Правда о допетровской Руси. «Золотой век» Русского государства - Страница 11
4. «Церковники».
Это дети духовенства, ждавшие или не сумевшие найти себе места, кое-как кормившиеся около своих родителей или родственников; или это вполне взрослые безместные попы. Эти люди были лично свободными, но, выражаясь мягко, небогатыми. Обычно они или старались заняться какой-то торговлей и ремеслом (тогда они по своему положению сближались с посадскими людьми), или поступали в услужение и тогда становились похожи скорее на холопов.
Вот существование этой многолюдной, включающей десятки и сотни тысяч людей группы мне хотелось бы прокомментировать в трех пунктах.
1. Я прошу обратить внимание читателя на сложный характер всего общества «кондовой» допетровской Руси. На пестроту общественного состава, на сосуществование в обществе множества групп, которые различаются по своим правам и обязанностям, по степени своей свободы и по богатству.
А ведь чем больше внутреннее разнообразие общества, тем больше потенциал его развития!
2. Если произвести простейшие расчеты, то получится интереснейшая цифра: в XVII веке в Московской Руси живет не меньше пятисот тысяч НЕТЯГЛЫХ и НЕСЛУЖИЛЫХ людей (если считать с духовенством).
Стоит добавить к этому числу еще и полтора миллиона свободных сельских обывателей – черносошных крестьян. Итого – два миллиона лично свободных людей в стране, которая, казалось бы, должна до мозга костей быть пропитана холопством и где, по официальной версии, вообще нет и быть не может свободных людей.
3. Почему-то это важнейшее обстоятельство совершенно игнорируется и М.В. Соловьевым, и В.О. Ключевским. М.В. Соловьев вообще не замечает этого явления, В.О. Ключевский упорно говорит о «чисто тягловом» обществе Московии XVII века… Хотя приводимые им же самим факты и цифры неопровержимо свидетельствуют: нет, общество Руси этого времени уже вовсе не «чисто тяглое». Оно сложилось как тяглое в XIV–XV веках, оно оставалось таковым в XVI столетии… А вот век от Рождества Христова XVII состоялся на Руси как век великих потрясений и «шатаний» всех традиционных устоев, «всего привычного строя жизни и национального сознания».
Интересно, почему это обстоятельство игнорирует В.О. Ключевский, но отмечает С.Г. Пушкарев?
Я лично вижу тут только одну закономерность: достаточно признать, что весь XVII век шла ломка традиционного уклада, труднейший отказ от привычнейших стереотипов, пересмотр всего национального сознания, и тут же не оказывается места для Петра. В смысле не остается для него того места, которое отводит этому человеку традиционная российская историография. Где он, «великий реформатор», если «его» реформы шли сами собой целое столетие до него? В чем ценность проделанного им, если Россия вскинулась на дыбы не по его воле, а сама собой, в силу исторической необходимости, и чуть ли не за век до Петра? Что он сотворил столь важного?
По-видимому, сохранить лилейное отношение к Петру и его реформам для историков поколения В.О. Ключевского столь необходимо, что им просто «приходится» не замечать и никак не анализировать того, о чем они сами же пишут. Пусть Московия XVII века остается чисто тяглой, сугубо средневековой, до невероятия дикой… чтобы потом ее просветил Петр; чтобы было откуда ее вытаскивать. Чтобы оправдать все преступления Петра и все жертвы, понесенные несчастной страной.
Глава 2
Государственный монолит
Русская государственность молода, и уж тем более в Московии. Жители Московии XVII века – потомки тех, кто всего 6–7, от силы 10 веков жил в условиях государства. Такой карликовый стаж население Переднего Востока прошло еще в эпоху строительства пирамид; население Китая – в эпоху Западной Чжоу, за 10 веков до Рождества Христова.
Опыт истории показывает, что за этот срок люди не успевают проникнуться необходимостью общественной дисциплины. Молодое государство вынуждено действовать жестоко и прямолинейно, не столько привлекая, сколько попросту ломая людей.
Не случайно государство в Московии очень похоже на государства Китая, Индии или даже на государства Древнего Востока.
Такое государство изначально мыслится как огромная корпорация, в которой нет ни одного человека, свободного от этого колоссального объединения. А государство в лице своих чиновников, конечно же, не имеет никаких ограничений при вторжении в человеческую жизнь и судьбу, при решении вопросов – сколько и чего взять от частного человека для решения своих задач.
Если человек ничто, а община или корпорация – все, то ведь тогда и государство – это тем более все, потому что государство – это ведь сверхкорпорация! Куда человеку до его почти космического величия! И действительно, отдельный человек на Востоке буквально корчится, раздавленный громадностью и мощью государства, а государство отнюдь не стремится избавить отдельного человека от осознания своего ничтожества.
Государство вовсе не чурается демонстрации своей силы и величия, наоборот, в его цели прямо входит подавление человека, запугивание, привитие комплекса неполноценности. Эту важнейшую для деспотического государства роль играют и пирамиды, и Запретный город в Пекине с его комплексом колоссальных, сложно организованных дворцов; и изваяния Будды и Мардука высотой в 40 метров; и храмы-зиккураты Древнего Вавилона, возвышавшиеся как горы над равниной.
Конечно же, у каждого из этих сооружений есть и другие функции, и это невозможно отрицать. Запретный город – это действительно укрепленная резиденция императора; Мардук и Будда – действительно объекты поклонения; пирамиды – самые натуральные гробницы фараонов, только очень большие. Но каждое это сооружение, подавляющее уже своими размерами, непропорционально огромное, нависающее над зрителем, независимо от всех остальных функций выполняет еще и эту – функцию демонстрировать непререкаемую, не сравнимую ни с кем и ни с чем мощь.
Но тогда какова же функция и самого Кремля (чем он в этом смысле отличается от Запретного города?), и таких знаменитых объектов, как Царь-пушка и Царь-колокол? А точно такая же! Это объекты избыточно громадные; такие колоссальные, что сам размер не позволял воспользоваться ими по назначению.
Царь-колокол… Впрочем, под этим названием известно три колокола, которые последовательно отливались в Москве. Первый из них отливался еще в начале XVII века, второй, весом порядка 130 тонн, – в 1654 году. Лом этого второго, разбившегося при пожаре 1701 года, был использован для отливки третьего, – в 1733–1735 годах мастера Иван Моторин и его сын Михаил создали самый большой из этих «царь-колоколов» – высотой 6 метров 14 сантиметров, диаметром 6,6 метра, весом больше 200 тонн.
Этот колокол никогда не звонил – невозможно было поднять его на колокольню. Может быть, постепенно что-нибудь и удалось бы придумать, чтобы позвонить в Царь-колокол, но в 1737 году, во время очередного пожара, от него отвалился кусок весом 11 с половиной тонн. Починить колокол не было ни малейшей возможности, он так и остался стоять у подножия колокольни «Иван Великий».
Точно так же никогда не стреляла Царь-пушка, отлитая Андреем Чоховым в 1586 году, – весом в 40 тонн, длиной в 5 метров 34 сантиметра, диаметром в 890 миллиметров.
Есть версия, что Царь-пушку отлили с тем, чтобы из нее можно были сделать один выстрел. Один-единственный, но очень страшный, если враг уже ворвется в Кремль.
Есть и такая версия, что один выстрел из Царь-пушки был сделан в 1648 году, когда восставшие москвичи ворвались в Кремль. Мне не удалось установить, насколько достоверна эта версия. Очень допускаю, что рассказавшие эту историю советские историки могли и несколько приукрасить, так сказать, добавить классовой сути в свое повествование. Но и в этом случае получается: Царь– пушка стреляла не по внешнему неприятелю, а по собственному народу. Боевое оружие? Гм…
Совершенно очевидно, что сделали Царь-пушку и Царь-колокол вовсе не для того, чтобы звонить и стрелять, а для каких-то совсем других функций.
Демонстрация искусства мастеров? Но ведь мастера вовсе не пытались сделать что-то очень тонкое, вызывающее восхищение именно качеством работы. Ничего похожего на шесть шаров из слоновой кости, вырезанные один внутри другого! Мастера изначально пытались сделать что-то громадное. Неправдоподобно, нечеловечески громадное! И преуспели в своих начинаниях.