Правда о «золотом веке» Екатерины - Страница 7

А Петр действует так, словно ему не 12, а по крайней мере лет на 10 больше: 6 сентября он приказывает гвардейцам, чтобы они слушались только его одного, что бы и кто им ни говорил, – только его одного (интересные мысли бывают у маленьких мальчиков… – Л. Б.), а 8 сентября с утра к Меншикову является гвардии генерал-лейтенант Семен Салтыков с объявлением ареста, чтобы он со двора никуда не съезжал. Меншиков падает в обморок. Его жена с сыном и сестрой бросаются на колени перед Петром, Елизаветой, Натальей (никакого внимания), перед Остерманом (он очень торопится на совет). Меншиков пишет покаянное, неприятно холуйское письмо Петру.

Петр на письмо не ответил, велел начинать следствие по делу о государственной измене и хищении казенных средств. Сослали Меншикова в Ораниенбаум, потом в Вятку и наконец 9 апреля 1728 года – в Березов, где Меншиков помер уже в октябре 1729 года, очень быстро.

Отобрали у светлейшего князя 90 тысяч крепостных, 6 городов, имения и деревни в России, Польше, Австрии, Пруссии, 5 миллионов рублей золотом, 9 миллионов рублей в голландских и английских банках. На фоне всего этого даже странно, что Меншиков польстился то на 9000, то на 3000 рублей. Или никак не мог забыть, как торговал пирогами?!

Вот и получается, что царственный подросток смог сделать то, что оказалось «слабо» и для Екатерины, и для Якова Брюса, и для его отца, царевича Алексея, – он сумел победить непобедимого до сих пор Меншикова, свалил «полудержавного властелина». Причем свалил сам, при очень скромной помощи других.

«Петр был упорен в своих желаниях не по летам; мы знаем, как был упорен его отец, но у отца упорство было страдательное, потому что ему воли не было, а у сына была теперь воля: его желания всеми исполнялись, кроме Меншикова» [31. С. 115].

Так что было это, все было: и происки старинных боярских родов, и неумелые попытки Меншикова женить Петра на своей дочери Марии, оскорбившие царя, и еще более глупые действия Меншикова, на глазах Петра II примерявшегося сесть на трон.

Но я совершенно уверен, что дело в служебных ошибках Меншикова, умелом интриганстве Долгоруких или в обидах, вольно или невольно нанесенных Меншиковым внуку Петра I.

Объяснение может быть дано несравненно более простое – настолько примитивный и в то же время самовлюбленный, не по талантам самоуверенный человек просто не мог не «залететь» – вопрос только времени. И сам же Меншиков очень помогал своим врагам делать на него поклепы.

И еще одно…

Петр II, при всей своей молодости, не мог не знать, что Меншиков-то – один из убийц его отца. Другой убийца, П.А. Толстой, уже к тому времени отстранен от двора и умирает в каменной тюрьме Соловков, а вот Данилыч…

Кстати, вот еще информация к размышлению: ведь Толстой… Вернее, Толстые – и Петр Толстой, верный клеврет Петра, и его сын Иван – умирают в каменных мешках Соловков как раз в годы правления Петра Алексеевича. Петр добр – и от природы, и как любой душевно здоровый мальчик двенадцати или тринадцати лет. Но ведь ни малейших потуг извлечь Толстых из монастырской тюрьмы он не делает. Не пытается даже разобраться в «деле» Толстого, шитом белыми нитками.

Меншиков уже не при дворе, он уже сам катит в Березов, некому помешать пересмотреть дело, отменить несправедливое решение, разобраться самому, лично побеседовать с Толстым (кстати, он-то уж немало знает, и надо полагать, поделится известным для избавления от страшной судьбы). Но ни малейшей попытки такого рода Петр не делает. По малолетству? Или знает так много, что Толстых ему нисколько не жалко, а в развязанном языке Петра Толстого он нисколько не нуждается?

Знал ли Петр сколько-нибудь подробно, какую роль сыграл Меншиков в судьбе его отца? Знал ли, что Александр Данилович Меншиков последовательно интриговал против его бабушки и очень поддерживал Петра в стремлении сослать в монастырь постылую первую жену? Знал ли о том, какие интриги плел Меншиков в 1725–1726 годах, сразу после смерти Петра? Понимал ли, благодаря чему оказался на троне он сам?

Конечно, отравление Петра Меншиковым и Екатериной – это только не доказанная, хотя и очень логичная версия. Но как знать, а если все-таки преступление было, то очень может статься, Петр II что-то знает и об отравлении своего дедушки? То, о чем мы смутно догадываемся, вполне могло быть хорошо известно современникам. Это, конечно, тот случай, когда и смутной догадки более чем достаточно, но ведь Петра было кому просветить…

Есть очень разные мнения о том, как относился Петр к своей бабушке, Евдокии Федоровне Лопухиной. По сведениям С.М. Соловьева, был он к ней безразлично прохладен, виделся всего раз, и интерес к бабушке ограничился тем, что император вытребовал у Верховного тайного совета денег на содержание ее двора. И только.

По другим же сведениям, в частности, по отзывам иностранцев, Петр бабушку любил, и судя по всему, она имела огромное влияние на внука.

Заточенная сначала в монастырь в Суздале, потом – в Ладожский Успенский монастырь, в 1725 году Евдокия переведена в Шлиссельбургскую крепость. Любопытно – Меншиков решил перевести Евдокию Лопухину в крепость, то есть усугубил ее положение после смерти Петра. Для чего? Хотел «держать под рукой», чтобы через нее воздействовать на внука? Но ни одной попытки переговорить с Евдокией Федоровной Меншиков не сделал; тем более не было от него никаких предложений делового свойства. И попыток шантажировать Петра Алексеевича изменениями в судьбе бабушки тоже не предпринималось.

Тогда – зачем изменили «форму пресечения» для Лопухиной, перетащили ее в Шлиссельбургскую крепость?! Зачем вообще обратили на нее внимание, заметили, что она есть на свете?! Трудно отделаться от мысли, что Меншиков затевал еще одно преступление, хотел «убрать» еще одного свидетеля и еще одного возможного мстителя.

А вот не успел Петр II Алексеевич стать императором, как тут же бабушку выпустили из заточения, перевели в Москву, в Новодевичий монастырь, и дали ей приличное содержание! 3 июня «инокиню Елену» освобождают, а 26 июня Верховный тайный совет издает именной указ о том, что отзываются царские манифесты 1718 года по делу царевича Алексея, Глебова, Евдокии Лопухиной. Не велено держать эти манифесты в коллегиях и канцеляриях, не велено читать в церквах, а если текст манифеста сохранился у частных людей, то велено сдавать его властям. Напомню, о чем именно идет речь.

В 1718 году в судорожных поисках компромата на царевича Алексея следователи добираются и до матери страшного преступника Алексея, Евдокии Лопухиной. К радости следователей, за ней обнаружено чудовищное преступление – отправленная в ссылку в 26 лет, она завела милого друга, майора Глебова. Это не есть измена царю, вообще не прелюбодеяние – Евдокия давно уже не мужняя жена. Но далеко не все решения Петра можно считать решениями вменяемого человека. Пусть Евдокия ему не нужна и в помине, но на его собственность совершено покушение!

Глебова пытают раскаленным железом и углями, истязают кнутом, но он не дает следователям новых ниточек заговора. Может быть, он и рад спастись от мук, но сам не знает, кого называть; не понимает, чего от него хотят?! И Глебова сажают на кол под окнами кельи Лопухиной: чтоб видела! А чтобы Глебов не умер чересчур быстро, на него лично Петром, столь любившим вникать в детали, велено надеть шапку и шубу, чтобы жил и мучился. Глебов умирает 18 часов под окнами Лопухиной, постылой царицы и матери постылого царевича Алексея.

Знает ли эту ужасную историю Петр Алексеевич? Не могу допустить, что не знает. А если знает, то давайте не забудем – ведь речь идет о его родной бабушке и о человеке, которого она любила и который вполне мог быть отчимом его отца Петра Алексеевича.

Примем даже версию, что Петр к бабушке был холоден и что Петр и его сестра Наталья стеснялись оболганной бабушки, чувствовали себя неловко в ее присутствии. Но и в этом случае речь шла об их ближайшей родственнице, и к тому же о человеке, с которым очень нехорошо обошлись. Сам по себе отзыв легендарных манифестов доказывает только одно: что обвинение было от начала до конца облыжным. А к тому же была Евдокия носителем очень интересных сведений о петровской эпохе… Не случайно же во время первого свидания с ней тут же присутствовала Елизавета, на случай, если старушка будет вспоминать что-то очень уж неофициозное, чего Петру знать никак не полагается.