Правила поедания устриц (СИ) - Страница 4

— “Но в то же время”?.. — повторяет Рактер вопросительно.

— Но в то же время еще с детства мне иногда казалось… Не знаю, как объяснить. Бывали мгновения, когда я была как будто вдвое легче, вдвое сильнее, чем на самом деле… Чудилось, будто все на свете могу. Что я как перышко… Что если ветер сильно подует — подхватит меня и унесет, и я буду лететь, лететь…. Казалось, во мне столько силищи, что взмахну рукой — и с кончиков пальцев искры посыпятся…

— Пробовали? Сыпятся? — интересуется Рактер без иронии.

В этот момент у него во рту сигарета, он тянется в карман за зажигалкой — но Шей останавливает его и, лукаво улыбнувшись, кончиком указательного пальца дотрагивается до его сигареты: та вспыхивает оранжевым.

— Теперь — иногда сыпятся, как видите.

— О. Благодарю. — Рактер с удовольствием затягивается.

Можно ли это считать прикосновением — вопрос сложный. Но так или иначе, Рактер явно добился некоторых успехов в сокращении дистанции. Шей воспринимает его присутствие куда естественней, чем Гоббет и даже своего брата.

Шей теперь сидит совсем близко. Широко улыбается своей чесночно-белой улыбкой и смотрит, как Рактер курит — так, как обычно смотрят на что-то красивое. Хм. Он не отводит взгляд. Людям, которые даже ни разу не держались за руки, так подолгу и так внимательно рассматривать друг друга совершенно неприлично, но похоже, в этот момент Шей вовсе не думает об этом.

Рактер предлагает ей сигарету, и Шей тоже затягивается. После своего фокуса она сияет, словно выиграла школьный конкурс по математике (нет, мысленно поправляется Рактер, это у него была бы математика, а у Шей — конкурс по литературе). Чуть погодя признается:

— На самом деле у меня даже эта мелочь с прикуриванием сигареты не всегда получается. И с вызовом духов не ладится, хоть Гоббет меня и пытается научить. Вот такой я фиговый маг. — Она фирменным жестом смущенно нажимает пальцем на кончик собственного носа. — Все никак не могу поверить, что я сама это делаю. Кажется, что я просто проводник, просто сосуд для какой-то силы…

— Не жалеете, что поставили датаджек? Магия и технологии не очень-то дружат.

— Да уж… Старая история — фейри и холодное железо! — смеется Шей. — Но — нет. Не жалею. Пока не чувствую, чтобы что-то изменилось из-за него. Я эту штуку даже не замечаю, пока не подключена к деку.

— Возможно, не стоит углубляться в декинг, если заклинания и энергетические потоки вам интереснее.

Рактер говорит это без насмешки или снисходительности, но Шей, похоже, мерещится что-то из этого в его совете, — в ее излучении проявляется сиреневый холодок отчуждения:

— Мне и то, и другое одинаково интересно.

— По некоторым причинам сложно быть магом и декером одновременно. Вы ведь знаете про потерю Сущности?.. К тому же, неужели нет области, в которой вам хотелось бы достичь истинного мастерства?

— Вы хотите сказать, что я мало на что гожусь? – спрашивает она. С непонятной интонацией, с легкой улыбкой, с иголочками черного страха вокруг ее слов. Во время забегов Рактер уже не раз видел, как хорошо Шей Сильвермун притворяется и как ловко врет, — и он вдруг понимает, что затронул какую-то важную для нее тему, коснулся той самой тайны, которые она так тщательно прячет, и что ей, несмотря на шутливость вопроса, в самом деле важен его ответ.

— Если бы я так думал, я бы с вами не работал, — говорит он честно. — Шей, неужели я дал повод усомниться в том, что я вас бесконечно уважаю? Вы — лучший из всех моих деловых партнеров.

— Вы серьезно? — неверяще спрашивает она.

Как сообщают ему приборы, у Шей после его слов слегка учащается сердцебиение. Рактер видит фуксиево-розовое колыхание смущения, оно смешано с теплым желтым, как поле лютиков, удовольствием. И с огромным искренним изумлением: синь и зелень, цвета павлиньего оперения.

Мгновение Рактер любуется переливами этих несуществующих для человеческого глаза цветов. Он осознает, что ему нравится ее удивлять. Нравится смущать.

— Уж куда серьезнее. О наших забегах уже слагают легенды.

— Наверное, нам просто везет, — говорит Шей. Похоже, она искренне недоумевает. Торопливо добавляет, вконец смутившись: — Знаю, я пока не самый ловкий декер, но я постепенно становлюсь лучше… Я… Спасибо вам. Я разоткровенничалась, а потом в какой-то момент подумала, что вы потешаетесь надо мной, и разозлилась. Помните, я говорила, у меня есть кое-какие правила…

— Помню, конечно, вы сказали мне про это еще при первой встрече. Ваши правила устриц, — улыбается Рактер.

— Ну вот… Второе правило — про людей, которые тебя ни во что не ставят. Оно не такое категоричное, как первое. С этими, вторыми, можно… иметь дело. Но не стоит пытаться говорить с ними искренне. Только дурак будет изливать душу людям, которые презирают тебя. Считают тебя… как вы там сказали при знакомстве… просто красивой старшеклассницей.

— Из этого следует, что со мной вы хотите говорить по душам? — делает предположение Рактер.

— Хочу. И говорю… даже слишком часто… как вы могли заметить, — сердито и смущенно говорит Шей. — И вот насчет того, что сложно быть сразу магом и декером… Сейчас мне очень хотелось бы, чтобы вы поняли. Даже не так: кажется, вы — именно вы — поймете. Я правда не могу выбрать. Мне интересно все на свете. Я никогда не мечтала стать археологом или врачом. Вернее, мечтала, но на следующий день мне уже хотелось стать финансистом или художницей. Я все еще считаю, что человек больше, чем какая-то одна функция. Но… Мало кто со мной соглашался. Мне слишком часто говорили, что я просто ни на что не гожусь. Или пытались поучать меня. Превращать в свои копии. Вас не задевает, что я ничего не беру у вас? — спрашивает она вдруг.

Задевает?.. Кощей растерянно щелкает конечностями.

— Я как раз недавно размышлял, что вы забираете у своих друзей по кусочку личности, словно сувениры на память. Полагаю, вы бы могли научиться и у меня кое-каким полезным вещам, — уклончиво отвечает Рактер. (Рациональность. Высшая математика. Медицина. Умение конструировать самых опасных на свете дронов. Несколько десятков способов убить человека мгновенно). — Но я считаю, копии — это довольно скучно. Вы — это вы, Шей. И вы удивительная. Век эльфа длинный, вы можете себе позволить пытаться это делать — быть всем. Знаете, что говорил по этому поводу Эйнштейн? «У меня нет какого-то особого таланта. Я просто страсть как любопытен».

Ее губы шевелятся — она шепотом повторяет его слова, запоминая.

Потом с видом ребенка, который, получив подарок, щедро делится в ответ собственным дорогим сокровищем — скажем, меняет крылышко стрекозы на камень с дыркой — говорит:

— А мне нравится вот эта цитата: «Хотелось бы прожить и прочувствовать все возможные тона и оттенки восприятия и физического опыта, что есть на свете». Это Сильвия Платт.

К моменту этого разговора Рактер уже знает, что Шей училась в университете — изучала гуманитарные науки и искусства. Знает и о том, что она успела отсидеть несколько лет в тюрьме. (Ей все-таки определенно не четырнадцать).

— …Так что… — продолжает она, — это немного странно прозвучит, но можно сказать, что мне хотелось бы стать всем. Понимаете? Да что я спрашиваю, конечно, понимаете. Вы ведь такой же. Вы делаете то же самое, только более буквально. Берете кусочки чужого и улучшаете Кощея или себя…

Рактер кивает.

Он действительно очень хорошо ее понимает. Возможно, лучше, чем она сама думает. Может, именно поэтому, несмотря на все очевидные различия характеров, интересов, образования и возраста, ему интересно с Шей: в каком-то странном смысле они очень похожи.

— Думаю, многие разделяют эту мечту: кто не хотел бы освоить множество профессий, не говоря уж о другом опыте? — замечает он . — Одна проблема: никто не живет вечно.

«А я — буду».

Последнее он вслух, конечно же, не говорит.

И вздрагивает, когда Шей совершенно серьезным тоном сообщает — он словно слышит эхо собственных мыслей: