Право победителя - Страница 1

Когда как-то раз заезжий генерал по пьяной лавочке нахлобучил на блестящую лысину капитана Лужина свою генеральскую папаху, все сидящие за столом дружно покатились со смеху. Капитан здорово смахивал на молодого чеченского старейшину: пышные чёрные усы, большой мясистый нос и торчащие из-под каракуля в разные стороны уши. С тех пор за Георгием Александровичем прочно закрепилась кличка «чечен». Дело было ещё во времена Союза, когда капитан Лужин проходил службу в далёком сибирском городке под названием Ужур. Так что на этот позывной Гера (так его иногда называли близкие друзья) совсем не обижался. Внешне Гера былинным богатырём не выглядел, хотя парнем слыл боевым и отвечал за охрану одной из ракетных шахт Ужурской дивизии РВСН [1]. Отдав службе двадцать лет, прорву здоровья и шевелюру на своей голове, он был потихоньку уволен со службы из-за сокращения вооружённых сил. Ну, как уволен… Родное начальство, не долго думая, перевело капитана Лужина, вместе с десятком таких же бедолаг, военпредом на оборонный завод под Томском. На мизерный оклад в восемьдесят четыре рубля. И наплевать ему, начальству, да и государству вообще, было на то, что служебной квартиры лишился не только офицер, но и вся его немаленькая семья. Жена, два сына и малютка-дочь. И родители жены. И две собаки. И рыбки младшего сына. Получив две комнатки в рабочей малосемейной общаге при заводе, Гера унывать не стал. Всё-таки Томск — это не Ужур. Возможностей для умного и делового человека — хоть отбавляй. Армия, и так обошедшаяся с капитаном по-свински, расстаться окончательно, по-человечески не захотела. Наплевав на двадцать три квадратных метра общей площади, Лужин уволился по-плохому — лишившись напоследок по одной звёздочке с каждого погона. Руки у Георгия Александровича росли из нужного места, мозги — варили, и отставной сорокадвухлетний старлей, имеющий в загашнике ещё и красный диплом выпускника ТИАСУРа [2] снял однокомнатную квартирку и пошёл работать автослесарем в ближайшую к дому мастерскую.

А потом бабахнуло. Страны, которой он когда-то служил, не стало, и началось мутное время. Бизнес у Лужина не пошёл. Но и неудачником дядю Геру назвать было никак нельзя. Старший сын, статью пошедший в мать, давным-давно служил в ОМОНе, обзавёлся собственной семьёй и регулярно подкидывал на выходные двоих замечательных внуков. Средний, Алёшка, пока не женился, хотя постоянно грозился — вот-вот, вот-вот! Подросла и Анютка, превратившись из гадкого утёнка в прекрасную молодую девушку, за которой увивались все парни микрорайона. Долгий и тяжёлый труд, наконец, принёс свои плоды, и в свои шестьдесят дядя Гера являлся гордым владельцем большущей пятикомнатной квартиры на окраине Томска и дачи в шесть соток с маленьким домиком — за окраиной оного города. Из плюсов была праворульная «тойота», возросшая военная пенсия и необременительная работа сторожем в гаражном кооперативе. Сын сосланного в Кемеровскую область донского казака оставался всё так же подтянут, сухощав и подвижен.

И с годами, напяливая на себя по случаю купленную папаху, он становился похожим на чеченского старейшину всё больше и больше.

Ту злополучную поездочку дядя Гера запомнил на всю жизнь и в малейших подробностях. Супруга его, Надежда Фридриховна, дочь ссыльного поволжского немца и ссыльной же кержачки из староверов, помимо высокого роста и голубых глаз, характер тоже имела совершенно нордический и однажды утром командным голосом объявила мужу, что пора съездить за престарелыми родителями, обычно всё лето и до поздней осени жившими на даче.

Фридрих Гансович и Алевтина Петровна, хоть и были уже сильно в возрасте, но бодрости духа не теряли, днями напролёт с удовольствием возясь на грядках. Дача, почему-то упорно именуемая томичами «мичуринский участок», давала неслабый урожай — солений-варений, зелени и картошки хватало до следующей весны. Тесть с тёщей, тусуясь в среде таких же соседей-пенсионеров, в город, на зимние квартиры не рвались, уезжая лишь в начале октября с первыми заморозками. Но на этот раз Лужины, съездив на дачу, мнение своё поменяли. Возле дачного посёлка пёстрым палаточным городком встал табор.

Лошадей у дачников отродясь не было, но цыганскую молодёжь это ни фига не остановило. Дачи бомбились «на ура» и стахановскими темпами. Робкие попытки старика-сторожа дать отпор закончились расправой, больницей и растерянными глазами участкового. Что делать с этими уродами, он не знал. За пару лет до этого местные мужики спалили в соседней деревне несколько избушек, принадлежавших цыганам, так вони поднялось… по самое не могу. Фридрих Гансович, конечно, был ещё весьма крепким стариканом, да и ружьишко с десятком патронов имелось, но рисковать не хотелось.

Обычно вывоз имущества продолжался пару недель, и вывозилось при этом всё. От банок с огурцами до старых металлических кроватей. Даже навесной замок с двери снимался и увозился на хранение в гараж. На зимовку домик оставался без мебели, печки-буржуйки и с входной дверью, примотанной проволочкой. Бомжам, обильно заселявшим дачный массив зимой, не оставляли ничего. Некоторые соседи вынимали и увозили на хранение даже окна.

Вечерний семейный совет постановил выехать всем возможным транспортом. «Королла» главы семьи, старый «паджерик» старшего, Славки, и раздолбанный «жигуль» Лёшки. Прикинув количество вещей, которые нужно будет вывезти, дядя Гера пригорюнился — ехать придётся без женщин и детей, упаковывать и складывать придётся всё самим. Да и то понадобится, как минимум, пара ходок, чтобы осилить такой объём. Но тут, пожалуй, впервые за всё время, в семейный совет влезла Анюта. Сильно смущаясь, она сообщила, что «один её знакомый» сейчас — «временно, папа, временно!» — подрабатывает водителем на грузовой «Газели», перевозя из магазина мебель. Супруга победно посмотрела на Георгия Александровича, явно гордясь своей повзрослевшей дочерью, тот усмехнулся в пышные усы, и согласие было получено. Покрасневшая Анютка немедленно вызвонила Серёжку, и тот, заикаясь от счастья, немедленно заверил дядю Геру, что к восьми утра он «будет как штык» и «всё будет в лучшем виде». Тут уже в разговор влезла Ирина, жена Славки, и заявила, что последние тёплые выходные надо бы провести на природе. И, конечно же, с внуками. Потом сам собой организовался шашлык и сослуживец Станислава с женой и ребёнком.

Ехать решили всем гамузом и аж на два дня.

Когда впереди полыхнула вспышка молнии, и машину начало бросать на ухабах, дядя Гера немедленно затормозил — благо из дачного массива на трассу всегда приходилось выбираться с черепашьей скоростью. То, что он увидел, поразило его до глубины души. Горы! Какие, на фиг, горы? Дядя Гера протёр глаза. Горы, густо поросшие деревьями, никуда не делись. Несмотря на наступившую уже ночь, было очень душно, и страшно болели уши — как после самолёта. Из машин раздался дружный детский рёв. Вот таким образом семья Георгия Александровича Лужина в полном составе прибыла в этот новый, странный, мир.

Целую неделю в лагере Маляренко стояла гробовая тишина. У Ивана после невероятной находки начался отходняк и приступы депрессии из-за Алины. Вот так, взять и выкинуть из головы эту женщину он не мог. Сама же Алина, прекрасно понимая, что творится на душе у Маляренко, вновь постаралась стать невидимкой. А самым поганым было то, что Иван всё-таки разжевал всем присутствующим, включая себя самого, где они и КОГДА. А также тот факт, что здесь они НАВСЕГДА.

Сначала женщины тихо плакали, прощаясь с надеждой на возвращение к привычной жизни, а потом их тоже придавила апатия. Даже Бим притих, чувствуя состояние окружающих. Иван Андреевич, ошалело тряся головой от неожиданно наступившей тишины, потратил эти семь дней на обычные хозяйственные хлопоты.