Правда сталинских репрессий - Страница 18
Естественно, что многих людей возмущает или по меньшей мере смущает такое положение вещей, но проблема все же не столь проста, как может показаться с первого взгляда. Выше уже шла речь об относительности и, в конечном счете, мнимости понятия «прогресс», которое, строго говоря, являет собой мобилизующий и обнадеживающий людей миф, ибо в силу всеобщих законов бытия любое приобретение неизбежно оборачивается не менее существенными потерями. Так, например, ныне все более широкие круги людей осознают, что гигантские победы в сфере научно-технического прогресса, завоеванные в нашем столетии, ставят под вопрос самое бытие человечества (и даже жизнь на Земле вообще).
Поэтому переосмысление каких-либо явлений и событий истории, в результате которого то, что толковалось как победа, предстает как поражение, не является чем-то абсурдным, хотя, конечно, такое переосмысление должно быть подлинно основательным и тщательно аргументированным (ныне же многие пересмотры явно легковесны и бездоказательны).
Но есть и другая сторона проблемы «пересмотра». В течение долгого времени все исторические победы и достижения преподносились как плоды разумения и деяния «вождей» – Ленина и Сталина. Хотя к XX веку было выработано – в том числе, кстати сказать, и в марксистских сочинениях – достаточно объективное понимание роли личности в истории, внедряемая в массы идеология с ним, в сущности, не считалась, заставляя подчиняться себе и профессиональных историков. И ход событий с 1917 по 1953 год оказывался в основном попросту выражением деятельности вождей…
Но вот в чем странный и даже нелепый парадокс; авторы, которые со второй половины 1980-х годов начали взапуски проклинать Сталина, а затем Ленина, всецело сохранили в себе внушенное господствовавшей до 1956 года идеологией убеждение, что все происходившее после 1917 года в стране – результат мысли и воли вождей! Правда, теперь они толковали эти результаты как тяжкие беды и поражения, но самая основа, фундамент их понимания истории остался прежним! Перед нами, по сути дела, пресловутый «культ личности» – пусть и «наизнанку» (ниже будут приведены конкретные образчики этого сегодняшнего культа – например, в сочинениях о 1937 годе и о Великой Отечественной войне).
Разумеется, объективный ход истории так или иначе выражался, проявлялся и в действиях вождей, но совершенно несостоятельно представление, согласно которому историческое бытие громадной страны, так или иначе связанное с бытием мира в целом, являлось выражением мысли и воли вождей. Между тем именно такое представление в той или иной мере присутствует во множестве нынешних сочинений.
И надо прямо сказать, что их авторы находятся в зависимости – конечно, бессознательной – от той идеологии, которая была внедрена в массовое сознание много лет назад, – идеологии, внушавшей, что все совершавшееся в стране – плод личных, собственных, в конце концов своевольных «решений» Ленина и Сталина.
И для начала обратимся к ряду конкретных «решений» Сталина, дабы убедиться, что они были продиктованы ходом самой истории, а не его личными «замыслами».
Вот хотя бы первое по времени (конец 1924–1925 гг.) кардинальное сталинское решение о строительстве социализма «в одной стране», которое ранее восхвалялось, а теперь чаще всего проклинается как установка на «национал-большевизм» (о котором мы еще будем говорить). Между тем давно доказано, что Н.И. Бухарин выдвинул эту проблему ранее Сталина и, главное, обосновал ее реализацию в двух обстоятельных статьях (которые тогда имели значительно большее влияние, чем сталинские статьи): «Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз» (1925) и «О характере нашей революции и о возможности победоносного социалистического строительства в СССР» (1926).
Но суть дела даже не в этом. Совершившийся в 1925–1926 году отказ от незыблемой ранее установки на мировую (или хотя бы западноевропейскую) революцию, без которой, мол, ни о каком социализме в России не может быть и речи, являлся не волевым, а вынужденным актом. Это убедительно показано, между прочим, в книге, принадлежащей современному историку самого молодого поколения, С.В. Цакунову, – «В лабиринте доктрины. Из опыта разработки экономического курса страны в 1920-е годы» (М., 1994). То, что перед нами именно молодой историк, весьма важно: С.В. Цакунов не испытал давления различных идеологических тенденций, характерных для предшествующих десятилетий, и смог подойти к изучению предмета более или менее беспристрастно.
Он доказывает, что в основных политических решениях 1920-х годов выражался «тот путь, по которому стихийно (курсив здесь и далее мой. – В.К.) развивалась практика руководства экономической жизнью… Как потом показал опыт, это был единственно возможный вариант практического руководства экономической жизнью… В дальнейшем Сталин и его окружение… использовали этот метод, не называя его непосредственно. Суть его состояла в том, что делались лишь те уступки, без которых дальше режим удержаться у власти уже бы не смог…» (с. 107–108).
В своих «решениях» и Ленин, и Бухарин (который с конца 1925-го до середины 1928 года играл в определении партийной линии безусловно первую роль), и, далее, Сталин так или иначе реагировали на изменения в экономическом и политическом бытии страны. При этом, подчеркивает С.В. Цакунов, «Сталин осознал для себя не только стратегическое значение идеи "социализма в одной стране", как это он делал вслед за Бухариным, но и ее конкретно-практическую функцию, позволявшую смелее смотреть в лицо новым опасностям…» (с. 147), и потому «к процессу формирования "гарантий", совершавшемуся под прикрытием идеи "социализма в одной стране", Сталин подходил шире, чем Бухарин, и гораздо прагматичнее» (с. 146).
Этот вывод молодого историка резко расходится с настойчиво пропагандируемым в последние годы представлением, согласно которому как раз Бухарин – широко мыслящий «прагматик» (Ленин, знавший его лучше, чем нынешние его апологеты, квалифицировал его, наоборот, как «схоластика») в отличие от «догматика» Сталина. Но решение о немедленной коллективизации, которое в 1928 году выдвинул – уже самостоятельно (и в противовес Бухарину) – Сталин, было продиктовано не политической догмой, а реальным положением в экономике страны.
Вопрос о необходимости коллективизации вообще-то был решен (теоретически – как перспективный план) при Ленине, однако даже еще в ноябре 1927 года Сталин говорил о коллективизации: «К этому дело идет, но к этому дело еще не пришло и нескоро придет». Тем не менее всего лишь через полгода, в мае 1928-го, он выступил с докладом «На хлебном фронте», из которого со всей ясностью следовало, что коллективизация – неотложная, насущнейшая задача. И уже в 1929 году началось ее глобальное практическое осуществление.
Ныне все знают, что коллективизация привела к тягчайшим и просто чудовищным последствиям. Позволю себе в связи с этим чисто личное отступление. Многое из того, что произошло в 1929–1933 годах, мне стало известно (прежде всего из бесед с М.М. Бахтиным) еще в начале 1960-х годов, и должен признаться: я пришел тогда к полнейшему «отрицанию» послереволюционного пути страны. В 1966 году, когда коллективизация, несмотря на признание ее так называемых перегибов (о чем официально говорилось еще и во время ее проведения), являлась в общем сознании в качестве великого позитивного свершения, мой ближайший друг поэт Анатолий Передреев (1934–1987), уроженец саратовской деревни Новый Сокур, сказал в стихотворении «Воспоминание о селе»:
Эти строки, понятно, заменялись при публикациях стихотворения точками и были восстановлены лишь в пору «гласности».