Пращуры русичей - Страница 2

Светло-голубые глаза, прямой нос, широковатые скулы, любой, не задумываясь, назвал бы его красавцем. Мощная грудь, играющие под рубахой бугорки мышц, наводили на мысль, что знатный вельможа, отнюдь, не хиляк и неженка. Глядя на узкие кисти княжича, приходило на ум, что они не приучены ни к корабельному веслу, ни к сохе. Эти руки – были руками воина, познавшего с ранних лет рукоять меча. Княжич, облокотившись на борт корабля, размышлял:

«Старый князь лишился рассудка. Как можно вверять судьбу огромных земель во власть пришлых чужаков, – он нервно покусывал губу. – Вещие сны, видения, только эти скрипучие старцы-волхвы могли так растолковать сон старого глупца. Гостомысл уже не тот, кем был, а к власти нужно допускать тех, кто её достоин», – мужчина дёрнулся, прикрыв лицо рукой. Большая чайка, пронеслась мимо. Выругавшись, княжич откинул упавшую на лоб прядь и произнёс вслух:

– Придёт время, и я им покажу, кто истинный наследник.

Словно в подтверждение к сказанному, лёгкий бриз нарушил морское безветрие. Ветерок, слабый и робкий, наполнил повисшие паруса, и небольшое судёнышко резво помчалось по волнам подобно стреле.

Его звали Лучезар. Своего настоящего отца он не знал, да и не хотел знать, потому, что считал себя сыном княжича. Названный отец Лучезара – старший сын и наследник князя Гостомысла прославился в боях с варягами, которые постоянно грабили земли словен2, силу его меча познали и южане-кочевники. Богатые новгородские земли прямо таки манили воинственных соседей, которые жаждали отхватить жирный кусок от словенского пирога. Объединившись с кривичами и жившей на северо-востоке весью, словене образовали прочный союз племён, способный дать отпор как воинственным мореходам с варяжского моря, так и обложившим данью вятичей-южан степнякам. Выбор, как и Гостомысл, считался добрым воином и сыскал в народе славу удачливого полководца, но…

Сам князь не особо жаловал разудалого первенца. Рослый и статный Выбор – русоволосый красавец, уж больно был охоч до веселий и пиров. Жена княжича Вышеслава – родовитая кривичанка не часто видела законного супруга подле себя. Выбор с дружками постоянно где-то пропадал, и дома появлялся лишь наездами. Доброжелатели доносили молодой княжне, что муж промышляет не одной лишь охотой да воинскими забавами. Мысли о деревенских девках, с которыми проводит время горе-супруг, не давали покоя. Но, несчастная терпела, до поры до времени.

Знал о гульбе сына и князь. Но, поскольку эти забавы бывали недолговечными, и Выбор, каждый раз возвращался домой, Гостомысл подолгу не серчал, и проказы легко сходили гуляке с рук. Но однажды всё изменилось. Выбор пропадал целый месяц, и, вернувшись, предстал перед отцом, Гостомысл не узнал собственного сына. Княжич стоял хмурый и задумчивый, словно растерял всю свою беспечность и весёлый нрав. Молча выслушав упрёки отца, Выбор удалился. Гостомысл задумался. Он послал верных людишек, и те вскорости донесли: Выбор привёз с собой женщину – простолюдинку, поселил её в Новгороде, неподалёку от собственных хором.

«Ну, что с ним поделать? Не может ни одну юбку пропустить» – решил князь, и снова не придал случившемуся значения.

Но слухи разрастались:

– Княжич-то молодой совсем стыд потерял. Целыми днями подле девки этой сидит, все прихоти её исполняет, словно она не баба простая, а княжна заморская, – судачили при дворе. – Про жену законную вовсе забыл. Сидит бедняжка одна-одинёшенька, горюшко мыкает, неровен час руки на себя наложит.

Старый князь, слушая пересуды да кривотолки, продолжал молчать.

«Ну, и что с того? – рассуждал Гостомысл. – Другие наскучили и эта надоест. Всё одно к жене вернётся».

Но, очередная новость переполнила чашу отцовского терпения.

Узнав, что новая зазноба сына не девка, а замужняя женщина, и что княжич выкрал её у законного мужа, да не одну, а с дитём, Гостомысл пришёл в ярость. Выбора призвали ко двору.

– Ты что удумал? Зачем безродную в дом привёл, да ещё с выродком! – рявкнул князь на сына. – Чем чужих баб ублажать, лучше бы в жениной спальне чаще бывал. Пора законных детей заиметь, а не приблудных притаскивать. Гони полюбовницу прочь, не то наследства лишу!

Выбор стоял, белее белого:

– Прости, отец, да только сердцу не прикажешь. Люблю, а значит не отступлюсь!

Князь не узнавал сына.

– Гони, говорю полюбовницу, – князь топнул ногой. – Не будет в нашем роду приёмышей!

– Не погоню! А мальчика я уже признал.

– Что?! – Гостомысл аж позеленел. – Прочь! И пока дурь из тебя не выйдет, не возвращайся!

Гостомысла поразила реакция сына. Молодой бунтарь, опустив голову, вышел, обронив через плечо:

– Прощай. Чует сердце, не свидимся более…

Последние слова, прозвучали как приговор. Ощущение, что произошло что-то страшное, захлестнуло разум разбушевавшегося князя.

Вышеслава упала на колени:

– Прости ты его беспутного. Уж третий месяц пошёл. Упрям Выбор, своенравен, не вернётся ведь, пока не позовешь, уж я его знаю.

Когда молодая женщина вошла в покои, Гостомысл сразу и не признал красавицу невестку: скромный наряд, волосы убраны под платок, синяки под глазами.

– Уймись, дочка, нечего тут на коленях ползать, чай не холопка – княжна. Вставай, не позорься, – Гостомысл помог женщине подняться. – Муж твой набедокурил, за то и наказание. Побегает, помыкается да вернётся, тогда может и прощу.

– Да какое там, вернётся? Аль не знаешь его. Чует сердце, не свидимся боле, – Вышеслава всхлипнула, утерев слезу. – Сама виновата, не смогла дитя ему родить. Уж я и к бабкам всяким ходила, к знахаркам да ворожеям, да всё без толку. Вот он и привадил приемыша этого. Велел бы ты сыскать их, да позвал добром.

Гостомысл сдвинул брови:

– Нет уж, когда одумается, да покается… А ты давай, себя не кори, на Выборе вина, кабы дома больше бывал, а не по пирушкам шастал, глядишь и послали бы вам деток боги.

– Да помилуй, князь, муж-то мой, вон он какой. Девки на него так и зыркают, словно ухватить норовят. Где уж тут мужчине устоять? Самой мне от того нелегко, но смирилась я, пусть думаю тешится, лишь бы ко мне возвращался.

– Как бы он там не тешился, а вот о потомстве сын княжий думать должен. Род наш древний, нам законные наследники нужны, а не приёмыши.

– Вот и я о том, а нечистую кровь и пролить не грех.

Князь в недоумении уставился на собеседницу. Та приблизилась и с заговорщическим видом прошептала:

– Я ведь не зря к знахаркам ходила. Гаданья гаданиями, а бабки-ворожеи, они ведь, всякие бывают: на кого порчу навести, а кого и вовсе сгубить.

Гостомыслу не понравилась улыбка невестки. Слёзы на лице женщины высохли, лицо исказила гримаса.

– Уймись, княжна. Так ведь и беду накликать недолго.

– Беду говоришь, и что с того? Раз уж муж мой мне не достанется, значит и другим его не видать, – Вышеслава глядела исподлобья. – Девка эта, судьбу мне сломала, а я что ж, простить должна? Разлучницу покарать, дело нужное, а что для женщины страшнее, чем смерть ребёнка?

Гостомысл отшатнулся:

– Остановись! Боги такого не прощают. Не дело это: младенцу погибели желать!

Вышеслава потянула себя за ворот, материя треснула, висевшие на шее бусы порвались. Жемчуг покатился по полу, но женщина этого даже не заметила. Она сдёрнула платок, расцарапав при этом шею, длинные косы рассыпались по плечам. Гостомысл невольно попятился. Вышеслава, вытянув шею, прошипела:

– Почему же только младенцу? Сам сказал: «не холопка я – княжна», а стало быть, и отомщу по княжьи, – женщина рассмеялась пискливым, отвратительным смехом. – Сходила я тут к одной кудеснице, ох и умелая ведьма. Для неё человека сгубить, что по воду сходить. Так вот, поколдовала она, да пообещала: «Коль не вернётся ко мне муж до весны, то умрёт дитя разлучницы. И сам ребёнок сгинет и весь род его вымрет, дочиста».