Практичное изобретение - Страница 21

Фэйрбенк шагнул к органу.

— Постой, — Грейнер схватил профессора за руку. — Это надо посмотреть.

Хаскелл взорвался:

— Послушайте, Грейнер, что вы за человек…

— Помолчите и смотрите. Вы что, не помните, от чего умерла Телма?

На экране в комнату вошел Фэйрбенк и остановился возле ванной. Охваченные ужасом, гости смотрели, как он погрузил голову жены под воду и держал ее там, пока на воде не перестали появляться пузырьки воздуха. Женщина не сопротивлялась. Казалось, прошла вечность. Фэйрбенк на экране выпрямился и отвернулся от ванной.

Экран потемнел.

Живой Фэйрбенк дрожал крупной дрожью, в ужасе пятясь от органа.

Первым пришел в себя преподобный Мак:

— Да простит тебя господь, Маркус.

Из горла Темпла вырвался лишь хриплый вопль:

— Почему?

Фэйрбенк стал как-то меньше ростом, он стоял посередине подвала, подавленный, уничтоженный, среди пораженных друзей, на лицах которых было написано презрение и осуждение.

Вейсс повторил вопрос Темпла:

— Почему ты это сделал, Маркус?

Несколько секунд царило молчание.

— Это все из-за денег, понимаете? — Голос ученого был еле слышен. — Мы были уже так близки к завершению нашей работы… к нашему успеху… но кончились деньги. Мы не могли ждать, мне было почти семьдесят, Телме — шестьдесят пять, мы не могли позволить себе роскошь ожидания. Тогда она вспомнила о своей страховке. Двадцать тысяч долларов! Более чем достаточно, чтобы закончить работу. Она сказала: «Я уже стара, Маркус. Позволь мне сделать это. Ради тебя, ради нас, ради нашей работы». Но я не мог согласиться.

Фэйрбенк повернулся к священнику:

— Ну хоть ты-то понимаешь, почему я не мог позволить ей сделать это, а? Ведь, по-вашему, самоубийство — смертный грех! Тогда грех на себя взял я и совершил убийство.

Он закрыл лицо руками, его сухонькое тело сотрясали конвульсии. Наконец он отнял руки от лица, бормоча что-то непонятное. Он звал дьявола. Повернувшись к священнику, он спросил, как выглядит дьявол. Он указывал на орган, и голос его вдруг поднялся до визга. Он кричал, что дьявол похож на это, на машину с ее проводами, шкалами и переключателями, что дьявол смеется, показывая ему свои зубы — клавиши… что это он соблазнил его, во имя святой Науки… что он заставляет придумывать благородные оправдания для свершения грязных поступков… даже убийства.

Потом, выкрикивая что-то нечленораздельное, словно безумный, Фэйрбенк набросился на орган.

— Дьявол! — кричал он. — Будь ты проклят! Будь проклят!

С исказившимся лицом он рвал провода, разбивал лампы, вырывал соединения.

— Маркус! — крикнул священник.

— Не надо, не ломайте! — бросился вперед Хаскелл. Но в этот момент вслед за ослепительной вспышкой показался сноп ярких искр, на мгновение всех просто ослепило; едко запахло горелой резиной. Фэйрбенк был мертв.

Позднее, когда ушла полиция, пятеро друзей, потрясенные, сидели в ближайшем баре. Преподобный Мак осипшим голосом спросил Хаскелла:

— Ваш друг Шекспир что-то говорил на эту тему, не так ли?

— Гм? — Хаскелл пытался раскурить свою потухшую трубку.

— Убийства не скрыть, — процитировал священник.

— А-а, да, — зачмокал Хаскелл. — Я понял вас, но это неточная цитата. На самом деле Шекспир сказал так: «Убийство выдает себя без слов, хоть и молчит».

Леди и джентльмены, я высоко ценю предоставленную мне возможность выступить перед вами, перед Федеральной комиссией связи.

Мне очень жаль, можно даже сказать, я глубоко удручен тем, что эта новость стала общим достоянием. Но раз уж слухи все равно просочились и даже привлекли к себе ваше высокое внимание, мне остается лишь изложить напрямую все, что я знаю, и да поможет мне бог убедить вас в том, что нашей стране это открытие совершенно ни к чему.

Нет, я не отрицаю, мы трое — Лю Гаррисон, радиодиктор, Фред Бокмен, физик, и я, социолог, — ощутили душевный мир и покой. Да, ощутили. И я не уверяю, что это дурно — обрести душевный покой. Но если кто-нибудь пожелает мира и покоя по нашему рецепту, так уж лучше пусть пожелает себе тромбоза коронарных сосудов.

Лю, Фред и я ощутили душевный покой, развалившись в креслах и включив устройство размером с портативный телевизор. Не понадобилось никаких снадобий, никаких особых правил; не пришлось ни самоусовершенствоваться, ни копаться в чужих делах, чтоб отвлечься от своих собственных; и никто не навязывал нам ни увлечений, ни редкостных религий, ни физзарядки, ни созерцания лотоса. Устройство это именно таково, каким, мне кажется, многие его себе смутно представляли: вершинное достижение цивилизации, электронная штучка, дешевая и несложная в массовом производстве. Щелкни выключателем — и обретешь душевный покой. Я вижу, вы уже обзавелись таким приборчиком.

Впервые я ощутил искусственный душевный покой полгода назад. Тогда же я познакомился с Лю Гаррисоном, о чем весьма сожалею. Лю — ведущий диктор на единственной в нашем городе радиостанции. Он зарабатывает себе на жизнь своей луженой глоткой, и я был бы очень удивлен, если к вам в комиссию обратился бы не он, а кто-то другой.

Лю ведет около тридцати всевозможных программ, в том числе еженедельную научную программу. Каждую неделю он выкапывает какого-нибудь профессора из колледжа Вайандотт и берет у того интервью по его узкой специальности. И вот полгода назад Лю надумал сделать передачу про молодого звездочета — моего приятеля студенческих времен Фреда Бокмена. Я подвез Фреда до радиостанции, и он позвал меня с собой — посмотреть, что и как. Черт бы меня побрал, я согласился.

Фреду Бокмену тридцать лет, а выглядит он восемнадцатилетним мальчишкой. Жизнь не оставила на нем следов, поскольку он не удостоил ее своим вниманием. Львиную долю его внимания съедает предмет, которому Лю Гаррисон и намеревался посвятить свое интервью, — зонтик весом в восемь тонн, помогающий Фреду слушать звезды. Зонтик этот — большая радиоантенна, прицепленная к телескопической установке. Насколько я понимаю, вместо того чтобы рассматривать, звезды в телескоп, Фред нацеливает свою конструкцию в космос и ловит радиосигналы, идущие с других небесных тел.

Разумеется, ни радиостанций, ни радистов там нет. Просто многие небесные тела испускают огромные количества энергии, и часть ее можно уловить в диапазоне радиочастот. Польза от приспособления Фреда состоит хотя бы в том, что мы устанавливаем местоположение звезд, скрытых от телескопов облаками космической пыли. А радиосигналы от звезд проходят сквозь облака и беспрепятственно достигают антенны Фреда.

Но это отнюдь не все, что можно выудить из такого устройства, и в своем интервью с Фредом Лю Гаррисон приберег самое замечательное на конец программы.

— Все это очень интересно, доктор Бокмен, — заявил Лю. — А скажите, не обнаружил ли ваш радиотелескоп во Вселенной чего-нибудь еще, чего не открыли с помощью обычных световых телескопов?

Вопрос был задан без предупреждения.

— Да, обнаружил, — ответил Фред. — Мы выявили в пространстве примерно пятьдесят точек, не скрытых космической пылью, откуда исходят мощные радиосигналы. Хотя никаких небесных тел в этих точках вроде бы и нет…

— Неужели? — Лю разыграл притворное удивление. — Я бы сказал, что это уже кое-что… Леди и джентльмены, впервые в истории радиовещания мы передаем для вас сегодня шумы, исходящие из таинственных точек доктора Бокмена. — Оказывается, Гаррисон и его подручные успели протянуть линию в городок колледжа, к антенне Фреда. — Леди и джентльмены, слушайте голос пустоты!..

Слушать было, по правде говоря, нечего — пронзительный свист, словно бы покрышка спустила, и только. Предполагалось транслировать его в течение пяти секунд. Когда техник выключил трансляцию, Фред и я ухмылялись бессмысленно, как дурачки. Во всем теле ощущалась расслабленность, позванивало в ушах. Лю Гаррисон скалился, будто нечаянно затесался в женскую раздевалку на пляже Копакабана. Потом он глянул на часы, висевшие в студии, и пришел в ужас. Монотонный свист передавался в эфир целых пять минут! Не зацепись нечаянно техник манжетой за тумблер, вся эта передача могла бы продолжаться и поныне.