Право первого хода - Страница 20
Веревки и в самом деле не нашлось. Был какой-то капроновый шнур, но для ее целей он решительно не подходил, и Света не колеблясь забраковала его.
И тут ей пришла в голову одна мысль, безусловно навеянная читанными когда-то в детстве приключенческими книжками. Простыни! Да-да!.. Те самые простыни, которые только что ей так хотелось разодрать в клочки. Если связать две-три простыни, то их длины вполне хватит, чтобы слезть по ним на один этаж. Простыни хорошие, крепкие, новые, если их скрутить жгутом – выйдет отличный канат. И не грубый к тому же. А посредине навязать несколько узлов, чтобы было за что цепляться. Кажется, ей пришла в голову отличная идея!
Так!.. Сперва посмотрим, сколько их вообще есть. Всего обнаружилось четыре простыни. Одна была постелена на кровати, одна, скомканная, лежала в корзине для грязного белья в ванной, и еще две, чистые и отглаженные, нашлись в ящике комода. Отлично! Ту, грязную, можно пока оставить. Этих вот, трех, наверное, хватит.
Свою лоджию Виктор еще не остеклил, а вот нижняя, похоже, была уже благоустроена. Но сейчас, в такую жару, вряд ли ее держали закрытой.
В бетонном ограждении Света обнаружила крюк из толстой арматурной проволоки. Наверное, за него цепляли, когда поднимали эту панель во время строительства. Крюк этот словно специально был оставлен для нее, и Света, скрутив потуже жгутом простыню стала просовывать ее словно нитку в игольное ушко.
Ура!.. Пролезла! Теперь завязать ее покрепче, да не одним узлом. Та-ак!.. Отлично. Света подергала за простыню, рванула всем своим весом – держит! Ну, вот и хорошо. Теперь – пару узлов посредине, и можно привязывать вторую.
Получилось даже лучше, чем она ожидала. Кто угодно мог теперь слезть по этой замечательной веревке так же запросто, как спуститься по лестнице. Кто угодно, только не она!..
Она подошла вплотную к ограждению и заставила себя посмотреть вниз. Нет, не туда, не на землю, до которой было так далеко, нет – сюда, на ту, наружную сторону этой плиты. Да, так она и думала. Та сторона была совершенно гладкой.
Когда-то, давным-давно, в детстве, когда она жила еще с папой и мамой, на втором этаже их маленького двухэтажного домика на Первомайской, они с приятелями иногда развлекались тем, что перелезали через балконное ограждение и расхаживали вдоль всего балкона – туда-сюда, цепляясь за удобные деревянные перила и ставя ноги на балконную плиту, просовывая их сквозь железные прутья. Это было так здорово! Чуть-чуть страшно, совсем чуть-чуть, ровно настолько, чтобы можно было считать себя смелыми и отважными, под балконом росла сирень, и до нее было рукой подать… И вообще, она тогда совсем не боялась высоты.
Высоты она стала бояться после того случая с Толиком Пеньковым. Она тогда училась в восьмом классе, а этот дурак – уже в Политехе. Можно сказать, это была ее первая настоящая, серьезная любовь, и этот самый Толик несомненно добился бы от нее того, чего хотел, если бы однажды, под Новый год, он не вывалился из окна, с седьмого этажа своей общаги. Они были на вечеринке у одного из его друзей, и вышли на лестницу покурить, да и вообще… целоваться там можно было без помех. Но Толику этого было мало, Толик был обкуренный, да и выпили они достаточно. Толику захотелось выяснения отношений, в нем проснулись амбиции и взыграла ревность. Он распахнул окошко и, вскарабкавшись на подоконник, начал, с трудом удерживая равновесие, качать права и ставить ей какие-то ультиматумы, наверное, он угрожал ей тем, что покончит с собой – Света не помнила. Она вообще его не слушала. Ей было смешно. Ей самой дали тогда пару раз затянуться и ее разбирал хохотунчик. Этот Толик был ужасно мил, он так уморительно размахивал руками, а потом вдруг негромко вскрикнул и исчез в туманной от клубящегося морозного пара дыре окна.
А потом, когда до нее дошло… И еще чуть погодя, когда она вместе с другими, спустившись вниз, увидела его тело – такое мертвое, и такое непохожее на то, что еще пять минут назад ходило, говорило, смеялось, могло так сладко поцеловать…
С тех пор Света стала бояться высоты.
И все же, надо было решаться. Самое главное, не смотреть вниз. И не думать ни о чем, кроме того, что делаешь вот сейчас, в эту самую минуту.
Света сбросила белый длинный хвост своего импровизированного каната наружу. Так, что дальше?.. Она подошла вплотную к плите ограждения, встала к ней правым боком и, склонившись к ней, прижавшись грудью к неровной, бугристой поверхности ее верхнего торца, глядя влево, на пыльный пол лоджии, а правой рукой судорожно ухватившись за свой канат, стала медленно перебрасывать правую ногу через ограждение, царапая свою нежную кожу и не обращая на это не малейшего внимания.
Наконец, это получилось. Ухитрившись не потерять равновесия, она перебросила ногу, и теперь сидела верхом на этой бетонной плите, как всадник на лошади. Да нет, скорее уж, – подумала она, – как собака на заборе.
Еще не поздно было вернуться назад. Упасть кульком на грязный бетонный пол. И ей, правда, вдруг так захотелось туда, ощутить эту твердую основу под ногами, сесть прямо на пол и заплакать. Господи!.. да ей же ничего больше не надо. Просто жить! Просто…
Ладно, хватит соплей! Света стиснула зубы. Сейчас ей предстояло самое трудное, самое опасное. Потом, когда она уже будет висеть, вцепившись в эти вот простыни, будет легче: всего только потихоньку опускаться, перебирая руками и тормозя на узлах. А вот сейчас!..
Она стала потихоньку переносить тяжесть своего тела направо, туда, наружу – в сторону этой засасывающей бездонной пропасти. Согнутой в колене левой ногой она мертво держалась за обдирающую в кровь, холодную, жесткую поверхность ограждения. Правая нога лихорадочно искала, за что зацепиться. Кожаная подошва ее туфельки скользила по гладкому бетону. Нет, так не получится. А если попробовать опереться на узел?
Узел был вот тут, рядом. Света видела его, краем глаза заглядывая в ту сторону, заглядывая буквально на долю секунды, боясь поймать в поле зрения все то чудовищное пространство, от которого ее уже ничто не отделяло. Тут он был, сволочь, тут, родной, ну, вот же… Она чувствовала его ногой, но он, такой легкий, невесомый совсем – он ускользал от нее, не давался. Его можно было зажать, ухватить только обеими ногами, но вторая была занята, она держала ее на весу, и если она освободит ее, она тогда повиснет на руках, и тогда…
А вот что будет тогда – Света не знала. Выдержит ли она? Сумеет ли, держась только на одних руках, поймать не глядя эту проклятую простыню и уцепиться за нее ногами достаточно прочно, чтобы потом можно было освободить на секунду левую руку, отцепиться от бетона и ухватиться ею за ее импровизированный канат.
А рука эта, между тем, начинала уставать. И нога уже вроде как затекала. И главное, чем дольше она висела, тем тяжелее становилась. Еще немного, и она просто не удержит саму себя.
– М-м-м… Не могу!.. – простонала Света в полном отчаянии и еще немного съехала набок. Потом – еще чуть-чуть. Висеть стало совсем неудобно и стало казаться, что обратно, в случае чего, она уже не поднимется. Просто не хватит сил. От этого стало совсем уж страшно. Паника начинала разъедать остатки воли и сознания.
Известно, что именно страх и его родная дочь – паника – являются основной причиной гибели людей, попавших в трудную ситуацию. Но об этом легко рассуждать, сидя на диване, Свете же, каплей свисавшей с балконного ограждения, и так же, как эта капля, готовой вот-вот сорваться с тридцатиметровой высоты, было не до того. Дыхание ее, незаметно для нее самой, участилось, и каждый выдох ее теперь напоминал стон. Да это и был стон, готовый каждую минуту сорваться в вопль. Она сделала попытку подтянуться назад и это ей не удалось. Руки ее дрожали, и только побелевшие пальцы еще мертвой хваткой держали то, во что они вцепились.
– Ой! Ой, боже мой!.. Что это?!. – женский вопль разорвал тишину и Света чуть не сорвалась от неожиданности. Но все-таки удержалась. Тело уже само, помимо ее воли боролось за жизнь. И пока еще ему это удавалось.