Позор и чистота - Страница 8
«Опять у него нерв на щечке запрыгал, – подумал Жорж. – Надо помягче. Тут страсть, что ли?»
Андрей поставил портфель на колени, обозначив желание уйти. Но задетая честь влюбленного требовала удовлетворения.
– Эгле прекрасная женщина. Но у нее талант, поэтому она особенная, она в образе, тем более на сцене. Вы же артист, должны понимать.
– Талант, настоящий талант, ты уверен? – ревниво переспросил Жорж. – Что, ради нее прямо закрытую лавочку открыли? Я лет десять настоящих новых талантов не видел.
– Вам не повезло, значит. А я видел. Вот послезавтра мы в Питер едем, концерт.
– И ты с ней?
– Да. Я ей плакат сделал, и оформление сцены мое. Там пока денег немного, зато слава. Билеты продали все! Восемьсот мест.
– Как ты это гордо говоришь… Слетать, что ли, с тобой, взглянуть на талант… Хотя никакой Ниной там не пахнет, это уж ты не спорь даже.
– Без всякой Нины интересно. Что она с залом делает!
– Ну да, ну да, – задумчиво протянул Камский. – Все, однова живем – полетели.
Неожиданная удача! Камский на концерте Эгле – целое событие. А кто организовал? Я. После отвергнутого предложения Андрей, как в старых детских настольных играх, оказался на исходной позиции, а тут фишка легла, обещая ему продвижение на пару шагов вперед.
– Родимый городок мертвых повидаю… – Камский приподнял бровки в элегической гримасе. – Суровая школа у Нарвских ворот…
– Я не знал, что вы петербуржец.
– Как! А мое фирменное хладнокровие? А признанное всеми человеконенавистничество? А этот косой взгляд из-за виска? А издевательская скромность при мании величия? Вообще, скажу тебе, если из Питера вовремя делать ноги, успех обеспечен.
– Мне всегда казалось, что местный колорит ничего особенно не значит для сущности человека.
– Это я понимаю. Ты же искатель истины и всяких там сущностей – стало быть, в жизни не смыслишь ничего. Без обид, Андрейка! Хотя на самом деле ты больше похож на петербуржца, чем я. «Выкаешь» мне упрямо. Тихий, как маньяк. Какой-то стиль завел у меня в офисе, чтоб не пить, не есть и морально не разлагаться.
– Вы такое во всем мире найдете. Люди себе придумывают разделения, а их ведь не так много. Надо объединять, а не разделять. А то получится, что если ты родился на проспекте Вернадского, то ты уже ничего общего не имеешь с тем, кто на Покровке, что ли? А если у тебя зеленые глаза, так уж все кареглазые инопланетяне?
Жорж весело кивал и носился, пританцовывая, по комнате, как белый кот.
– Но что объединяет нас?
– Да самое главное. Где бы ты ни родился, как бы ни жил, где бы и как ни умер, ты РОДИЛСЯ, ЖИЛ И УМЕР.
– И ведь он это всерьез, что трогательно, – засмеялся Камский. – На голубом глазу ведь он мне это лепит… По твоему аспидскому рассуждению что ж выходит – я родился и кто-то родился, это одно и то же? Я умру и кто-то там еще умрет – это имеет для меня одинаковое значение? Гитлер тоже родился, жил и умер – это меня с ним роднит? Это могучее такое объединение у нас? Не, Андрюша, не убедишь. Между людьми – пропасти. Пропасти, которые ничем заполнить невозможно.
– Это между вами и людьми пропасти, вы можете обобщать только свой опыт. Если вы так чувствуете – это правда, но эта правда только для вас.
Жорж решил согласиться.
– Да, милый! Это правда для меня, но для чего мне другая правда? Шо я з ей делать буду? Ладно. Питер так Питер. Самолет, «Астория», концерт. Может, в Эрмитаж сходить, а? Говорят, там все давно украли, одни копии висят. Интересно! К тому же мы сами-то все копии, так нам и по чину смотреть на копии, как думаешь?
– Какая же вы копия, Жорж? – засмеялся Андрей. – Вы сплошной оригинал. И в Эрмитаже все не так страшно, как на сайте компромат ру.
– Ты прав, раскольник. Ты ужасен, но ты прав. Еще не так страшно. Как ты думаешь, а надолго еще хватит всей этой чудной петрушки – музеев там, концертов, книжонок? Лет на двадцать, да? А потом подрастут и станут рулить вот эти сикорахи безграмотные, вроде тех, что ко мне на кастинг ходят, – и финиш, да?
– Это вряд ли, – ответил Андрей с интонацией красноармейца Сухова.
……………………………………………………………………
Свои речи продолжает Нина Родинка:
– Вроде зебры жизнь, вроде зебры, помните, пели в старинной советской песенке. Это все инфантильная тюремная романтика. Жизнь сродни морю. Если на море шторм или штиль, это не значит, что море является штормом или штилем, понимаете? То, что вы сегодня видите перед собой, – состояние моря, и не больше того и не меньше. Коли вы только состояние моря и замечаете, а самого моря не видите, это ваша беда. Умейте чуять жизнь в любом ее временном лике. До известных пределов личного несчастья возможно наслаждаться даже горем и болью. Поймав волну внутреннего моря – жизни, ощущая его в себе, возможно некоторое время с удовольствием побыть несчастным, больным, страдающим и угнетенным. Это привилегия богов, которую не так уж трудно присвоить нам, героям.
Мы герои экспериментальной медицины Господа нашего! Мы чудо – как собаки, выжившие после полета в космос или научной вивисекции! Сколько томительных и блистающих веков мы уже заполнили своими историческими корчами, и ни один век ни в одной стране, заметьте, не повторял другой. Если бы нас не было – ну и кому сгодились бы все эти тигры и антилопы? Довольно унижать человека. Хватит. Пошли все вон.
Я вот русская, а чем это плохо? Русские молодцы. Они столько насочиняли «спектаклей истории», столько придумали небывалого, а ведь явились на Большую сцену поздненько и явно из самодеятельности.
Я тут поехала в Петергоф осенью. Погуляла. Села на скамейку и смотрю на этот феерический мираж – райский парк на болоте. И говорю – ну, блин, если кто мне про Петра, про Екатерину хоть слово дурное скажет, все, блин, порву!
Русские молодцы, а разве американцы не молодцы? Представьте себе, триста лет назад не было в помине никакого доллара! Как мы только жили, не понимаю.
А французы? Сколько же они колготились, прежде чем соорудили этот свой Париж!
Даже возьмем венгров. Вот уж какая-то никчемушная нация, может подумать нигилист. Нет, у венгров есть чардаш! Это не так мало, скажу я вам.
Люди – герои! Я уверена, на Том свете каждому второму прибывшему вручают орден с краткой формулировкой: «За жизнь на Земле»…
……………………………………………………………………
Валентина Степановна Грибова пила с умом, как английская королева. Утром, после завтрака отправляясь на работу – вместе с подругой Тамарой она малярничала в городе и пригородах, – Валентина Степановна принимала ровно пятьдесят граммов водки. В обед выпивала бутылку пива. Дома, за ужином, ласкала душу еще полстаканчиком. Когда внучка отправлялась спать, Валентина чувствовала прилив энергии и шла что-то победоносно вершить в хозяйстве. После чего принимала последние сто граммов и валилась на кровать бревном, оглашая дом львиным храпом.
Суббота у нее был обыкновенно день рабочий, а в воскресенье она заходила в церковь, стояла службу, кратко говорила батюшке на исповеди: «Пью. Матом ругаюсь. Прости», писала восемь имен за упокой, пять имен за здравие – больше не набиралось – и вечером позволяла себе сверх положенного еще стаканчик.
В этот вечер, достигнув этапа грозовых свершений по хозяйству, Валентина Степановна вышла подкопать картошки. Вероники не было дома – поехала с одноклассницей Аней и ее мамой в Питер, за покупками к первому сентября. Увидев силуэт за забором, мать его сразу не опознала и стала вглядываться в сумерки.
Карантина открыла калитку и пошла по дорожке, пытаясь улыбаться.
– Мама, это я!
Изваяние «Женщина с лопатой» не издавало ни звука.
– Мама, я приехала! Мама, а Ника дома?
Изваяние безмолвствовало.
Карантина остановилась на безопасном – в две лопаты – расстоянии.
– Мам, ну ладно…
Валентина Степановна повернулась и ушла в дом, оставив, однако, дверь открытой.
На первом этаже располагались кухня, санузел с душем (воду в дом провела сама Валентина на пару все с той же молчаливой труженицей и горькой пьяницей Тамарой) и большая комната, которую Валентина Степановна называла «горницей», а Карантина – «гостиной». Когда Карантина, стукая чемоданом об родные углы, отыскала в кухне маму, та сидела за столом, уронив голову на руки, и глухо вопила, если так можно выразиться, а так выразиться можно, потому что Грибова как бы вопила, но при этом твердо помнила о сволочах-соседях, оттого сильно привинтила звук.