Правила поедания устриц (СИ) - Страница 2
Но фоном ко всему этому в ЭМ-спектре Шей Сильвермун идет другая эмоция, в данном контексте весьма неожиданная: теплая лососево-розовая радость — облегчение?..
— Вы только что меня отшили, — с веселым удивлением констатирует она. — Господи боже. Вы отшили меня, да еще так гадко! Я хочу с вами работать.
Рактер на миг теряет нить разговора, потом вдруг приходит понимание: это было отнюдь не соблазнение — это было собеседование.
— Проверка на профессионализм?
Эльфийка кивает.
— Не хочу, чтобы коллеги ко мне приставали. Но, к сожалению, мало кто говорит “нет”.
— Понимаю. Должно быть, тяжело вести дела, когда выглядишь как красивая старшеклассница.
При этих его довольно банальных словах излучение от Шей вдруг дергается, как стрелка барометра: Рактер видит черный и колючий, как связка обсидиановых игл, проблеск каких-то скверных эмоций, — совершенно внезапный диссонанс, словно музыкант взял фальшивую ноту или художник разлил на холст не ту краску. Еще он отмечает, что ее кровоток слегка ускорился. Страх? Гнев? Стыд? На вид собеседница, однако, совершенно спокойна, и голос ее бодр:
— Иногда это даже на руку — быть красивой старшеклассницей, — говорит она, но отводит взгляд, и улыбка у нее опять какая-то кривая. — Но вообще, конечно, вы правы. У меня есть несколько правил насчет… устриц. И людей. И это одно из них: не иметь никаких дел с озабоченными уродами.
— Очень разумный подход. — Рактер улыбается, хищно и с приязнью. — Впрочем, есть много других разновидностей уродов. Вряд ли стоит безоглядно доверять всем, кто всего лишь нашел силы отказаться от устриц в ресторане.
Шей Сильвермун долго, задумчиво смотрит на него. Потом делает к нему шаг и, глядя снизу вверх, серьезно, точно делясь секретом, сообщает:
— Их я боюсь еще больше. Таких, как вы. Насчет них есть несколько других правил.
— И каковы же остальные?
Вместо ответа Шей Сильвермун спрашивает словно бы невпопад:
— У вас человеческий мозг? Или с этими всякими… процессорами и церебральными ускорителями?
— Позвольте спросить, зачем вам эта информация?
— Ну, я могла бы соврать, что раз мы будем работать в команде, мне надо знать про все ваши киберулучшения, особенно про нестандартные. Но на самом деле мне просто захотелось спросить что-нибудь неприлично личное, — говорит Шей с легким нескрываемым злорадством.
— Видите ли, это не вопрос интимности, — мягко, улыбаясь пустой акульей улыбкой, говорит Рактер, пряча недовольство. — Я редко рассказываю о своих модификациях коллегам, никто, однако, пока не жаловался. Это вопрос моей безопасности, моей жизни.
— Точнее и не скажешь: вопрос безопасности и жизни — но отнюдь не только вашей, — парирует Шей.
Рактер выдерживает небольшую паузу, глядя на девушку подчеркнуто холодно; но за две минуты этого странного разговора Шей Сильвермун успела зацепить его, загнав рыболовный крючок своей тайны прямо ему под нёбо, и он хочет говорить с ней еще. В перспективе — возможно, обсуждать с ней планы и даже обмениваться дурацкими шутками после успешных забегов, когда все остались живы. Возможно, он вовсе не отказался бы поесть с ней устриц в ресторане со всем вытекающим, когда был моложе и более целым. Но сейчас он преимущественно хочет узнать, кто же она. Не информацию, что он уже успел найти в Сети, нет. В Шей Сильвермун есть нечто от замка или от сейфа, нечто такое, чего он никогда не встречал у других, а Рактер любит редкости — и взламывать замки и сейфы тоже любит. Его посещает странная мысль: эта девушка особенная. И очень важно понять, что именно делает ее такой.
Так что Рактер решает поднять белый флаг мира:
— Когда-нибудь я расскажу вам про мозг, процессоры и прочее, если буду полностью вам доверять. А вы в обмен расскажете про свои правила устриц.
Шей кивает:
— Ладно. На вид сделка честная.
Если бы Рактер не читал ее ЭМ-излучение, он бы ни за что не понял, шутит она или нет — в уголках губ Шей почти все время прячется призрак улыбки. Сейчас, однако, она абсолютно серьезна.
Она стоит совсем близко. Шапка вьющихся черных волос на ее голове выглядит так, будто она не мыла и не расчесывала их с самого рождения. И Рактер снова вдыхает этот ее странный запах.
Шей пахнет холодом рыбьей чешуи и гальки на дне залива. Прохудившимися рыбацкими сетями. Шелковистыми зелеными водорослями, живущими на старых сваях набережной и деревянных бортах старых джонок. Влажным туманом, зыбким, как сон, который днем и ночью висит над гаванью Виктория, пряча солнце и луну, клочьями оседая на волосах и одежде.
Даже когда она уходит, этот запах еще остается на какое-то время в его мастерской.
Чуть позже сверху, с палубы корабля, доносятся голоса. Древняя камера под потолком там не работала никогда, сколько Рактер помнит этот корабль, но хриплый низкий голос ему хорошо знаком, и он без труда представляет следом лицо говорящей: грубоватое, хитрое и в то же время слегка детское, с выпирающими изо рта клыками. Гоббет, вздорная орчиха-магичка.
— Жуткий он, да? — жалуется орчиха. — Как все прошло? Вы договорились?
— Договорились, — отвечает голос Шей.
— Ну так рассказывай, — требует Гоббет. — Какую долю от гонораров он хочет? А сейфы взламывать умеет? А если окажется, что в здании есть охрана, он согласится участвовать в забеге?
— Думаю, — запнувшись, говорит Шей, — он не откажется. По берлинским сводкам похоже, что доктор Рактер хорошо обращается с оружием.
— “Думаю”? “Похоже”? — ехидно передразнивает ее Гоббет. — Мощно, Шей. Ты просто гений сделок. Вы вообще хоть что-то обсудили? Бабла он наверняка потребует столько, что у нас ни гроша не останется.
— Сколько бы ни потребовал, выбора-то у нас особо нет, Гоббет. Нам нужен специалист по безопасности. Или ты предлагаешь открывать замки пальцем?.. Про гонорар не знаю… слишком растерялась. Я ожидала увидеть нерда вроде Из0бель. А он…
— Он — что?
Шей молчит. Рактер сожалеет, что не видит в этот момент ее лицо. Думает: надо бы починить все неработающие камеры. На лицо Шей интересно смотреть, оно такое живое, переменчивое, как океан.
— О-о-ох! — восклицает Гоббет — должно быть, вцепившись в этот момент в узел из дредов на своей голове. — Этого я и боялась. Ты запала на него, подруга. Да? Да! Я тебя насквозь вижу. Теперь-то ясно, почему он согласился работать с нами так легко, даже не узнав, есть ли у нас чем заплатить ему…
Шей быстро говорит:
— Нет, Гоббет, ты все не так поняла. Я специально предложила ему сходить в ресторан, он отказался.
— Ты сама позвала его в ресторан? О-о-ох. Я и не думала, что все настолько скверно.
— Да нет же, это для проверки. И он ее прошел. Он не такой. Ничего ему от меня не нужно.
— Ну да, конечно, — недоверчиво бормочет орчиха. — Эти спесивые мудаки с киберначинкой таких, как мы, в грош не ставят. Что-то ему от тебя, видать, все-таки нужно. Может, решил, что несовершеннолетняя эльфийская подружка будет хорошим дополнением к дорогому пальто. Подруга, это Гонконг, тут никто ничего не дает тебе за просто так.
— Хватит уже. Я совершеннолетняя! И не все на свете думают только о том, с кем бы перепихнуться. Неужели в Гонконге настолько скучно?
— Шей, я с тобой серьезно сейчас говорю, — рявкает Гоббет, так громко, что Рактер услышал бы ее грозный рык даже не будучи подключенным к аудиосистемам корабля. — Я не против этого типа с электронными мозгами в нашей команде, но не вздумай залезть ему в штаны. Знаю, он смазливый, но крыша у него протекает не меньше палубы нашей дырявой калоши. Он тебе ноги во сне отпилит, и не говори потом, что я не предупреждала.
Рактер улыбается.
Гонконгом – вот чем она пахнет, думает он.
Мусорщица
Правило второе: никакой честности с теми, кто тебя ни во что не ставит.
На корабле, который Рактер прежде никак не именовал, а Шей нарекла “Дырявой калошей”, теперь четверо жителей: сам Рактер, Гоббет, ее подруга гномка Из0бель, весьма толковая декерша, — и таинственная Шей Сильвермун. Есть и пятый: Дункан, брат Шей, — хотя он, конечно, никакой ей не брат, этот огромный орк, весь досуг которого состоит в том, что он целыми днями либо отжимается, либо разбирает и чистит оружие, — но сам Дункан жителем корабля себя не считает. Он все никак не признает, что имеет какое-то отношение к теневому Гонконгу, Гоббет, Из0бель, Рактеру и в особенности к Добрейшей Чэн и ее мафии. Он, похоже, искренне верит, что скоро покинет это ужасное место, ведь даже мукам попавших в восьмой ад Авичи рано или поздно придет конец.