Правила поедания устриц (СИ) - Страница 7

Потом поднимает голову, обводит их всех своими круглыми и черными, как у птицы, глазами и деловито уточняет:

— Сотня нюйен.

Гоббет, которая, как и все остальные, наверняка прекрасно видела вывеску с ценой над входом в шатер, деланно возмущается:

— Сотня?! Да это грабеж среди бела дня!

Шей почти одновременно с ней хитро спрашивает:

— Сотня — это за всех вместе?

Рактер думает, что порой они с Гоббет до жути похожи. Или просто Гонконг всех делает похожими? Здесь каждый волей-неволей научится торговаться, орк и эльф, маг и риггер.

Гадалка, словно прочитав его мысли, насмешливо говорит:

— Гонконг – большой рынок, да? Не поторгуешься – не позавтракаешь?.. Вопрос какой у вас?

— Вопрос?.. – Шей на секунду теряется. – Да тот же, что и у всех… Хотим знать наше будущее.

— И что же, остроушка моя, ты считаешь, у вас одно будущее на всех?

— Ну… Наверное, нет.

— То-то и оно, — с довольным видом кивает гадалка. – Сама ведь все понимаешь, зачем глупые вопросы задавать? Сотня нюйен с каждого, дорогуши. Кто первый?..

Первой за стол усаживается Гоббет – поскольку у нее больше всех опыта в таких делах.

Гадалка делит положенный на стол пучок веток тысячелистника на две части. Это символизирует Инь и Ян. «Великий Предел рождает двоицу образов. Двоица образов рождает четыре символа. Четыре символа рождают восемь триграмм. Восемь триграмм определяют счастье и несчастье. Счастье и несчастье рождают Великое Деяние».

Из правой горки колдунья берет одну ветку и зажимает между пальцами. Потом производит какие-то действия с левой стопкой. И – снова с правой. Рактеру ее действия кажутся совершенно бессмысленными. Но Гоббет напряженно следит за процессом, шевелит губами, подсчитывая, какой получается каждая следующая черта.

— Так, что тут у нас, — тянет гадалка, закончив с последней чертой. – «Сяо-чу», «Воспитание малым». Довольствуйся тем, что есть. Живи в текущем моменте, не трать энергию на сожаления о прошлом и на мечты о несбыточном. Относись к вниманием и любовью к повседневным мелочам, они способны принести уверенность и избавить от сомнений, помочь избежать ошибки и открыть двери к радости. Тебе сейчас нелегко, но скоро все изменится к лучшему. Главное — верить.

— Какая же ерунда, — бормочет Дункан себе под нос. – Это ж этот, как его… Я читал… Какой-то трюк психологический. То, во что все верят, потому что такое можно сказать любому.

— Эффект Барнума, — подсказывает Рактер, тоже шепотом. Дункан недоверчиво говорит:

— Вы ж вроде были на стороне магии…

— Я же сказал: я тут ни на чьей стороне.

Гадалка продолжает всматриваться в Гоббет, словно в книгу:

— Еще у тебя разбалансировка по стихиям. Не ешь так много острого – в тебе и без того слишком много Огня. И пуэр не пей. Только чаи, у которых прохладная природа. И не транжирь деньги на пустяки. – И с типично китайским пренебрежением к личной сфере доверительно советует: — И трахайся поменьше, нечего разбрасываться драгоценной энергией.

— Тебя не спросила, — возмущенно фыркает Гоббет. Но после паузы понуро соглашается: – А вообще твоя правда, бабуля. Как раз вчера вспоминала, сколько духов я не смогла призвать, потому что силенок не хватило… Спасибо. Вот твоя сотня нюйен.

— Чего-о?.. Да ладно!.. – шепчет Дункан. – Нетушки, мою сотню эта мошенница не получит.

Из0бель тоже неодобрительно качает головой:

– Глазам не верю. Чтобы Гоббет – Гоббет! – добровольно отдала деньги за такую чушь? Это как если б она собственными руками положила нюйены в мусорное ведро…

Шей, как ни странно, все еще полна энтузиазма:

— Я хочу попробовать.

Она занимает место Гоббет на стуле напротив гадалки. Та снова совершает три поклона, снова окуривает стебли тысячелистника в дыме, снова повторяет свой долгий ритуал, отсчитывая и откладывая в сторону ветки то из левой, то из правой стопки.

Закончив, она хмурится и как-то растерянно смотрит на свои ветки. Время идет, а гадалка все молчит — на Шей не смотрит вообще. Молчание затягивается, нависает над столом, словно туча.

— Ну? – нетерпеливо бормочет Дункан. – Давай, скажи: «Живи в моменте. Все будет хорошо. Не ешь острого».

— Не, — шепчет Гоббет, — тут все посерьезнее. Сейчас что-то будет…

— Неблагоприятная гексаграмма? – тихо спрашивает Рактер у Гоббет, надеясь, что она и в этот раз следила за процессом.

— «Мин-и», — бормочет та. – «Поражение света». Еще какая неблагоприятная.

— Глупости говоришь, крыска, — вдруг говорит гадалка, которая, по идее, не должна была слышать их перешептывание, да и английского она, как предполагалось, не знает. – Ты не можешь знать, что добро и что зло. Для Вселенной нет ни того, ни другого. Она слишком велика, чтобы мы могли навредить ей.

— Я-то не так уж велика, в отличие от Вселенной, — вмешивается Шей. – Для меня имеет значение, удачу мне несет будущее или неудачу. Что там? Скажите…

Гадалка качает головой:

— Нет ни удач, ни неудач. Ты не можешь отличить одно от другого, пока не доживешь до завтра. И удачи и неудачи равно двигают тебя вперед.

— А что тогда есть? – спрашивает Шей, начиная, похоже, сердиться на эти малопонятные общие фразы.

— Есть жизнь. Есть смерть. Есть сила. И ты очень, очень сильная девочка. Ты всемогуща, пока твоя сила – внутри тебя.

— Пф! – довольно громко говорит Дункан с отчетливым презрением.

— Простите?.. – переспрашивает Шей. – «Я сильна, пока сила во мне»? У меня не очень хороший кантонский. Я, видимо, чего-то не…

— Сила, — с нажимом повторяет предсказательница. — Есть пустое. Есть наполненное. Свойство силы – перетекать из одного сосуда в другой, подобно океану, когда меняется баланс. Быть сильным — значит быть опорой себе самому. Сильный принимает и благословляет свое одиночество, слабый бежит от него.

— Чтобы быть сильной, надо быть одинокой? То есть ни с кем не сближаться? – с недоумением спрашивает Шей, по-вороньи склонив голову вбок.

— Нет. Быть сильной значит опираться на себя. А то, о чем ты говоришь – беречь себя, словно драгоценность – это жадность. Жадность – свойство пустого. Свойство полного – щедрость. Светильник не становится тусклее, когда от него зажигается другой. Но помни, что эта сила – твоя. Помни. Не отдавай.

Больше никаких комментариев Шей получить не удается.

— Честно, если б я не родилась и не выросла тут, в Коулуне, то решила бы, что у меня тоже нелады с кантонским, — растерянно говорит Гоббет.

— Что ж, я тоже рискну узнать свое будущее, — решает Рактер.

Ритуал с поклонами и окуриванием тысячелистника повторяется в третий раз.

Смуглые узловатые пальцы гадалки снова перебирают и перекладывают ветки – ритмичные движения могли бы, пожалуй, усыпить бдительность и погрузить в транс, если бы зрение и внимание Рактера не были улучшены различными средствами. Он осознает, что хоть и не понимает в гадании по «Книге Перемен» практически ничего, но уже видел эти самые комбинации веток тысячелистника не далее как несколько минут назад. Полная черта, прерванная, полная и затем три прерванных – если следовать по гексаграмме снизу вверх. Два предсказания с одинаковым результатом подряд?..

— Что там? – любопытствует Шей.

Предсказательница сводит брови еще более хмуро, чем в прошлый раз. Смотрит на Рактера исподлобья. Тихо, так, чтобы никто больше не услышал, говорит:

— Тебе – ничего не скажу. Уходи. Магия – не для таких, как ты.

— Что ж, — так же негромко говорит Рактер, поднимаясь со стула, — я понял вашу точку зрения.

— У вас одинаковые гексаграммы?! – с детской непосредственностью восклицает Гоббет, которая не слышала слов предсказательницы, зато с не меньшим вниманием, чем Рактер, следила за гаданием.

Его и Шей взгляды встречаются — будто стена на миг отрезает их двоих от всех остальных в шатре. Ее испуганные глаза кажутся такими большими, что кажется, кроме них на лице нет вообще ничего. Из шестидесяти четырех гексаграмм «Книги Перемен» им двоим выпала одна и та же, самая дурная, какую только можно представить, «Мин-и», «Поражение света».