Позывной «Волкодав» - Страница 3
Виктор и его неожиданный попутчик крепко обнялись напоследок. Кто знает, какая судьба уготована им обоим в военном лихолетье длиной, как знал Ракитин, в четыре долгих и страшных года?..
– Прощевай, не поминай лихом!..
Отдельная рота гарнизонно-караульной службы, сокращенно – ОРГКС, располагалась в длинном одноэтажном доме, видимо – бывшей школе. На контрольно-пропускном посту Виктор предъявил документы такому же, как сам, солдату в серой шинели с зелеными пограничными погонами. В руках у часового был укороченный карабин Мосина.
– Проходи, «погранец», – улыбнулся часовой. – Махорки нема?
– Извини, земляк, не курю.
Старший лейтенант Госбезопасности обрадовался не столько самому неожиданному пополнению, сколько его огневой мощи. Пистолет-пулемет для осени сорок первого года – большая редкость и не меньшая удача! Это оружие было достаточно дорогим в производстве – один «ППД-41» обходился в девятьсот рублей в ценах 1939 года, и это при том, что «одноименный» ручной пулемет стоил чуть более тысячи.
– В общем, старший сержант Ракитин, сейчас отправляешься на кухню, талон на питание я тебе выпишу. Потом занимай койку в казарме, знакомься с ребятами. До семнадцати ноль-ноль отдыхай. А после – определим тебя в мангруппу[4] на огневое усиление. И давай по-простому. Зовут меня Сергей, если какие вопросы – сразу говори. Обстановка в городе – наипаскуднейшая. Со дня на день будем оставлять Сталино, так что тут по ночам сложно. Диверсантов, недобитков разных, вредителей и дезертиров хватает. А нам нужно обеспечить сохранность социалистического имущества и порядок в городе. Чем лучше сразу будем понимать друг друга, тем легче будет в патруле.
– Есть, товарищ командир. Я все понимаю. Но прежде хотел бы вычистить оружие. А то попал под артобстрел, как бы «дегтярь» мой грязью-то не забился… Да и умыться бы с дороги…
– Мысль дельная! Иди койку занимай. Заодно и оружие почистишь.
Казарма представляла собой типичное временное пристанище полусотни взрослых мужиков. Крепко пахло ружейным маслом, портянками, потом и махоркой. На койках, принесенных в бывший учебный класс, отсыпались красноармейцы. Несколько человек за столом, освещенным керосиновой лампой, писали письма, другие, расположившись на койках, читали или подшивали форму.
У дальней стены горела самодельная буржуйка, длинная коленчатая труба была выведена в окно. Рядом с ней были сложены дрова для растопки. На веревках сушились вещи солдат.
Ракитин припомнил, как в Донецке начиналась вооруженная борьба против современных бандеровцев. Все обстояло точно так же: импровизированные казармы, оружие на стенах в изголовье, пустые пачки и промасленная бумага от упаковок патронов и практически такие же спартанские условия. Только вот компьютеров и мобильных телефонов не хватало.
Поздоровавшись с солдатами и перекинувшись парой слов с дневальным, Виктор занял пустующую койку. Скинул сапоги и поудобнее устроился на сером шерстяном одеяле. Отсоединил круглый дисковый магазин, дважды передернул затвор, проверяя наличие патрона в патроннике, выполнил контрольный спуск, направив ствол в потолок. Быстро и сноровисто разобрал пистолет-пулемет, вынул затвор, разобрал на составные части и его. Вывинтил заглушку в задней части ствольной коробки – короба-кожуха. Вынул возвратно-боевую пружину и направляющий стержень. Разборка-сборка «ППД-41» была даже проще, чем автомата Калашникова.
Виктор усмехнулся собственным мыслям. Там, в его «прошлом-будущем», в двухтысячных годах, разного рода «умники» на интернет-форумах упражнялись в эрудированности по поводу того, что называть автоматом. Формально «дегтярь», который сейчас держал в руках Ракитин, являлся пистолетом-пулеметом – по принципу работы, основанному на отдаче свободного затвора. Но в еще советских книгах о войне везде было упомянуто слово «автоматчики», а не «пистолетчики-пулеметчики». Да и в документах военного времени «ППД-41», «ППШ-41» и «ППС-43» именовались «автоматами». Ракитин помнил, что и в его «прошлом-будущем» пистолеты-пулеметы Шпагина из музейных хранилищ верой и правдой служили ополченцам Донбасса в борьбе против бандеровских фашистов. И не только «ППШ», но и противотанковые ружья конструкции Дегтярева и Симонова, из которых донецкие шахтеры и металлурги били бронетранспортеры под «желто-блакитными» флагами с трезубцем и свастикой. И даже пулеметы Дегтярева «ДП-27». А уж неприхотливых и надежных винтовок и карабинов Мосина хватало с лихвой!
Руки сами выполняли все необходимые операции, включилась так называемая двигательная память. Интересно, что еще он умеет делать так же – не задумываясь, на уровне рефлексов?.. Разборка, чистка и смазка оружия настроили на философский лад. Ракитин наконец-то получил немного свободного времени, чтобы поразмышлять о своей новой судьбе. Кстати, Виктор понял, почему сразу ему в глаза не бросились вопиющие факты неожиданного появления в 1941 году. Для человека гражданского все эти взрывы, неразбериха, артобстрелы были бы чудовищными и необъяснимыми фактами, сразу «навалившимися» на неподготовленный к такому повороту событий рассудок. Но ведь Ракитин воевал уже несколько лет, начиная с самого Славянска!
Потому-то и не обратил он сразу внимание на окружающую действительность – для него выстрелы и взрывы, тяжесть автомата на ремне и вещмешка за плечами, перебежки от одного укрытия к другому были привычны. Первое время под артобстрелом гитлеровцев он попросту не обращал на все это внимание, сознание сконцентрировалось на том, чтобы выжить, работали благоприобретенные на другой войне, но оттого не менее действенные, рефлексы. Только погодя Виктор обратил внимание на необычный вид собственного автомата и на одежду окружающих людей, будто бы на костюмированном шоу столь популярной в его временах военной реконструкции.
В какой-то мере боевой опыт и спецподготовка бойца штурмовой группы МГБ ДНР помогли ему сразу не потерять рассудок от таких ошеломительных перемен. Теперь же он тщательно обдумывал свое нынешнее положение.
Завершив чистку и смазку пистолета-пулемета Дегтярева, он снова поставил на место дисковый магазин. После достал из кобуры пистолет «ТТ», разобрал, прочистил и смазал и его.
– Пойду в столовую, а то жрать охота, – сказал Виктор, обращаясь к дневальному. Он достал из вещмешка кружку, миску и ложку. – Тебе принести чего-нибудь пожевать?..
– Не, я перед тем, как заступил, поел нормально.
– А кормят-то как? Пшенка – «дробь-шестнадцать»?
– Нет, нормально кормят, еще и добавку дают – что называется, от пуза! Не фрицам же оставлять… Вот и доедаем…
– Понятно…
В располагавшейся неподалеку столовой Виктор отстоял очередь и предъявил талон. По нему улыбчивая повариха положила внушительную порцию наваристого супа с мясом, а на второе – тушеной картошки, тоже с мясом. Кружка крепкого сладкого чая пришлась кстати серым октябрьским днем 1941 года. Поначалу Виктор удивился неожиданному изобилию, но потом припомнил слова дневального. Кроме довольно обильной порции ему выдали буханку хлеба и целую банку тушенки – неслыханное сокровище по тем временам!
В столовой было много солдат и рабочих. Приглушенные разговоры были однообразны: о том, что немцы на подходе и шахтерская стрелковая дивизия изнемогает в оборонительных боях. Об эвакуации, которая продолжалась с начала месяца. О якобы вражеских агентах, которые по ночам подают сигналы немецким бомбардировщикам, корректируют огонь гитлеровской артиллерии или устраивают диверсии на железной дороге. Было странно слушать почти такие же разговоры под практически такие же, несмолкающие ни днем, ни ночью раскаты артиллерийского грома. И гадать, слыша отдаленные «бахи»: наши – не наши…
Вконец измученный событиями дня, Виктор Ракитин вернулся в казарму и завалился спать тяжким свинцовым сном без сновидений.