фамильный портрет, между прочим, чтобы выбитый этой... зуб вставить. Ну, с Ефимом этим Янкелевичем всё понятно. Еврей и честь... Но вы-то, Валентин вы свет наш Антонович! Я вас столько поил..." "Оставьте ваш фиглярский тон, - зав нейтрально. - Теперь не до наших взаимоотношений. Надо каждому спасать свою... должность. Не роняя, естественно чести кафедры. Займитесь, Алексей Павлович, тщательно своей отчётностью. Справками разными из собеса и моргов. А то "стальной Якуб" вам так врежет, что савельевская затрещина поцелуем с щёчку покажется..." "Вот именно, - извергается старик. - наше государство - не дойная корова. За подлог надо отвечать по всей строгости справедливого советского закона!" "Вы о себе лучше подумайте, - затравленно озирается Бурятов. Подставите меня, я вас всех сдам. И начну с Янкелевича! И нечего меня сверлить глазами, вылупился! Все знают, какой толк от ваших хоздоговоров, где, как и с кем вы их заключаете. И тоже не без липовых командировок. Жуёт свою сраную параболу назло всем уже лет тридцать и никому жить не даёт, чего это она не туда загибается. А сам никак не загнётся, хотя пьёт почище моего, между прочим. Кто на прошлогоднем выпуске при мне поллитра на спор со вчерашним студентом высосал с горла со связанными за спиной руками? Другого бы в его возрасте тут же, после третьего глотка, коньками вперёд вынесли, а этот всё подличает, как ни в чём ни бывало..."