Правила игры без правил (сборник) - Страница 67

Всплыла фигура Петра Первого. Действительно, он «пробил окно», то есть совершил обратное действие, всячески стремился вывести Россию из изоляции, не полагал соседей варварами, а, наоборот, ездил к ним учиться и так далее… Да и нравами они были схожи, здесь как раз наличествует должное совпадение индивидуальной составляющей: один, например, спалил конфуцианские книги вместе с мудрецами, второй порушил «древлее благочестие», а уж старообрядцы принялись сами себя палить вместе с книгами. Да и по времени вроде бы выходило складно — ежели до той поры заезжие гости в силу своей неблагодарности просто поносили местные обычаи, то с той поры стали уже поговаривать о загадочности русской души. Ерунда, возмутился я, таких версий можно придумать сколько угодно. Вот, например, англичане и японцы тоже махнулись госдушами. Английский файф-о-клок — почти ритуальное распивание чая — в некотором смысле не уступает в изощренности японской чайной церемонии, выродившейся в зрелище для туристов. После этой рокировки англичане помягчели, растеряли империю, в которой никогда не заходило солнце, а японцы, напротив, ныне обуреваемы идеей мирового господства, имперская же закваска крепко бродит в умах жителей Страны восходящего солнца.

Дима вежливо улыбнулся, но не стал развивать эту тему. Он сказал, что подобные рокировки — самое обычное дело в истории человечества. Общий баланс не меняется, хотя государственная душа накладывает отпечаток как на персональную судьбу конкретной личности, так и на изгибы исторического пути той или иной страны. Но здесь следует учитывать не сам факт рокировки, а метафизический аспект некоторых действий, порожденных аберрацией менталитета, неизбежного в этом случае. Последствия вполне предсказуемы, но выявить их истинную сущность практически невозможно. Так, Петр, «прорубив окно», открыл прямую дорогу для демонов, которые, как известно, не ходят кривыми путями. Ну да, нетерпеливо согласился я, потому китайцы и делают коньки крыш закругленными. А еще можно со вкусом порассуждать о лабиринтах, как ловушках для демонов. Но разговор-то не об архитектуре, а о фантастике! Однако Дима гнул свою линию. Он стал доказывать мне, что вот уже почти три века, как Россия превратилась в поле битвы между демонами Востока и Запада. Знаем мы этих демонов, не удержался я от реплики, как-никак в свое время сдавали экзамены по марксизму-ленинизму.

Он не отреагировал на мои слова и продолжал рассуждать о таких высоких материях, что я перестал что-либо понимать. Один фрагмент, правда, был забавен. Речь шла о том, что Дима называл локальными возмущениями или инкарнационной интерференцией. Он пояснил, что в свое время истинными иудеями себя считали английские пуритане, затем американские сектанты. Нечто подобное имело место и в нашем столетии. Так, возникший в начале тридцатых годов на Ямайке культ растафари обожествлял эфиопского негуса Хайле Селассие I. Растаманы утверждали, что Библия изначально была создана на амхарском языке, а затем ее перевели на другие языки, извратив, естественно, смысл. А что касается избранного народа, о коем говорится в Ветхом Завете, так это эфиопы. От эфиопов Дима плавно перешел к арийцам, коими в последнее время объявляли себя все кому не лень, а потом снова вернулся к китайцам. Истинные же китайцы, коими мы являемся, сказал он, должны выполнить свое историческое предначертание в великой битве демонических сил. Это страшная битва, потому что она как бы и не ведется вовсе. Образно говоря, когда два равных по силе борца сцепились в решающей схватке друг с другом, то со стороны они кажутся застывшими, потому что первое же неверное движение любого из них окажется роковым. Вот они и напрягают свои силы, чтобы удержать смертельное равновесие на краю обрыва, внизу застыли в таких же гибельных объятиях демоны помельче, а в небесах состыковались омерзительно могущественные силы, о коих не то что сказать, но и помыслить страшно. Есть в этом континууме место и нам…

Тут я вспомнил рассуждения Валуна о древнеегипетских богах. Дима немного подумал, а потом сказал, что допускает факт возникновения первой государственной души именно в Древнем Египте, поскольку не хочет прибегать к фантастическим гипотезам об Атлантиде или там какой-нибудь вонючей Лемурии. Затем эта госдуша членилась, как яйцеклетка, до определенного момента, пока в силу некой высшей симметрии (возможно, существует закон парности душ, об этом догадывались многие) не наполняла собой астральное пространство, ноосферу, минус-поле Дирака… кому как нравится. Ах, ты не хочешь прибегать к фантастическим гипотезам, не выдержал я и, перебив его, спросил: как все эти конструкции связаны с фантастикой? Какое имеют отношение все эти так называемые рокировки к нашей литературе? Следует ли из этого, что мы вышли не из гоголевской шинели, а, скажем, из халата Пу Сунлина? Дима холодно улыбнулся и ответил, что из шинели могут выйти только вши. Из халата, впрочем, тоже. А к нашей жизни это имеет самое непосредственное отношение. Каждый из нас застыл в бесконечной схватке — от философа до сантехника. Это повелось, наверное, еще от амеб. Все живое или неживое может существовать, как говорится, в единстве и борьбе противоположностей, а единство в борьбе — суть недвижимость. С фантастикой же дело обстоит хитрее. Для каждого конкретного «единоборца» его противник асимметрично ирреален, поскольку альтернативой солипсизму является безумие. Но фантастика порождает симметрию ирреальности, что совершенно неестественно для мироздания. Возникает вектор силы, вызревает опасность движения…

Мне все эти бредни изрядно надоели. Он между тем рассуждал о том, что у американцев скорее всего вообще нет государственной души, отсюда и потуги ее субституции, замещения — показной патриотизм, стремление доминировать во всех областях и т. п. Неизвестно также, есть ли у американцев и персональные души. Не исключено, что попытки построить рай на земле (он же — Сияющий Град на Вершине Холма) приведут их лишь к очередной Вавилонской башне — душепроводу на небеса. Отсюда, кстати, и бурное развитие американской фантастики, ее претензии на мировую гегемонию — если нет движения вглубь, то приходится расплываться вширь, как нефтяное пятно.

Я устал от его идей и прямо спросил, узнал ли он что- либо новое об исчезновении Валуна и где обещанная интересная информация.

Ах это, загрустил он, сейчас, сейчас… И с этими словами откнопил от стены цветную фотографию из журнала «Китай». Вот, сказал он, здесь все. Я пригляделся. Известная картинка, подпись: «Многотысячная армия терракотовых воинов и лошадей была обнаружена в погребальной яме близ захоронения императора Цинь Шихуана (221–207 г. до н. э.).

Шеренги глиняных солдатиков в полный человеческий рост стояли ровными рядами, готовыми вступить в битву. Там же находились терракотовые кони, колесницы. Ну и что? Я непонимающе пожал плечами.

Дима посоветовал внимательно всмотреться в лица. Он сказал, что сжигание книг и построение стен — всего лишь бои местного значения, а битва продолжается по сей день и будет продолжаться вечно. Застывшим воинам кажется, что идет жаркая схватка, реют знамена, полководцы изощряются в стратегии и тактике, а в обозе их ждут еда и шлюхи. Так оно и есть в некотором смысле, поскольку нет никакой разницы между ними и нами. Все наше копошение — лишь отражение этой войны. Что мы, что эти терракотовые бойцы — суть одно. С этими словами он уставил палец на меня жестом совершенно неприличным.

Что же касается Валуна… Тут он извлек откуда-то большую лупу, вручил мне и ногтем показал на одну из фигур. Я пригляделся и застыл — ну вылитый Валун. Затем я перевел взгляд на его глиняных соседей — вот это двойник одного писателя из Киева, этот — копия маститого новосибирского фантаста, питерские стоят отдельно, держась кучкой, а москвичи разбросаны по колоннам. Я чувствовал, как у меня деревенеет шея и каменеют мышцы, но не мог оторвать взгляда от бесконечных фигур, скользя по лицам и с ужасом ожидая, когда наконец обнаружу себя…

Апрель — май 1996 г.