Право на возвращение - Страница 13
- Я жду сообщений, - сказал Анисимов, принявшись с завидным аппетитом есть пиццу. - Должен позвонить Мейер, он сейчас в школе, если, конечно, не отправился куда-нибудь в другое место.
Пока Анисимов ел, Карпухин позвонил домой - Руфь с Симочкой ждали его звонка, волновались, конечно, - за него почему-то, а не за Гинзбурга, и от волнения отправились на пляж, где уже успели несколько раз искупаться, но волны сегодня не маленькие, и похоже, спасатели скоро начнут выдергивать купальщиков из воды, а вода замечательная, просто парное молоко... И вообще, ты когда собираешься возвращаться, скоро вечер уже?..
До вечера было, вообще говоря, еще достаточно времени, Карпухин не стал вдаваться в объяснения, сказал, что позвонит, когда сядет в поезд, и отключил связь. Анисимов говорил по мобильному на иврите - хмуро и односложно.
- Это Мейер, - сказал Анисимов. - Едет сюда.
- Он что-то узнал?..
Анисимов покачал головой, призывая Карпухина к спокойствию. Сообщение о том, что удалось обнаружить в лэптопе Гинзбурга, дипломат выслушал с видимым равнодушием, хотя за напускным спокойствием угадывалось напряжение и какая-то работа мысли, что-то, о чем можно было только догадываться, а догадываться Карпухин не хотел, он хотел знать. Четверть часа до появления детектива они провели в совершенно незначащих разговорах, содержания которых Карпухин потом так и не смог вспомнить.
Мейер вошел быстрым шагом и, что Карпухину показалось странным, в руках его ничего не было - ни сумки, ни даже тетрадки или блокнота. Он всю собранную информацию держал в памяти или, напротив, информации оказалось так мало, что и записывать не стоило?
Удобно усевшись и положив локти на стол, детектив быстро заговорил по-английски, переводя взгляд с Анисимова на Карпухина, он, должно быть, воображал, что они оба все понимают, на самом деле Карпухин улавливал каждое пятое слово и не решался соединять их вместе, представляя, насколько составленная им фраза могла отличаться от сказанной, и насколько превратно он мог понять смысл. Лучше пока просто слушать.
Анисимов время от времени кивал, задавал короткие вопросы, на которые получал, как казалось Карпухину, длинные и сбивчивые ответы. Так продолжалось минут двадцать, после чего Мейер неожиданно встал, кивнул Анисимову с Карпухиным - каждому в отдельности, Анисимову с уважением, Карпухину равнодушно - и быстро вышел из комнаты, будто получил по телефону срочный вызов, хотя разговор, или, точнее, монолог ни разу не был прерван телефонным звонком.
Карпухин вопросительно посмотрел на дипломата и сказал:
- Что это с ним? Почему он вдруг ушел?
- Что? - переспросил Анисимов, думая о чем-то своем. - А, вы о Мейере... Он замечательный сыщик, действительно, не ожидал...
- Послушайте, - раздраженно сказал Карпухин. - Я не очень хорошо понимаю английский...
- Я забыл, извините. Видите ли, Александр Никитич, Мейер обнаружил странную вещь... Пошел разбираться, и если ему удастся что-то доказать... Он разговаривал со школьниками, которые были в тот момент во дворе. С двумя учителями. Они ничего не видели, потому что находились в вестибюле школы неподалеку от выхода во двор, но слышали многое, вот они-то и еще двое школьников...
Анисимов сделал паузу, соображая, видимо, как точнее сформулировать мысль, и Карпухин физически ощутил, как в его груди что-то сжалось, отчего вверх, к горлу начал подниматься поршень, и дышать стало трудно, он вынужден был подняться, и давление не то чтобы прекратилось, но стало меньше, будто из воздушного шара выпустили воздух.
- С другой стороны, - продолжал Анисимов, - в школьном дворе хорошее эхо, это Мейер тоже не отрицает, он сам проверил, крикнул пару раз...
- О чем вы говорите? - нетерпеливо сказал Карпухин.
- Четверо свидетелей - двое учителей и два школьника - утверждают, что слышали не два выстрела, а три или даже четыре. Причем - Мейер обратил на это внимание - именно эти свидетели не видели самого... гм... инцидента. Учителя, как я уже сказал, находились в холле, а ученики - один из десятого класса, другой из девятого - стояли в дальнем конце двора, спиной к воротам и забору, о чем-то спорили и обернулись, когда все уже было кончено.
- Ну и что это нам дает? - с недоумением спросил Карпухин. - Вы говорите - эхо. И выстрелов было два.
- Два, - согласился Анисимов. - Две пули в теле убитого. Гинзбург стрелял два раза. Но почему он утверждает, что стрелял в воздух?
Карпухин все еще не понимал.
- Почему эхо слышали только те, кто не видел, как все происходило? - продолжал Анисимов. - Не было ли это психологической ловушкой? Вы видите, как человек бежит, поднимает пистолет и дважды стреляет. Вы видите своими глазами, что выстрелов - два. А если слышите, что больше, то подсознательно решаете, что это эхо или вам просто кажется, или вовсе не обращаете на лишние звуки внимания. Но те, кто ничего не видит, а только слышит, воспринимают происходящее иначе... Вы меня понимаете?
- Погодите, - недоумевал Карпухин, - вы что же, хотите сказать, что на самом деле Гинзбург выстрелил не два, а три или даже четыре раза? Но это абсурд! В его пистолете не хватает двух патронов, это установлено!
- Да, Гинзбург выстрелил дважды, сомневаться не приходится. И если было все-таки четыре выстрела... Послушайте, не нужно воспринимать это слишком серьезно. Безумная версия, да. Но надо проверить и отбросить. Если это не эхо, и стрелял еще кто-то...
- Чушь, - пробормотал Карпухин. - Кто еще? Там никого не было, кроме Гинзбурга и этого электрика... Не хотите же вы сказать, что он сам...
- Нет, конечно, - удивился Анисимов. - Как мог электрик стрелять себе в спину и затылок? Да и не видел этого никто.
- Не понимаю, - удрученно сказал Карпухин. - Извините, но что-то сегодня с моей способностью воспринимать события...
- Давайте выпьем кофе, - предложил Анисимов, - и поговорим о чем-нибудь постороннем. Дождемся звонка Мейера, а потом...
Так они и сделали. Детектив позвонил, когда дипломат рассказывал Карпухину очень длинную историю, приключившуюся с одним из его родственников, работавшим в перестроечные годы на большом химическом комбинате. История была интересна тем, что в ней, похоже, присутствовало настоящее привидение, которое, как предполагал Карпухин, должно было оказаться или уволенным когда-то директором, или не принятым на работу специалистом - тот и другой мстили таким странным образом несостоявшимся сослуживцам. Трижды звонила Руфь, спрашивала, как идут дела и когда Карпухин собирается возвращаться. "Как только, так сразу", - отвечал он.
Мейер говорил по-английски, и из английских же фраз Анисимова Карпухин понял лишь, что, похоже, ничего нового остаток дня не принес.
- Ну что? - спросил он, когда Анисимов отключил связь. - Мейер едет?
- Нет, - покачал головой Анисимов. - Нет смысла, ничего больше того, что нам уже известно, ему пока узнать не удалось.
- Значит, - разочарованно произнес Карпухин, - версия о лишних выстрелах...
- Вы что, серьезно ее восприняли? - удивился Анисимов. - Чепуха, конечно. Когда опрашиваешь свидетелей, тем более, если это школьники с богатым воображением, еще и не такое услышишь. Все на сегодня, Николай Семенович, поезжайте домой - вы в Нетании остановились? Я вас отправлю на посольской машине, если, конечно, в гараже есть свободная, подождите, я узнаю.
Свободная машина в гараже нашлась, и водитель, к радости Карпухина, оказался не разговорчивым, а может, просто устал за день, вопросов не задавал и на вопросы не напрашивался, доехали они до дома за сорок минут, пробки уже кончились, и трасса Аялон была свободна.
Дома Карпухин сбросил цивильную одежду, полез под душ, а когда вылез, стоял уже на столе "легкий ужин по-израильски", которым можно было накормить роту солдат (в российской армии - уж точно). Руфь с Розой ни о чем не спрашивали, а Мирон смотрел телевизор - показывали футбольный матч каких-то европейских команд - и находился в полной отключке от всего земного.