Правила поедания устриц (СИ) - Страница 9

— Господи, какая же я глупая… Давно надо было догадаться. Вы же начинены техникой под завязку. Что еще вы знаете? Какого цвета на мне белье?

— Шей, вы иногда как ребенок. Я даже знаю, какой формы ваша печень, извините за откровенность.

— “Болит синяк”… — повторяет она, запоздало осознав самое главное. — Это вы тоже видите? Мою боль?

Рактер кивает.

— И как протекающий в клетках процесс, и как электромагнитное излучение от мозга. И то, что вы сильно смущены, злы и расстроены, я тоже знаю. В смысле, не только прямо сейчас, но и до этого были.

Шей обхватывает себя руками за плечи. Она уже не скрывает, что ее знобит, да и не вышло бы: она дрожит, как в лихорадке.

— Ясно. Мои эмоции для вас — открытая книга, которую можно раскрыть на любой странице. Просто восхитительно.

— Не на любой. Я знаю, что вы чувствуете, но часто не понимаю, почему.

— А вам хотелось бы и это тоже знать, да? — зло прищуривается Шей.

— Вас беспокоит, что мне известны об окружающих какие-то факты, которые кажутся вам неприличными? Но я не мыслю такими категориями.

— Зато я мыслю!.. – в отчаянии восклицает она. — Хотите знать, почему я разозлилась? Вот вам в обмен на вашу честность еще одно из моих правил, очень важное: держаться подальше от тех, от кого не дождаться взаимности. Дошло? Все еще нет?.. Вы мне нравитесь — понятно? Вообще-то, чтобы догадаться об этом, необязательно видеть мир как какие-то абстракции из волн и частиц. На нашем корабле это видит каждый, у кого есть глаза. Хотя то, что вы, казалось, не понимаете, как действуете на меня — мне тоже нравилось… очень нравилось. Вы относились ко мне как к коллеге и к другу, и это было удивительно и прекрасно, потому что мужчины всегда смотрели на меня как на… — она сбивается и замолкает.

(Как на красивую старшеклассницу. Его собственные слова. Лучше бы он промолчал тогда. Или не лучше? Это первый их разговор без обиняков, честный, как драка).

— …Но теперь мне ясно, что вы все понимаете, да еще и получаете от этого садистское удовольствие… Про тот синяк я и думать не думала, а вот ваша выходка — вот это и правда больно, — угрюмо продолжает Шей. — И любой девушке будет больно, когда ей надевают на палец кольцо в такой момент — потому что хочется, чтобы это было не в качестве шутки, уловки, чтобы отвлечь внимание, а по-настоящему…

— Почему вы решили, что взаимности не дождаться? — очень серьезно спрашивает Рактер.

Шей отводит глаза.

— Я… не настолько оптимистка, чтобы надеяться, что в меня влюбится психо… Простите, но вы сами чуть ли не с гордостью поведали мне про свой диагноз. А уж то, что вы рассказали только что… Нет. Мне не нужны подачки от уберменша, который видит меня как какую-то цветомузыку с кишками под рентгеном.

Рактер устало потирает пальцами висок — другой рукой, впрочем, продолжая держать над головой Шей зонт: дождь и не думает стихать.

— Друг мой, я вижу в ваших рассуждениях огромное противоречие…

— Вы еще расскажите, где в моих чувствах противоречия! — горячо, гневно восклицает Шей.

— Я не рассказываю. Я предлагаю их обсудить. Сейчас вы говорите, что вам нужна взаимность. Но минуту назад вы сказали совсем иное: что вам нравится, что я не смотрю на вас как другие мужчины. Кстати, как? Как на очень красивую старшеклассницу? Кажется, многим мужчинам нравятся такой типаж, хоть официально в обществе и считается, что это несколько вульгарно, — бесстрастно говорит Рактер. — Теоретически я, наверное, способен запрограммировать мозг на производство определенных гормонов, чтобы тоже так на вас смотреть. Если вы уверены, что вам хочется именно этого. Чтобы я трясся от похоти при мысли о маленькой, трогательной, беспомощной, легко краснеющей девочке…

— Заткнитесь. Каждое ваше слово как жаба.

— …которая выполнит любой каприз, с которой можно сделать все что угодно. Ударить, унизить, одеть в костюм школьницы или служанки. Мой диагноз меркнет перед фактом, как много якобы вменяемых мужчин фантазирует о подобном. Вы, правда, слишком бойкая, чтобы полностью соответствовать такому образу, но если связа…

— Замолчите!!!

Звук пощечины сливается со свистящим звуком ножей Кощея, разрезающих воздух. Движение Шей было таким быстрым, что Рактер едва успел оттолкнуть ее и шагнуть вперед, заслоняя собой — от Кощея, который, естественно, попытался защитить его. Он чуть-чуть запоздал с мысленной командой остановиться: два из лезвий успели полоснуть его по руке. Длинные дыры в рубашке крест-накрест, глубокие разрезы на коже, мгновенно налившиеся кровью, как цветок паучьей лилии.

Шей расширившимися от ужаса глазами смотрит на его руку, прекрасно осознавая, что это она должна была сейчас пострадать, и двумя ранами дело бы не закончилось.

— Вы… Надо наложить жгут, дайте я…

— Не надо. Артерия не задета, кровь скоро остановится. — Пауза: они молча смотрят друг на друга; только что пережитый общий испуг — и за себя, и не за себя — протягивается между ними, как ниточка. — Не делайте так больше в присутствии Кощея, пожалуйста, — добавляет Рактер, — он очень опасен, и я все-таки не полностью его контролирую.

Сейчас Кощей сжался на земле посередине между ними, почти как побитый пес, виноватый и дезориентированный, не понимающий, кого защищать.

Шей молча кивает. Ее взгляд поднимается от мокрого от крови рукава вверх, к его горящей после пощечины скуле.

— Простите, — говорит Рактер. — Я наговорил лишнего.

Она качает головой:

— Вы никогда не говорите лишнего. Только то, что обдуманно решили сказать. Теперь я абсолютно в этом уверена. — После молчания тихо добавляет: — Я поняла, в чем противоречие. Вы правы. Такой взаимности… я не хочу. — И после еще одной паузы, совсем тихо: — Но это было жестоко. Если бы вы знали, о чем говорите, то не стали бы это говорить.

Рактер какое-то время молча размышляет. Кровь вытекает из разрезов на предплечье и тут же смывается струями дождя, лужа под его ногами слегка окрасилась красным. Раны — пустяковая цена за хоть и непрямое, но подтверждение того, о чем он какое-то время назад начал догадываться. Шей в разладе сама с собой. Она панически боится секса, но ей отчаянно нужно, чтобы ее любили. Молодой здоровый организм требует свое, но разум сопротивляется, подкидывая какие-то неприятные воспоминания.

Он осторожно говорит:

— Давайте представим, что я тот самый стереотипный ученый-чудак, который мало понимает в отношениях и просит кое-что ему разъяснить. Мне с вами интересно и комфортно — это вы и сами отлично видите, как видят и остальные на “Дырявой калоше”. Я настолько высоко вас ценю, чтобы допустить, чтобы мое денежное благосостояние, да и сама жизнь в значительной степени зависели от ваших решений. Я, конечно, никогда в вас не влюблюсь как обычный мужчина, и тем не менее вы — самый важный человек в моей жизни, Шей, и я не знаю, кем вас заменить, если с вами что-то случится. Я рассказал вам без утайки то, что не рассказывал никому другому, поделился секретами своего прошлого, предложил разделить со мной будущее. Как бы вы назвали эти чувства, если бы речь шла о ком-то другом, не обо мне?.. На мой взгляд, это кольцо означает все, что должно означать. И я буду рад, если вы в самом деле его примете.

Она растерянно моргает, несколько мгновений пытается смотреть ему прямо в глаза, потом все-таки отводит взгляд — смутилась. И не злится больше, или почти не злится.

Забавно, что голая правда иногда может дать тебе больше власти над человеком, чем ложь.

— Мы ведь договорились не флиртовать… А это… Если это не флирт, то это самый неудачный на свете не-флирт, — все еще немного сердито говорит она. – Не говорите больше таких вещей, это слишком странно — слышать такое от вас…

Кольцо она машинально крутит туда-сюда, словно оно обжигает ей палец.

— Все, что я хотел сказать — это что рад всякой возможности о вас заботиться, потому что бесконечно вас ценю. Это для меня привилегия, а не подачка.

— А вы действительно можете запрограммировать мозг на… — лицо Шей кривится судорогой, она явно проговаривает в уме его недавние слова: трястись от похоти при мысли о маленькой, трогательной, беспомощной, легко краснеющей девочке…