Позывной «Технарь» - Страница 1

Оформление обложки Антонина Калласа

© Константин Муравьев, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2016

Сейчас

– Эй, парень, очнись, – раздается чей-то голос. И буквально через мгновение. – Ты как себя чувствуешь? – спрашивают явно у меня.

Почему так решил, понять не могу. Но был уверен в том, что обращаются именно ко мне.

«Интересно, кто это вообще говорит?» – сам себе задаю я вопрос. В голове каша и какое-то непонимание происходящего, муть, пелена и пронзающая, всепоглощающая сознание боль, которая не дает ни на чем сосредоточиться.

Удерживает меня от провала в беспамятство лишь страх. Или животный инстинкт. Не знаю. Но это не страх смерти. Смерти я почему-то никогда особо не боялся. Наверное, потому, что однажды уже умирал.

Нет, я всегда страшился того, что стану инвалидом, беспомощным и никому не нужным человеком, буду лежать бессознательным и тупым овощем, жизнь которого придется поддерживать через трубочку. А тут, все очень похоже на то, что так и произошло.

Не могу пошевелиться. Не чувствую ни рук, ни ног. Только боль – и то, она не в моем теле, а где-то в голове. Она билась в моем сознании и затопила его полностью.

И поэтому я боюсь. Не хочу! Так жить не хочу! Лучше уйти за грань. Начинает накатывать паника.

– Эй, ты меня слышишь? – повторяет вопрос все тот же голос.

«Но почему со мной тогда пытаются заговорить?» – пробивается единственная здравая за последнее время мысль, которая и выводит меня из того состояния панического страха, в которое я стал проваливаться.

Голос. Есть голос. И я его слышу. И он хочет понять, как я? А значит, тот, кто со мной говорит, уверен, что и ответить ему я смогу.

– Что-то не так, – прозвучала еще одна фраза.

Теперь голос раздается гораздо ближе, и в нем слышатся нотки некоторой озабоченности. И уже обращаясь к кому-то другому, этот голос произносит, вернее, сначала говорит, а потом спрашивает:

– Похоже, он совсем плох. Сколько точно молодой человек пробыл без сознания?

Видимо, этому неизвестному кто-то ответил, но ответа я так и не услышал. Зато реакцию смог оценить превосходно.

– Сколько? – и столько изумления было в одном этом слове, что я сам начал очень сильно беспокоиться. И это беспокойство пересилило ту боль, что сейчас разрывала мое сознание. Оно стало опять перевоплощаться в панику и страх. Но я попытался сдержаться.

«Нельзя, – сам себя постарался убедить я. – Надо отвлечься. Нельзя сосредоточиваться на том, что я услышал». И поэтому я постарался сосредоточиться на том, что сейчас происходит вокруг меня. Постарался перебороть то странное состояние апатии и безразличия, что внезапно накатило на меня, сразу после того, как отступили страх и паника. И это заставляло меня относиться ко всему словно сторонний зритель, вернее слушатель.

Я сконцентрировался и попытался проанализировать окружающую обстановку. Мысли, как это ни странно, заставили забыть о боли, о страхе, вообще обо всем. Они сузили мой мир только до одной точки. И этой точкой стало то, что я хотел сделать.

Я хотел понять, что происходит? И поэтому я переключился на то, что сейчас мог осознать. А это был лишь голос, который я слышал. Тот голос, что поднял меня и привел в сознание.

«Он вроде женский», – подумал я, попытавшись проанализировать свои ощущения. И пока у меня функционировал только слух. А значит, нужно было работать с тем, что он дает.

С голосом!

Голос женский. Но это почему-то было не очень хорошо понятно. Что-то мешало до конца поверить в то, что со мной разговаривает женщина.

Я постарался разобраться, почему же у меня сложилось такое двойственное впечатление. Вспоминаю, что все-таки меня смутило в услышанном голосе.

«Странно», – наконец мое сознание зацепилось за то, что не давало покоя. Создается такое ощущение, что я и правда слышу голос, но голос, раздающийся будто из-за стены или некой преграды. И из-за этого он кажется слишком глухим, но и каким-то гортанным и глубоким.

«Хотя, если у кого-то необычный голос, это еще ничего не значит», – размышляю я, пытаясь при этом собраться с мыслями, что позволяет отвлечься от боли, заглушить страх и панику. И это дает обратный эффект. Сознание теперь, наоборот, все время старается куда-то уплыть.

И меня затягивает в странный убаюкивающий омут, который поселился в моей голове. Но я этого тоже не хочу. Это состояние спокойствия страшит меня не меньше, чем страх бессилия. И поэтому я опять цепляюсь за то единственное, что и вывело меня из небытия в первый раз.

Этот непонятный голос! Он как тот маяк, что светит для меня в темноте. Думаю о нем. Стараюсь его понять и проанализировать. Этот неизвестный и чужой голос. Ведь только он связывает меня с реальностью и не дает провалиться в беспамятство. Он позволяет мыслить и заставляет постараться представить того, кто со мной говорит.

В этом голосе чувствуются несколько непривычные для меня интонации и странное построение предложений и фраз.

«Может, эта девушка или женщина не русская, она иностранка?» – предполагаю я. И это простое мысленное усилие помогает, оно еще немного отодвигает безысходность вдаль. На меня наплывают воспоминания. Немного, какими-то урывками. Но это все равно лучше, чем то безразличие, которое я только что ощущал.

«Да, – вспоминаю я, – общался я как-то с девушкой из Прибалтики, так, очень забавный у нее был говор, вернее, акцент. А ведь чем-то похоже на то, что я слышу сейчас», – осознаю я.

Только там девушка говорила на своем родном, а тут русский. И ведь я его очень хорошо понимаю, смог бы понять еще и английский, и то, если бы говорили не очень быстро. Но тогда бы я никак не определил, что со мной говорят с каким-то странноватым акцентом. А здесь я все понимаю очень отчетливо. Получается, что в речи этой неизвестной все несколько более непривычно и как-то более сложно, что ли.

«Черт. Я пока размышлял, совсем забыл о боли». Ведь и правда, ничего нет. «Или она ушла? Или я просто перестал ее чувствовать?» Последняя мысль напугала больше всего. Перестают чувствовать боль лишь в том случае, когда на нее перестают реагировать нервные окончания.

Этот страх заставляет меня что-то сделать. Как-то начать действовать. В этот раз паники нет, что несколько непонятно. Наоборот, страх выступил стимулятором, заставившим меня действовать. Хочу открыть глаза и пытаюсь это сделать. Но даже такое, хоть и мысленное, усилие приводит к возвращению сильнейшей боли. Кроме того, я ощущаю приступы рези в висках. И это только радует меня.

«Виски. Голова. Я чувствую свою голову и боль в ней».

И только я это осознаю, как все мое тело начинает корёжить. Оно бьется в конвульсиях. Оно напрягается и расслабляется. Через меня будто пропускают тысячи вольт электричества. Я трясусь, но при этом ко мне возвращается чувствительность.

Я понимаю, что лежу на чем-то твердом. Ощущаю вкус крови у себя во рту от прокушенной губы. Чувствую, как мой затылок бьется о пол или то, на чем я лежу. Но при всем при этом я начинаю оживать.

Радость.

«Я чувствую. Я могу чувствовать».

И эти мысли заставляют ухватиться меня за это непонятное ощущение покалывания во всем теле, которое, казалось бы, пробегает по мне, начиная от головы и заканчивая кончиками пальцев ног. Но что еще более непонятно, при всей этой странной и какой-то нереальной для меня ситуации мои мысли все так же продолжают течь несколько вяло и, я бы даже сказал, как-то отстраненно. Будто это все происходит вовсе не со мной.

И эта раздвоенность сознания настораживает меня, но она же и спасает. Дает возможность отстраниться от той боли, что корёжит мое тело. При этом я контролирую и ощущаю его и все, что с ним происходит. И я понимаю, что все это происходит со мной.