Право палача (СИ) - Страница 3

— Снова светские пустяки, соседи любят ими досаждать.

В обед, наконец, явился и младший Лейт. Его вынес на руках гувернёр. Это был глубоко больной юноша, которому было тяжело даже держать голову без посторонней помощи. Очевидно, он и родился таким, дожив до своих лет только благодаря уходу близких. Он почти не разговаривал и с трудом понимал, кого перед собой видит. Бессмысленный взгляд надолго прилип к Клавдии. Так глядят животные и младенцы — без капли смущения, зато тот, на кого смотрят, чувствует неловкость.

— Вот, радость моя, познакомься. Это Клавдия Раймус, наш друг, — Лейт вытер платком влажный от слюны рот своего сына, — надеюсь, вы поладите.

«Был бы выбор!» — подумала графиня и изобразила самую любезную из своих улыбок.

Усталое солнце быстро скатилось за горизонт, но вместе с ним исчез и господин Лейт, похитив надежду на очередной приятный ужин.

Ночью постучали в дверь, спугнув беспокойный сон Клавдии. Она выбралась из постели и подошла к двери, ощущая как стискивает грудь тревога.

— Да?

— Миллион извинений, мадам. Это я, — послышался голос вдовца. — Не трудитесь открывать, я лишь хотел сообщить вам новость. К сожалению, ваших родных заподозрили в тесных связях с семьёй императора. Суда ещё не было.

— Какого суда? — выдохнула Клавдия в ужасе. — Кто их будет судить, по какому закону и праву?!

— Августейшее семейство оставило резиденцию. Никто не знает, где они, но понятно, что в безопасности, иначе все птицы бы запели о перевороте. Судьи и жандармы многих городов теперь во власти восставших. Конституция, которой мы были верны, для них ничего не значит. В армии раскол, на неё мало надежды. Поговаривают, генералиссимус — предатель.

Клавдия привалилась к полотну двери и сползла вниз, на холодный пол. Её фарфоровый мир разбился на тысячу осколков. Её полудетский, сладкий, привычный мир. Недоразумение в один миг стало настоящей драмой.

— Как бы там ни было, — продолжал Лейт, — нужно всеми силами пытаться вызволить ваших родителей, пока не стало слишком горячо. Я обязуюсь поразмыслить о том, что можно сделать.

Сквозь пелену слёз пробились лучи рассвета. Беззвучные рыдания сотрясали тело Клавдии Раймус несколько часов кряду. Нет, она не загоняла себя в капкан отчаяния. Она решила опередить события и попрощалась с домом навсегда. Иногда, чтобы выжить, стоит предположить наихудшее. Хоть принять его и нелегко, рассудок подготовится к настоящей трагедии, а в душе поселится надежда. Людей юных и жизнелюбивых нередко обвиняют в эгоизме, но лишь он — их спаситель до той поры, когда они обретут зрелое стремление жертвовать, защищать и сочувствовать.

Шею графини вновь обвила красная лента. Господин Лейт весь день отсутствовал и некому было освежить похвалу за мрачный знак роялистов, но теперь она носила его для самой себя. Заглядывая в безупречно чистые зеркала, Клавдия видела там молодую даму, встречающую удары фатума с достоинством, и была этим довольна. Слёзы были теперь заперты глубоко внутри и не стали грошами, упавшими в копилку её уродства.

Не зная, куда себя деть и чем занять, Клавдия скиталась по полупрозрачному дому. В гостиной она обнаружила портрет покойной хозяйки, сущей Афины. Стоя перед художником в алом старомодном платье, мадам Лейт держала розу словно кинжал. Теперь графиня жалела, что наверняка выглядела напуганной девчонкой в первую встречу с Лейтом. Он явно питал больше симпатии к особам величественным и стойким.

Клавдия воровато огляделась: не глазеют ли слуги? Затем она будто бы обратилась копией мадам Лейт: расправила покатые плечи, подняла подбородок, чуть опустила уголки непримиримо сомкнутых губ. Несколько секунд её тело запоминало роль и, достигнув нужного образа, вновь обрело волю. Клавдия ещё в детстве демонстрировала удивительные таланты подражать и убеждать, лепить из себя кого угодно. Они стали её вуалью, под которой таилось неистовство инстинктов, жадное наслаждение жизнью, непозволительное человеку её происхождения. Обстоятельства ещё никогда не испытывали её столь сурово, но всё её существо, словно маятник, стремилось вернуться к прежнему покою вопреки начавшему закипать миру вокруг.

Отобедала она без удовольствия. Компанию на этот раз составил только Роберт, которого кормили с ложки и не всякий раз слуге удавалось упросить его раскрыть рот. Иногда ребёнок резко вскрикивал, заставляя графиню вздрогнуть. Порадовал её только вкус хорошо приготовленной дичи да кое-что, случившееся после того, как она окончила трапезу.

К Клавдии подошёл лакей в гербовой ливрее. На его лице отпечаталось то знакомое выражение готовности к пощёчине. Даже обратился он опасливо, уголком рта:

— Мадам, господин Лейт оставил вам послание.

На блюдце, которое он держал, лежал отнюдь не конверт, а половинка раковины с устрицей, украшенная тонким ломтиком клубники.

Сердце Клавдии сжалось от тоски. Она вспомнила, как летом спряталась вместе с компаньонкой возле пруда, чтобы почитать особую брошюру, добытую тайно в городе. На картинках были изображены различные закуски, а подписи расшифровывали значение каждой. Подтягивая на плечи тонкую шаль, чтобы полуденное солнце не обожгло их и не испачкало веснушками, Жюли улыбалась и читала вслух:

— Одинокая устрица с клубникой. Таковой комплемент не стоит подносить благородной даме на виду у всех, ибо символизирует он вещи, пикантные до неприличия.

Обе тихо рассмеялись, после чего компаньонка смогла продолжить:

— Если его подали вам, то знайте, что лучше отказаться. Принимая блюдо, вы соглашаетесь на близость с пославшим его, не только платоническую, — Жюли тогда подняла мечтательный взгляд и погладила пальцами корешок брошюры. — М-м-м. Что за мужчина догадается так сделать?

Воспоминание растаяло в холодном свете, наполнявшем зал. Осень забрала все забавы, все секретные радости и даже всех близких. Клавдия со вздохом взяла ракушку и без раздумий проглотила устрицу. Лакей заметно расслабился, это не понравилось графине.

— Не отводи взгляд.

Слуга вздрогнул. Он чем-то неуловимо напоминал живую игрушку, которая осталась дома. Эту игрушку Клавдия хранила на конюшне, периодически возвращаясь к ней (а точнее, к нему), чтобы извлекать особую смесь блаженства, боли, стыда и удовлетворения. «Нет, — с сожалением заключила Клавдия, — совсем не то. Выбритые щёки, слишком молод. Слишком холёный и чистенький, слишком пресный. Да и опасно. Может, потом».

Вдоволь насладившись чужой растерянностью, она обронила:

— Ступай.

Лейт вернулся только вечером, окрылённый, сосредоточенный. Он ринулся к гостье с канделябром в руках и столкнулся с ней в коридоре возле покоев супруги.

— Я изыскал пути спасения. Применил свои связи, и вот, из крепости Раймусов готовы перевести под домашний арест, а там… — голос мецената дрожал, — может, их дело и развалится или вернётся с подмогой император, повесит всех этих негодяев. Вероятно, он под протекцией своего брата в Толомео. Тогда можно ждать наилучшего исхода.

— Вы просто чудотворец, милый господин Лейт! — искренне восхитилась графиня.

Не прошло и часа, как вдовец растерял пыл. Словно вылетевший из камина уголёк, который потускнел, остыл и подёрнулся серым пеплом. За ужином он молчал и только нервно прикладывался к бокалу, это встревожило Клавдию.

— Что случилось? — не выдержала она, — Чем вы так огорчены?

Хозяин дома опустил глаза, сминая в длинных пальцах белоснежную салфетку.

— Я счёл за долг попытаться выручить вашу семью. Кажется, все свои силы растратил и все чувства пережёг, и теперь вспомнил, что сам в беде. Признаться, в моей душе таится смертельная рана. Она беспокоит меня всё сильнее с каждым днём.

— Что же угрожает человеку с такими возможностями?

— Рок. Природа. Жизнь моя утекает сквозь пальцы, словно вода.

— Вы больны?

— Нет. Но я нахожусь в затруднительном положении, связанном с самыми… земными материями, и вопрос мой… совершенно лишён изящества.

Хозяин дома говорил с такими болезненными паузами, будто из него в этот момент извлекали пули. Он жестом отпустил слуг и в гулкой тишине, под потрескивание свечей, продолжил: