Право палача (СИ) - Страница 13

— Но… меня же повесят за такое! Я понимаю… Я всё понимаю… но я почти женат, а вы…

— Никто тебя не повесит, но только если будешь слушаться. Потому что никто не узнает. Просто делай, что говорят. Ну? Чего замер? Я ведь не умею.

Конюх тёмным пятном тонул в пышном облаке небесно-голубого платья.

— Я не могу, это неправильно. Вам будет больно, да и если узнает кто…

— Не твоя забота, начинай. Я не должна опоздать на мессу!

Деваться было некуда. Молодость и внезапное пробуждение подвели молодого человека, кровь устремилась к чреслам, и даже страх смерти был не властен над телом, жившим по своему закону. Прощаясь в душе с белым светом, он подчинился, причитая:

— Умоляю, мадам, я не знаю, в чём я виноват, но не губите меня. Вы закричите — и я покойник. Да мне даже до тюрьмы дожить не дадут! Боже, у вас кровь… Я мертвец.

— Ты все приказы так лениво выполняешь, приправляя их болтовнёй? — скривилась Клавдия. — Тогда тебя и вправду есть резон высечь.

Когда всё было кончено, конюх забился в угол. На спине у него рдело позорное клеймо из восьми царапин. Он даже не натянул штаны повыше, просто сполз на грязную солому и уткнулся лицом в свою рубашку, найденную на полу. О том, что его жизнь разрушена, Клавдия и не думала. Расположившись на его кровати и чувствуя, как на бёдрах засыхает кровь и флегма, она сыто улыбалась.

«Получай, Сангреаль! Точнее, не получай того, что мог бы! Оно навсегда осталось моим. Получай и ты, жалкий обрубок мяса, в котором мечется моя душа! Из-за тебя я обречена выкручиваться! Кровоточишь? Так тебе и надо!»

***

Лицо Каспара тронуло неописуемое отвращение. Он окаменел на краю крыши как горгулья.

— Вот видишь. Я предупреждала.

— «Порченый товар», — с трудом вывел его язык. — Назвать так человека! Давно твои родители сошли с ума?

— Ничуть. Я их понимаю, они хотели как лучше. На самом деле Сангреаль тоже никому не был нужен. Это же девочка в камзоле! И провонял лавандой как дамский шкаф. Куда мне было деться, Кас?!

— Что ж. Если ты начала понимать, какую гадкую выходку совершила, уже хорошо. Не сочти меня ханжой, просто не представляю, чего натерпелся конюх. Смертного страха — самое меньшее. А если бы ты была служанкой, а он — хозяином? Его объявили бы кровопийцей, могли и под суд отдать.

— Такое нельзя сравнивать.

— Ну да! — развёл руками мортус. — Мы, мужчины, созданы для того, чтобы в нас стреляли, втыкали железо, вот ещё и пользовались, когда вздумается. Это совсем не игра. Знаешь, я бы повесился. С меня бы было достаточно.

Клавдию напугала шевельнувшаяся внутри совесть, чей труп Каспару удалось гальванизировать.

— Твоя очередь, — напомнила графиня.

— Надеюсь, конюх менее склонен к копанию в собственной голове и поспешил всё забыть.

«Забыть целое лето развлечений? Только если потерял память», — рассудила Клавдия. Бутылка вернулась к ней.

— Не сказал бы, что я понимаю тебя, — Кас покачал головой, — Но и на твоё понимание не покушаюсь. Меня тоже почему-то считали испорченным. Я родился в крестьянской семье, благополучной и не самой бедной. Первые пять лет всё было хорошо, я рос себе обычным мальчишкой. Потом родился мой брат, Жюстен. Я помогал с ним как мог. Почему-то родители хотели, чтобы я пел в церковном хоре, но это оказалось невыносимо скучно. В соборе я познакомился с аббатом, он научил меня грамоте, я увлёкся книгами.

— Я ведь могла видеть тебя! И слышать, как ты поёшь. У судьбы дерзкая фантазия.

— Да. Там сейчас поёт Жюстен, когда не лежит пьяным. Время шло, я стал чувствовать себя лишним. Обед готовился на троих, у стола так и осталось три стула. Со мной разговаривали только тогда, когда я плохо вёл себя. Дела мои никого не интересовали, главным в семье стал Жюстен. Ему отдавали деньги, которые я приносил с мелких заработков, он пропивал их. Он воровал наши вещи. Я устал от этого и ушёл в город, работать у портного. Спал на полу, по мне ночью бегали крысы. И там я подцепил. Её.

— Её?

— Догадайся сама. Проснулся утром от ужасного жара. К вечеру уже набухли шишки на шее и в паху. Следующие несколько дней я не помню, только тот момент, когда надо мной склонился носатый чёрный дьявол — так я думал. Он жёг меня железом, а я визжал, как козёл на убое. Очнулся почему-то в монастыре. За месяц пришёл в себя, братья ухаживали за мной. Аббат сказал всем, что случилось чудо, когда я окреп.

— Значит, это была не чума? Ты ведь жив.

— Plaga по всем симптомам. Мейстер говорит, если взять сто человек и заразить, то трое из них выживут. Он-то мной тогда и заинтересовался. Раз я получил на некоторое время иммунитет, то мог ходить с ним в опасные места. Зоркий глаз и крепкая спина оказались очень кстати. Родители не искали меня, аббат послал к ним человека, чтобы тот сообщил о моём состоянии. Послушник вернулся таким смущённым… сказал, что идти мне некуда и дома больше не ждут. Если б это помогло, я бы умолял, я бы на коленях просил. Хоть раз ещё вдохнуть запах родных стен. Услышать, как смеётся мать. Я был послушным ребёнком, и это меня сгубило. У непослушных детей, вроде тебя, есть весь мир. А мой мир заканчивался семьёй. И самым главным было угодить ей. Знаешь, когда я валялся в бреду и корчился от боли, мне было не так плохо, как потом, когда от меня отвернулись.

«Хотели обменяться забавными историями. И вот. Стало быть, у Каспара от спиртного развязывается язык. Он не врёт и, кажется, даже не приукрашивает», — Клавдия притихла, стараясь слушать внимательно.

— Так я попал в лекарню, правда, первые недели потерял рассудок. Уверял мейстера, что я труп и меня забыли похоронить. Что я разлагаюсь. Он каждый день меня воспитывал, говорил: «Ты мне нужен, и не только мне. Ты необходим городу». Куда было деться? Я сдался, помешательство моё тоже сдалось. Вместе с мейстером мы предложили мэру оплачивать наши услуги по очистке домов, организации карантинов. Сколько всего пришлось изучить! Моя крестьянская голова чуть не лопнула. Но дело стало приносить пользу горожанам и доход. Позже мейстер взялся и за наши внутренние дела. Он умеет так всё преподнести, что сам поверишь в свою исключительную важность. С самого утра, с древней военной молитвы начинается поход на болезни. Можно низвести нас до уборщиков, а он делает нас воинами. От этого сил сразу больше, да и ответственности. И знаешь, открой мы сейчас квартал, Аломьон погибнет без всяких переворотов. Людям будет не до идей. Пока мы держим в узде чуму и ищем её очаги, имеет смысл борьба господ и рабов. Я и ты, как ни странно, с одной стороны баррикад сейчас.

Вечер принёс Клавдии слишком много откровений. Она рассеянно следила за тем, как зажигают фонари, и фигура Каспара над тусклыми пятачками света становится всё темнее.

Он тоже глубоко задумался, глядя вниз, на мостовую.

— Не подходи так близко к краю, пожалуйста, — попросила Клавдия.

— А то что? — подмастерье усмехнулся и взошедший уже высоко месяц посеребрил белые кончики его резцов. — Не нужно проявлять заботу, я к ней так и не привык.

— Странно себя вели твои родные. Но может всё не настолько плохо, и ты чего-то не понял?

— Ты не понимаешь меня, как и все прочие, — тон его звякнул холодом, — Зачем вы выгораживаете незнакомых людей? Становится прохладно. Идём спать.

У чердачной лестницы обоих настиг мейстер. Окинув взглядом покачивающихся как сосны на ветру помощников, он спокойно произнёс, обращаясь к Каспару:

— А, вот вы где. Я тебя обыскался, а ты грачом скакал по крыше. Все уже в сборе.

— Что такое?

— Сейчас узнаешь.

На первом этаже лекарни столпились все, кого удалось найти: пьяные и трезвые, уставшие и те, кто целый день отсыпался.

— Лавка портнихи, что ближе к стене, закрыта уже неделю, — начал старик. — Никто не видел хозяйку всё это время. Входить боятся. Скорее всего, внутри уже бездыханное тело. Не факт, что причиной стала чума, но вы должны быть начеку. Каспар проверит запас серы, подготовит маски и одежду, выберет подмогу. Много людей не понадобится в любом случае. Дом пока только один.