Правило пастырское, или О пастырском служении - Страница 8

Пастырь, правящий духовным стадом Христовым, должен быть для него передовым примером во всех делах своих, так чтобы он самой жизнью своей указывал пасомым путь жизни, а словесное стадо его, последуя гласу и делам своего пастыря, поучалось и усовершалось более из примера, нежели из слов его. Ибо если высота занимаемого им места вызывает на соответственную возвышенность слова, то та же высота требует от него и высоких подвигов. Притом и самая проповедь устная удобнее и вернее проникает в сердца слушателей, когда слова проповедника подтверждаются его примерной жизнью: словом он только убеждает и побуждает к делу, а примером как бы помогает и участвует в деле. На гору высоку взыди, благовествуяй Сиону, – говорит Господь чрез пророка (Пс. 40, 9), внушая сим, что проповедующий о небесном должен возвыситься над уровнем дел земных и как бы стать на самом видном месте, чтобы тем удобнее можно было ему привлечь слушателей своих к себе и возводить их к совершенству, чем громче будет раздаваться сверху голос его святой жизни. Поэтому и в древнем Божественном законе жрецу при жертвоприношении отделялось правое плечо (рамо десное — см.: Исх. 29, 22–27; Лев. 8, 25–30) в знак того, что дела его должны быть не только полезны и спасительны вообще, но и отличаться особенностью, чтобы правотой их не только выдавался он среди порочных, но и добродетельных в пастве своей превосходил сколько важностью своего сана, столько и чистотой нравов. Вместе с правым плечом отделяли для него же еще грудь, и этим как бы повелевалось ему жертвовать Богу от себя тем же самым, что брал он от жертвы. Таким образом, пастырь не только должен носить правые помыслы в сердце своем, но и делами своими, как бы мышцей крепкой, призывать и привлекать всякого, кто взирает на него, к высшему и высшему совершенству, не иметь пристрастия к благам временной жизни и не страшиться бедствий, презирать все прелести мира сего ради внутреннего страха Божия, а все страхи мирские ни во что вменять ради того душевного услаждения, которое ниспосылается свыше. И если затем, по повелению Божию, оба плеча (рамена)жреца, и правое и левое, прикрывались нарамником (Исх. 28, 7, 25, 27, 29; 29, 5), то и сим не то ли внушалось ему, чтобы он, украшаясь добродетелями, в то же время недремленно ограждался ими против искушений и счастья, и несчастья? Ибо и по слову апостола Павла, кто облачен в оружия правды десными и шуими (2 Кор. 6, 7; см.: Еф. 6, 11–17), тот, простираясь в предняя и горняя, никогда не падет пред соблазнами мирской юдоли. Ни счастье не сделает его надменным, ни несчастье не поколеблет; не обольстят его удовольствия и бедствия не доведут до отчаяния; ничто для него не страшно; никакие страдания не уничижат и не сокрушат его, ни самые благоприятные обстоятельства не усыпят его: он жизнью своей открыто заявляет миру, что мышцы (рамена) его непобедимы под щитом той ризы, которой он прикрывается. И эту ризу верхнюю (нарамник), которой поверх своего облачения прикрывался жрец, повелевалось ткать из злата чиста и синеты и багряни́цы и червлени́цы… и виссона (Исх. 28, 8), чем выражалось то, каким разнообразием добродетелей должен сиять и отличаться пастырь духовный. И прежде всего в состав этой ризы входило злато, в знамение того, что пастырь в особенности должен просиявать и озарять других светом разума и мудрости; потом – синета, которая небесным цветом своим внушала пастырю, чтобы целью всех познаний и действий его была не земная слава, а небесная, потому что, гоняясь за людскими почестями, он может уклониться от истины Божественной; далее – багряница, как принадлежность царского облачения, чтобы пастырь, проповедуя другим о почестях вышнего звания, в то же время зорко следил и за своими недостатками, чтобы искоренял и преследовал с царской властью и в себе, и в других всякую низость пороков и душевных, и телесных, взирая непрестанно на высоту духовного возрождения своего и святостью жизни своей здесь – на земле – приуготовляя и себе, и другим жилище там – на небе, в Царствии Божием. О сем-то высоком призвании и Дух Божий говорит чрез апостола Петра: вы… род избран, царское священие, язык свят, людие обновления, яко да добродетели возвестите из тмы вас призвавшаго в чудный Свой свет (1 Пет. 2, 9); о сей-то власти, торжествующей над всеми пороками, проповедует и Иоанн-евангелист: Елицы[33] же прияша Его, даде им область чадом Божиим быти (Ин. 1, 12); о сей-то силе и твердости и псалмопевец размышляет, когда говорит: Мне же зело честни быта друзи твои, Боже, зело утвердишася владычествия их (Пс. 138, 17): ибо святые Божии духом витают в горнем пренебесном мире даже и тогда, когда они в здешнем, дольном, мире борются с претерпеваемыми ими страданиями. К золоту, синете и багрянице присовокупляется еще следующая принадлежность этой ризы, именно: червленица пряденая (coccus bis tinctus – темно-красная двойная материя, в которой самая пряжа в нитках и в ткани окрашивается); а этим указывалось на то, что пред очами внутреннего судии все добрые дела пастыря должны приукрашаться такой любовью, чтобы все в нем, что ни делается с любовью для людей, одушевлялось любовью и к Богу как Верховному Судии и Источнику всякой любви, и наоборот. И таковая-то любовь, как объемлющая собой и любовь к Богу, и любовь к ближнему, слагается как бы из двойной ткани (ex duplici tinctura). Поэтому, кто дышит любовью к Богу такой, что забывает и не радит о ближних или же до того заботится о ближних, что делается равнодушным в любви к Богу, тот тем самым, что не соблюдает обязанностей своих или в отношении к той, или в отношении к другой любви, дает разуметь о себе, что в украшении верхней его ризы (нарамника) недостает у него пряденой червленицы (in superhumeralis ornamento habere coccum bis tinctum nescit). Но, чтобы любовь была совершенна и в деятельности ума, и в деятельности воли, необходимо, чтобы и плоть была умерщвляема воздержанием. Поэтому к червленице пряденой присоединяется наконец и виссон сканый (byssus torta, вроде узорчатого кружева из самого тонкого льна), который, получая начало свое от земли, отличался особенной белизной и чистотой и много скрашивал собой эту верхнюю ризу священную. Что же этой принадлежностью ее обозначалось, как не то, что облачающийся в нее долженствовал соблюдать неукоризненно и телесную чистоту и непорочность? Ибо умерщвлением плоти чрез воздержание пастырь духовный приобретает самое лучшее украшение для души своей – нравственную чистоту, или целомудрие, потому что целомудрие есть прямое следствие воздержания. Вот почему между разными принадлежностями этой верхней ризы священной, называвшейся нарамником, который надевался поверх всего облачения, красовался в заключение и виссон, знаменующий собой то, что между разными добродетелями пастырскими много споспешествует пастырю и умерщвление плоти.

Пастырю, правящему духовным стадом Христовым, надлежит быть разборчивым и в молчании и в словах, чтобы не говорить о том, о чем следует молчать, и не молчать о том, о чем следует говорить. Ибо как необдуманная речь может вводить слушателей в заблуждение, так и неуместное молчание может оставлять их тоже в заблуждении; тогда как и в том, и в другом случае, при благоразумной разборчивости руководящего пастыря, они могли бы избавиться от этого. А между тем часто случается, что неблагоразумные и непредусмотрительные пастыри из опасения потерять благоволение у своих пасомых боятся и не решаются свободно высказывать истину; но это уже не пастыри добрые, которые душу свою полагают за овцы, по словам Самой Истины, а наемники, которые как бы бегают при виде волка грядуща, когда укрываются под предлогом молчания (ср.: Ин. 10, 11–13). О них-то с упреком говорит Господь чрез пророка: пси немии не возмогут, лаяти (Пс. 56, 10); и в другом месте: Не сташа на тверди и собрата стада к дому Израилеву: не восташа глаголющий в день Господень (Иез. 13, 5). Стоять же на тверди— значит свободно и бестрепетно защищать духовное стадо от всяких нападений и притеснений сильных мира сего, и восставать с глаголом в день Господень — вести борьбу из любви к правде со всяким грешником, кто бы он ни был, несмотря ни на какие со стороны его сопротивления и противодействия. А бояться высказывать правду из-за чего бы то ни было и прикрываться молчанием – не то же ли для пастыря, что для военачальника обратиться в бегство с поля битвы без всякой борьбы? Если же пастырь за стадо свое стоит грудью, тогда он ставит врагу преграду и есть оплот стаду дома Израилева. О таковых-то недостойных пастырях говорится и у пророка Иеремии, когда он оплакивает бедственное состояние народа Израильского в плену: Пророцы твои видеша тебе суетная и безумие и не открыта о неправде твоей, еже возвратити пленение твое (ut te ad poenitentiam provocarent – чтобы обратить тебя на путь покаяния) (Плач. 2,14); Священницы не рекоша: где есть Господь?…И пастырие нечествоваша на Мя, и пророцы пророчествоваша в Ваала и идолом последоваша (Иер. 2, 8). Пророками же называют иногда в Священном Писании и учителей, у которых все пророчество ограничивается тем, что они, показывая тленность настоящего, внушают надежду на будущее. Слово Божие упрекает их за потворство суетности народа, которую они ясно видят, но не хотят или боятся указать на нее самим грешникам, усыпляя только их совесть своим ласкательством. Они не решаются быть обличителями своих подчиненных, чтобы тут же не обличить и самих себя, тогда как пастырское обличение служит самым действенным средством для вразумления и исправления даже закоренелых грешников: ибо, слушая благоразумные обличения своего отца духовного, со властью пастырской их обличающего, они с сокрушением сердца и раскаянием сознаются в своих грехах, нередко и таких даже, которые для них самих были тайной. Вот почему апостол Павел требует от пастыря духовного, чтобы он силен был и утешати во здравем учении и противящыяся обличати (Тит. 1, 9). Поэтому и у Малахии-пророка говорит Господь: устне иереовы сохранят разум, и закона взыщут от уст его: яко Ангел Господа Вседержителя есть[34] (Мал. 2, 7); и чрез Исаию заповедует пастырям: Возопий крепостию и не пощади: яко трубу возвыси глас твой и возвести людем Моим грехи их[35] (Пс. 58, 1). И действительно, всякий, кто вступает в пастырское служение, принимает на себя обязанность быть духовным глашатаем и выступать пред народом с громогласной трубой, чтобы приготовить его к сретению[36] Верховного Судии в день Страшного Суда. Но если пастырь не силен словом и пред паствой своей остается безгласен, то какой из него, немотствующего, может быть глашатай и провозвестник славы Божией? Для сего-то и на первых наших пастырей христианских (апостолов) сошел Дух Святый в виде огненных языков, и как только исполнились опт Духа, тотчас стали проповедовать (Деян. 2,2–4). И в древнем законе Моисеевом предписывалось, чтобы к ризам первосвященника, когда надлежало ему входить во святилище, привешивались звонцы (Исх. 28, 33), тоже для того, чтобы непрестанно разносился от него глас благовестил, да не оскорбит совершенным безмолвием своим присутствующего там Господа, как за тем сказано: да будет Аарону, егда служит, слышан глас его, входящу во святое пред Господа, и исходящу, да не умрет (Исх. 28, 35). Ибо жрец Божий, входящий или исходящий, если не слышно от него гласа, мертв уже становится, потому что он возбуждает против себя гнев Судии Небесного, появляясь без гласа благовестил. Таким образом, самое соединение звонцов с одеждой первосвященника и вообще жрецов (см.: Исх. 28, 1,41,43) служит для нас назидательным уроком, выражающим собой то, что на облачения священнослужителей должны мы смотреть как на вывеску правоты их дел, по свидетельству псалмопевца: Священницы Твои облекутся правдою (Пс. 131, 9), и что как пастыри, так и пастыреначальники должны возвещать своим пасомым и подчиненным путь жизни и словом, и примером.