Правда о допетровской Руси. «Золотой век» Русского государства - Страница 8

Города в Московии – вовсе не те места, где живут горожане-граждане. Посадские люди – такие же забитые и бесправные, как в деревнях. С одной стороны, они ищут защиты у своего государства, если их «обижают» – например, если «уездные людишки», «государевы хрестьяне» начинают их теснить: строить дома «на посадах», держать там лавки и заниматься ремеслом. Сами по себе такие попытки очень интересны – получается, что есть в Московии крестьяне и достаточно активные, и достаточно «капиталистые», чтобы легко выйти в «посадский люд».

Но посадские, конечно же, хотят прекратить конкуренцию! И не только с богатыми крестьянами, но и с жителями «белых» слобод. Дело в том, что и монастыри, и отдельные феодалы до 1649 года, до Соборного уложения, могли владеть такими слободами. Жители «белых», частновладельческих слобод занимаются теми же ремеслами и торговлей, что и жители «черных» слобод, тянущих тягло государево. Но ведь жители «белых» слобод не платили податей государству! И оказывались в очень выигрышном положении, могли легко конкурировать с «черными» посадами.

Государство охотно подыграло верным слугам, доносившим на менее верных, и по Соборному уложению 1649 года все «белые» слободы «велено было взять за Государя». Речь шла о прямом перекладывании денег из кармана тех, кто строил эти слободы, вкладывал в них деньги, в карман государства: «потому, не строй слобод на государевой земле».

А для жителей «белых» слобод речь шла об исчезновении последнего островка свободы. Потому что государство включило их в число тяглых людей и другой своей державной рукой постановило: посадские должны были «тянуть тягло». Теперь они не имели права самовольно выходить из посадов, не могли продавать своих домов и лавок нетяглым людям.

К тому же в Московии посадских очень мало в сравнении с крестьянами, даже таких тяглых посадских людей.

В Москве есть богатые купцы, ворочающие десятками тысяч рублей – сказочные деньги для времен, когда за рубль покупали корову, за два или три рубля – избу. Но сколько таких купчин? По мнению Василия Котошихина, «близко 30 человек». Остальные, менее богатые, объединены в «суконной сотне» и в «гостиной сотне», а всего их порядка 200–250 человек. Эта цифра, конечно, показывает число глав больших семей, своего рода «большаков» купеческого звания. За каждым таким «большаком» стоят десятки членов его семьи. Вся мужская часть этой семьи помогает главе, как-то участвует в деле. Но и это дает цифру в несколько тысяч человек на всю огромную страну.

«Меньшие» же посадские люди на Москве и в провинциальных городах, все эти мелкие купчики и ремесленники с достатком и без достатка в своих «сотнях» и «слободах» не достигают и числа 300 тысяч. Это – на всю страну с ее 12–14 миллионами населения. Посадские – это исключения среди «правила» – среди крестьян.

Московское государство использует посадских людей не только как уплатчиков государевых податей. Это государство имеет обширнейшее хозяйство со множеством натуральных и денежных податей, сборов, системой казенной торговли. Государство нуждалось во множестве сборщиков, таможенных голов и целовальников. Казалось бы, ну кто мешал завести целую армию специальных чиновников?! Не мешал-то совершенно никто, но ведь чиновникам надо платить…

А тяглые посадские общества были обязаны поставлять правительству кадры бесплатных, и притом достаточно квалифицированных, умеющих писать и считать работников: таможенных голов, целовальников, сторожей, извозчиков. Целовальник – это тот, кто давал клятву на своем нательном кресте – целовал крест. Такую клятву россиянин практически никогда не нарушал, боясь погубить свою душу.

Вся эта армия добровольных временных чиновников, помощников государства, занималась сбором пошлин таможенных и проездных на мостах и перевозах, разных натуральных платежей, заведовала казенными промыслами – винными, хлебными, соляными, рыбными и так далее, торговала казенным товаром, а до того собирала его, сортировала, везла и распределяла…

Со стороны правительства это был способ получить даровые услуги со стороны посадских, но для самого населения это оборачивалось своего рода кооперацией с правительством, такой же, какая была свойственна для уездного населения.

Впрочем, материальных выгод посадским от этого не было никаких, а, наоборот, было сплошное разорение – ведь пока «правилась служба государева», их собственные нехитрые, но требующие постоянного внимания дела и хозяйства только приходили в упадок.

Без ненужных комментариев приведу кусок челобитной, поданной во время Азовского собора 1642 года: «…а мы, сироты твои, черных сотен и слобод старостишки и все тяглые людишки ныне оскудели и обнищали… и от даточных людей и от подвод, что мы, сироты твои, давали тебе, государю, в Смоленскую службу, и от поворотных денег, и от городового земляного дела, и от твоих государевых великих податей, и от многих целовальничьих служеб, которое мы тебе, сироты, служили… И от тое великие бедности многие тяглые людишка из сотен и из слобод разбрелися розно, и дворишка свои мечут».

Высшие позиции в обществе Московии занимали вовсе не владельцы земель, не капиталисты и не обладатели привилегий. Да ведь и нет почти ни у кого капиталов и земель, ни особых привилегий.

Высший класс общества составляют те, кто непосредственно служит государству, – служилые люди. Слой этот очень неоднородный, между его группами очень много различий.

Резко отличаются друг от друга владельцы вотчин – земельных владений, которые перешли к ним «от отца» и которые нельзя отнять ни при каких обстоятельствах. И основная масса служилого класса – помещики, те, кому земли даются во временное держание, «по месту».

Всем дают разное количество земли, и могут давать пожизненно, а могут на сколько-то лет – на десять или двадцать. Если служащий получает повышение, ему должны дать еще земли. Если там, где у него поместье, больше земли нет, приходится дать ему другое поместье, побольше, но в другой части страны. Если служивый человек ведет себя плохо, приходится отрезать часть земли, и это вызывает ничуть не меньшие проблемы. И уж совсем неразрешимый вопрос: что делать, если у помещика не один сын, а трое? Тогда ведь приходится двух сыновей «верстать землей в отвод», давать им отдельные поместья. Тогда только один из сыновей остается с отцом в поместье; по идее, он должен дождаться смерти отца и стать помещиком после него.

Поместья все более становились наследственными владениями; одряхлев, помещик обычно «бил челом» в Поместном приказе, чтобы государь «пожаловал» его за службу и за раны, велел бы «оставить» его поместье за сыном, а если сына нет – то за зятем, племянником, которому «его государеву службу править мочно». Такие просьбы обычно исполнялись, если не было веских причин поступить иначе.

Поместье давалось для того, чтобы человек мог выставить сколько-то вооруженных людей и принимать участие в войнах, ведомых государством. По Уложению о службе 1556 года со ста четвертей земли помещик должен был выставлять одного вооруженного всадника. На эту норму и ориентировались дьяки Разрядного и Поместного приказов, рассчитывая: какую частную армию должен содержать каждый помещик?

Каждые три года помещик должен был являться на смотр, показывать дьякам Поместного приказа, какие силы он подготовил, так сказать, подтверждать свое право на поместье. Не слишком часто, но случалось, что неспособных вести хозяйство и обеспечить нужное число воинов поместий лишали.

В низах военного сословия, среди дворянства и детей боярских сталкивается множество различных групп: кто побогаче, кто победнее, кто позначительнее, а кто впал в ничтожество. Многие различия вообще не очень понятны без длительной подготовки, без того, чтобы вникать во множество деталей – хотя бы различия между дворянами и детьми боярскими.

Дети боярские происходили от измельчавших боярских родов, от вторых и третьих детей бояр, которым не досталось вотчин, от лично свободных слуг бояр и князей. Дворяне же порой от лично несвободных слуг бояр, и родословные у них были не такие древние; среди дворян много было незнатных людей. И при том, что реальное положение у этих двух групп совершенно не различалось, дети боярские считались занимающими более высокое положение.