Право на эшафот (СИ) - Страница 1

— А тебе завтра отрубят голову, — бодро закончила она. — Согласись, выгодное предложение?

— Не уверена. А возможности заменить казнь нет? На отравление, например?

Разговор меня забавлял, но он хотя бы был, пусть и с галлюцинацией. Когда пролежишь полтора месяца пленницей собственного тела, без возможности перемолвиться с кем-то хоть словом, будешь рад и вымышленному собеседнику. Мысль, что меня накрыло сумасшествие, не пугала. Лучше сойти с ума и перестать испытывать ежедневный ужас от того, что ты всё слышишь и чувствуешь, но не можешь не то что сказать, даже моргнуть самостоятельно. Вердикт врачей был неутешителен — вероятность, что я приду в себя, как они говорили, была нулевой. Моих чувств они не щадили, рубили правду-матку прямо при мне, потому чтобы были уверены, что нет их, этих чувств. И меня нет в этом теле. Но я была, и в этом-то был весь ужас моего положения.

Если бы появилась возможность умереть или продолжать существовать в таком виде, я бы однозначно выбрала смерть. Наверное, поэтому моя галлюцинация и возникла с таким предложением: мы меняемся душами и меня завтра казнят на плахе на потеху толпе.

— Это почётная смерть, — заявила моя галлюцинация. — Доступная только дворянам. Иначе меня бы повесили. Чем тебе не нравится отрубание головы?

— Мне кажется, это больно, — доверительно сказала я, поражаясь вывертам собственного сознания.

— Не волнуйся, в королевские палачи берут только с высокой квалификацией. Он отрубит с одного удара, ты почти не почувствуешь боли. Умрёшь легко.

— И почему же ты не хочешь такой лёгкой смерти?

— Потому что я хочу жить, а ты хочешь умереть, — в голосе галлюцинации начало проскакивать раздражение. — Послушай, я знаю немало людей, которые отдали бы всю свою жизнь за один день в теле сиятельного. Я предлагаю тебе мечту.

— Но не мою.

Странно, но я не видела собеседницу, только слышала голос, который звучал отовсюду и ниоткуда. Словно зарождался в моей голове. Почему словно? Так оно и было. Я схожу с ума, какая удача. Теперь будет с кем поговорить. Я невольно хихикнула.

— У меня очень мало времени, — уже не скрывая раздражения, сказала аристократическая галлюцинация. — Поэтому либо ты соглашаешься, либо я ухожу. Только учти, что второго такого предложения не получишь. Будешь лежать колодой года, а то и десятилетия, пока наконец не придёт смерть милосердная.

— А тебе что за радость валяться колодой?

— Я валяться не буду. Я маг и знаю подходящие практики. Пара дней — и встану с постели.

— У нас нет магии, — зачем-то сказала я.

— Если бы у вас не было магии, мы бы с тобой не разговаривали. Более того, ты тоже маг, иначе обмен не состоялся бы. Да что обмен? Я бы на тебя никогда не вышла. Твоё тело — идеальное вместилище для моей души.

Её слова меня неожиданно покоробили. Мысль о том, что во мне появится квартирант, оказалась неприятна. Пусть даже этот квартирант — плод моего воображения.

— Оно и мою душу вмещает неплохо.

— То есть ты отказываешься? Тогда прощай.

— Стой! — я испугалась, что опять останусь сама с собой, и готова была даже пойти на уступки галлюцинации, лишь бы она не исчезла. — Я почти согласна. Скажи, а за что тебе собрались казнить?

Даже в вымышленной реальности нельзя, чтобы преступник избежал отмеренного наказания.

— За попытку отравления короля, — неохотно ответила собеседница. — Неудачную.

— Ты правда хотела его отравить?

— Нет, не хотела, — ещё более неохотно ответила она.

— Но если не хотела, то тебя обвинили несправедливо и можно опротестовать?

— Там всё очень сложно, — ответила она. — У меня нет времени. Поэтому либо ты соглашаешься и всё узнаешь сама, либо не соглашаешься и никогда не узнаешь. Я не преступница, если тебя это беспокоит. Скорее, жертва.

— И как я узнаю? — скептически спросила я, почти вживаясь в роль будущей переселенки. — Если меня завтра казнят? У меня просто не будет на это времени.

— Ритуал полного слияния — и тебе будет доступно всё, что знаю я. И даже всё, что я думала до момента обмена. А мне, соответственно, будет доступно всё, что знала ты. Но учти, вместе с этим мы обменяемся клятвами, и ты никогда и никому не сможешь сказать, что ты — это не я. Клятва зеркальная, поэтому я тоже никому не смогу ничего рассказать. Обещаю позаботиться о тех, кто тебе дорог, и отмстить тем, кто этого заслуживает.

Последняя фраза была явно ритуальной.

— А если меня не казнят, мы обменяемся вновь?

Меня не отпускала призрачная надежда, что рано или поздно я смогу открыть глаза и встать с опостылевшей кровати. Возможно, моё подсознание показывает выход?

— Тебя казнят, — тоном, не допускающим возражений, ответила галлюцинация.

— А вдруг нет? В жизни всякое бывает, — заметила я. — Встанет ваш король с правильной ноги и решит, что за неудачную попытку его убийства наказание слишком жестокое, достаточно ссылки. Что нельзя так бездарно растрачивать дворянский генетический материал. А то кто его будет травить в следующий раз?

— Ты не понимаешь, — с неожиданной горячностью ответила она. — Он не передумает. Это не-воз-мож-но. Но если вдруг тебе удастся избежать плахи, это ничего не изменит. Ритуал привязывает души к новому телу так, что они уйдут оттуда только с физической смертью. Мы не отыграем назад, даже связаться друг с другом не получится, потому что я вышла на тебя случайно, и вероятность повторения такой случайности очень низкая. Так что останешься мной до конца жизни, сколько бы её ни было отмеряно.

— Билет в один конец, — понимающе сказала я.

— Прости? Что?

— Обратного билета не будет.

— Время. Ты согласна или?..

— Согласна.

Действительно, если уж сходить с ума, то до конца. Так чтобы жить в вымышленном мире и не слышать ничего из того, что происходит в моём. «Доктор, я буду ходить? Да, но только под себя» — при таких вводных жизнь в реале не кажется желанной.

— Тогда повторяй за мной слово в слово. Только имя ставишь своё. Я, герцогиня Эрилейская, Эстефания Маргарита Эсперанса Эмилия Клаудиа Исабель Лурдес Асунсьон Росарио…

— Я, Мельникова Екатерина Васильевна…

Слова, звучавшие в моей голове, заставляли вибрировать всё тело. Неожиданно нахлынула боль, такая боль, что я бы заорала, если бы могла, но я не могла издать даже слабого стона. Зато когда отзвучало последнее слово, появилась возможность не только говорить, но и двигаться.

Я встала с холодного каменного пола, совсем неиллюзорно неприятно шершавого. Какой-то он слишком реальный для галлюцинации. И слишком грубый. И исчерчен странными знакомо-незнакомыми символами, на которых я пока не стала заострять внимания.

— Эй, Эстефания Маргарита как тебя там дальше, ты где?

Я не успела договорить, как поняла, что герцогиня Эрилейская, Эстефания Маргарита Эсперанса Эмилия Клаудиа Исабель Лурдес Асунсьон Росарио — это теперь всё я, весь этот длиннющий список имён означает всего лишь одну маленькую меня. Последнюю из рода герцогов Эрилейских, которые завтра исчезнут окончательно, если я это позволю.

В голове царил хаос. Я чувствовала себя одновременно и Екатериной, и Эстефанией, и никак не могла отделить одно от другого, найти те знания, которые бы помогли избежать завтрашней смерти, которая теперь казалась очень даже возможной. Посторонний голос пропал окончательно. Значило ли это, что меня посетила никакая не галлюцинация и действительно произошёл обмен?

Слишком реальным было всё вокруг. Я ущипнула себя и ойкнула от боли. Поднесла к глазам руку, на которой алело пятно от щипка, грозящее перейти в синяк. Тонкую изящную руку аристократки, у которой даже в тюрьме нашлось время на маникюр — ноготки были ровные, аккуратно обработанные и покрытые розовым лаком. Память услужливо подсказала, что это работа личной служанки, которая допускалась в камеру ежедневно, утром и вечером, и это была единственная поблажка для титулованной аристократки, потому что вид камеры оставлял желать лучшего. Где кровать с балдахином из бархата? Где туалетный столик розового дерева с зеркалом на серебряной амальгаме? Где банкетка, покрытая розовым шёлком, на которой было так приятно сидеть перед зеркалом, расчёсывая длинные золотистые волосы? Ничего подобного не было и в помине.