Правило пастырское, или О пастырском служении - Страница 10

Таковыми должны являть себя пастыри и пастыреначальники пред своими пасомыми и подчиненными, чтобы они не боялись и не стеснялись поверять им тайные недуги свои, чтобы во всех искушениях, каким бы ни подвергались они, прибегали к ним, как младенцы на материнское лоно, ввиду того что в случае осквернения совести своей греховными нечистотами они могут омыть себя пред ними слезами покаяния и получить от них прощение и утешение. Так и в преддверии храма Соломонова для омовения рук всякого, входившего в него, находилось море, (медяно) лияно, или слияно, утверждавшееся на дванадесяти волах, коих видимы были только передние части, задняя же их бяху внутрь (ср.: 3 Цар. 7, 23,25; 2 Пар. 4, 2,4). Не есть ли это море с поддерживающими его двенадцатью тельцами, служившее для входящих в храм как бы очищением совести чрез омовение рук, не есть ли это символ или выражение вообще чина пастырей, коим дана власть Самим Господом вязать и решать грехи своих пасомых (см.: Мф. 18,18; Ин. 20, 23)? На этот символизм ясно указывает и апостол Павел, рассуждая об апостольском служении, когда приводит слова из закона Моисеева: да не заградиши (обротиши) устну вола молотяща; и тут же делает пояснение: Еда о волех радит Бог? Или нас ради всяко глаголет? (1 Кор. 9, 9,13–14). Да, служащие алтарю от алтаря и питаются и проповедающие благовестие от благовестия и живут (см.: Втор. 25, 4; 1 Тим. 5, 18). Да и пастырей, как ветхозаветных оных тельцов, поддерживающих медное море, мы видим, так сказать, только спереди, то есть их наружное благочестие, а то, чем явятся они впоследствии на Суде Божием, для нас остается тайной. И они, когда разрешают по состраданию и снисхождению к ближним грехи их, как бы держат умывальницу в преддверии храма для очищения совести кающихся, чтобы каждый, желающий войти в двери Царствия Небесного, мог исповедать пастырям, на то поставляемым, свои прегрешения и омыть свои нечистоты душевные. Нередко, конечно, случается, что пастырь, снисходительно выслушивая чужие прегрешения, и сам изнемогает под тяжестью их; и с ним бывает то же, что с водой в умывальнице, которая по необходимости делается мутной, когда многие в ней омываются: приемля на себя нечистоты других, он как бы омрачает ими светлость своей чистоты. Но это не должно устрашать пастыря, а пусть уповает он на помощь Божию, с которой тем надежнее избавится и от своих грехов, чем сострадательнее подъемлет на себя бремя чужих.

Пастырь, правящий духовным стадом Христовым, должен ласково и дружелюбно обращаться с благонравными и являться строгим ревнителем правды пред порочными. С благонравными он должен смотреть на себя как на равного им, нисколько не превозносясь пред ними ни своим положением, ни своими достоинствами, а пред порочными – сознавать свою высокую власть и не страшиться пользоваться ее правами. Ибо известно, что природа, как замечено нами в книгах Нравоучений (Moralia)[43], производит всех людей равными, а только разность их личных заслуг и достоинств делает между ними различие; и это самое различие между собой людей, зависящее от их относительных достоинств и недостатков, Божественным Промыслом направляется к их общему взаимному добру, именно: так как не все могут равно держаться с одинаковой твердостью, то одни обязываются подчиняться управлению других. Посему все правители прежде всего должны обращать внимание не на власть над подчиненными по своему положению, а на равенство с ними по природе своего происхождения, и утешаться не тем, что они начальствуют над подобными себе, но тем, что, начальствуя над ними, они имеют возможность быть для них полезными. Поэтому в священных памятниках говорится о праотцах наших, что они не помышляли о правительственной власти над подобными себе, а довольствовались быть пастырями стад бессловесных. И Господь – Творец и Владыка вселенной, благословляя первых людей, когда говорил им: раститеся и множитеся, и наполните землю, и господствуйте ею, и обладайте ею, то к этому присовокупил и следующие слова: и страх и трепет ваш будет на всех зверех земных (и на всех скоте́х земных), на всех птицах небесных и на всех движущихся по земли и на всех рыбах морских: в руце вашы вдах (я) (Быт. 1, 28; 9, 1–2). Таким образом, Богом дозволено им наводить страх и трепет на животных бессловесных, но не на людей, подобных себе. Человек превознесен природой только над бессловесными животными, а между собой люди по природе одинаковы и равны; следовательно, стремиться к тому, чтобы пред нами трепетал равный нам человек, – значит властвовать против природы. За всем тем, однако же, необходимо пастырям – как правителям – держать в страхе подчиненных им пасомых, как скоро заметят, что кто-либо из членов пасомого ими стада духовного нимало не страшится Бога, необходимо, чтобы, по крайней мере, страхом человеческим удерживать от греха тех, для кого не страшны суды Божии. Внушая страх к себе не ради своего тщеславия и властолюбия, но ради правды Божией и пользы ближних, они не могут быть подвергаемы за то упрекам в гордости. И в этом случае, когда пастыри страхом обуздывают безрассудную и нечестивую жизнь людей-грешников, они уже как бы не над людьми господствуют, а над бессловесными животными и страхом должны действовать на то, что низводит их до степени животных.

К сожалению, нередко пастыри, а тем более пастыреначальники по самому положению своему в отношении к пасомым и подчиненным от этих самых опытов высокой власти впадают в искушение превозношения и гордости. Когда все́ пред ними преклоняется и готово к их услугам, когда и малейшие желания их, не говоря уже о приказаниях, безотлагательно приводятся в исполнение, когда все подчиненные, не смея противоречить им ни в чем, превозносят их похвалами не только за хорошие дела, заслуживающие одобрения, но и за сомнительные и даже явно нехорошие, которые вместо одобрения надлежало бы подвергнуть порицанию и осуждению, тогда они, обольщенные таковыми низкими ласкательствами угодников своих, воображают себе, что в самом деле высоко поднялись на пути к совершенству. Совершенно занятые лестью совне, они уже не слышат истины внутри от заглушаемой совести своей и, впадая в самозабвение, слушают только других, считая себя именно такими, какими расписывают их человекоугодники, а не такими, каковы они на самом деле. С тем вместе они недалеки бывают и от того, что презирают низших себя, им подвластных, не признают их равными себе и по природе; случайно возвысясь над ними одним званием власти, они думают уже, что превосходят их и нравственными заслугами. Им кажется, что они настолько мудрее их, насколько сильнее их. Воображая себя на какой-то недоступной высоте, они не удостаивают и взглядом равноправности тех, с коими сама природа связала их равноправностью, и, таким образом, уподобляются тому, кто, презрев в гордости своей общество самих Ангелов, замечтался до того, по свидетельству Писания, что возымел дерзость выразиться о себе так: на небо взыду, выше звезд небесных поставлю престолмой… буду подобен Вышнему (Ис. 14,13–14), тогда как в том же Писании сказано о нем: все высокое зрит; сам же царь всем сущым в водах[44] (Иов. 41, 25). Так, по дивному и праведному суду Божию, тот, кто мечтал вознестись превыше всего, очутился за свою гордость в безднах отвержения и низвержения; так и всякий человек, который считает для себя за низость уподобляться другим людям, себе же подобным, и с презрением относится к ним, не удостоивая их равноправности с собой, становится подобным богоотступному ангелу. И Саул, поначалу смиренный, когда достиг верховной власти, то возмечтал о себе слишком много и впал в гордость, чрез что и лишился благоволения Божия, ибо за смирение он был превознесен, а за гордость подвергся осуждению, по засвидетельствованию Самого Господа, как сказано в Писании: еда не мал был еси ты пред ним, и не властелина ли тя постави хоругви колена Израилева? и помаза тя Господь на царство Израилево… <…> …Яко уничижил еси глагол Господень, и уничижит тя Господь не быти тебе царем во Израили[45] (1 Цар. 15, 17, 26). Сначала он сам сознавал себя малым; но когда утвердился на престоле, то не стал уже замечать своей малости. Сравнивая себя с поданными, преклонявшимися пред его могуществом, он вообразил себя великаном. А между тем – дивное дело! – пока сам себя считал малым, в очах Божиих был он велик; когда представился себе великим, то явился пред Богом мал. Отсюда открывается, что нередко дух начальника от притока раболепных подчиненных разливается бурным потоком гордости, тем более стремительным, что ему благоприятствует самая высота власти, откуда он истекает. И потому, чтобы пастырь, которому вручается власть управления, мог хорошо править своей паствой, нужно, чтобы он умел кстати пользоваться ею над другими и кстати обуздывать ее в самом себе, чтобы знал, где быть строгим, а где быть снисходительным, никогда не забывая того, что и он такой же человек, как и его пасомые. Ибо если мы, по слабости своей природы, находим довольно предлогов к превозношению и тогда, когда никакой не бываем облечены властью, то не больше ли предстоит нам опасности возгордиться в то время, когда к тому присоединяется еще власть? Но тот будет право править своей властью, кто сумеет извлекать из нее одно благо и побеждать ее соблазны, в ком ощутится дар и призвание при этой власти и не чуждаться уравнения с подчиненными своими, и являться грозным мстителем пред грешниками за их неправды.