Позитронный человек - Страница 50

— Это просто reductio ad absurdum². Никому и не снится демонтировать вас... Уничтожить вас.

— По-видимому, да, не снится. Но где закон, обеспечивающий мне заступничество против подобного акта?

— Повторяю: reductio ad absurdum. Вы прожили около двухсот лет, насколько мне известно. Скажите, сколько раз за этот длительный период времени вам угрожало... уничтожение?

— Фактически один раз меня спасли. Но приказ о демонтаже был уже отдан.

— Мне трудно в это поверить, — сказала Чи Ли Синг.

— Это случилось много лет назад. Я тогда был еще в металлическом корпусе и только что обрел свободу.

— Что и доказывает мою правоту. Теперь-то никто не посмел бы тронуть вас!

— Но я так же не защищен законом сейчас, как и тогда. По закону я, как и прежде, робот. И если кому-то захочется демонтировать меня, мне некуда обратиться... — Эндрю замолчал, не закончив фразу. Если он будет приводить все те же доводы, это ничего ему не даст. Слишком они гипотетические. — Хорошо, предположим, никто не причинит мне вреда. Но даже тогда... даже тогда... — Эндрю отчаянно старался скрыть просительные нотки, но та выразительность лица и голоса, над которыми он так долго бился, теперь его подвели. И в конце концов ему пришлось сдаться: — В действительности дело вот в чем: я очень хочу быть человеком. Я хотел этого все больше и больше на протяжении жизни многих поколений людей, по мере того как я все больше понимал, насколько велики мои способности, насколько широк диапазон возможностей моего мозга... И теперь настоятельная потребность быть человеком захлестывает меня. Я уже не могу воспринимать себя как робота и не хочу, чтобы другие так думали обо мне.

Чи Ли Синг с сочувствием посмотрела на него своими темными глазами.

— Так вот оно что, — сказала она. — И все так просто.

— Просто?

— Стремление принадлежать к человеческому роду. Страстное желание, независимо от иррациональности. Очень по-человечески испытывать такие чувства, Эндрю.

— Благодарю вас.

Уж не относится ли она к нему покровительственно, засомневался он. Он надеялся, что это не так.

Ли Синг сказала:

— Да, я могу представлять ваше дело Законодательному собранию. И полагаю, Законодательное собрание могло бы принять закон, провозглашающий вас человеком. У Законодательного собрания достаточно полномочий, чтобы и каменную статую объявить человеком, стоит ему этого захотеть. Но статуя от этого не перестанет быть статуей. А вы...

— Нет же, это разные вещи. Статуя — неодушевленный кусок камня, а я... я...

— Да, конечно. Этодругоедело. Я это понимаю. Но члены Законодательного собрания могут посмотреть на это совсем другими глазами. Они не станут принимать закон, который превратил бы статую в живое существо, но у меня большие сомнения и в том, что они примут закон, делающий робота человеком, как бы красноречиво я ни отстаивала ваши интересы в Законодательном собрании. Законодатели — те же люди, что и все население планеты, и едва ли нужно напоминать вам, что подозрительность и предубеждение против роботов до известных пределов продолжают существовать и в наши дни.

— И даже сейчас существуют?

— Даже сейчас. Так что Законодательное собрание не захочет действовать так, как вам хотелось бы. Мы все охотно признаем, что вы достойны звания человека, что вы заслужили его многократно, но мы побоимся политических последствий создания такого нежелательного прецедента.

— Нежелательный? — воскликнул Эндрю, не сумев скрьггь нотки раздражения в своем голосе. — Почему же он нежелательный — ведь я так много сделал для человечества?

— Согласна. Но вы — робот. Я прямо-таки слышу их возгласы: «Только дайте одному роботу статус человека, и они все ринутся с такими же требованиями, и что тогда будет с...»

— Нет, — сказал Эндрю. — Это не так. За много лет до вашего рождения я отправился в суд и добивался провозглашения меня свободным роботом, и какой же крик подняли вокруг этого! Мы сумели выиграть сражение. Но до сих пор я единственный свободный робот во всем мире. Ни один другой робот не потребовал свободы для себя, хотя одному из них, мне, она досталась. И никогда не потребуют. Я уникален, мадам председатель. Я один такой из всех существующих ныне роботов, и поверьте, другого такого уже не появится. Если вы мне не верите, спросите у руководства «Ю. С. Роботс энд Мекэникл Мен», и там скажут, что они никогда не допустят производства роботов с таким интеллектом и трудным характером, таких забияк, каким оказался я.

— «Никогда» — понятие растяжимое, Эндрю. Или вам будет приятнее, если я стану называть вас «мистер Мартин»? Я так и буду вас называть, если хотите. И я с удовольствием поддержу вас в вашем стремлении быть человеком. Но вот увидите: большинство членов Законодательного собрания воспрепятствуют созданию столь пугающего прецедента, даже в том случае, если вы представите им железные гарантии своей уникальности и того, что и прецедентом-то это не станет. Мистер Мартин, я вам сочувствую от всей души, но реальной надежды обещать вам не могу.

— Не можете? Никакой надежды?

Чи Ли Синг откинулась на спинку стула и нахмурилась:

— Все, что я могу, мистер Мартин, это предостеречь вас дружески. Вы должны понять, что, выступая с вашими требованиями, вы навлекаете на себя серьезную опасность. В самом деле, если страсти накалятся, возникнет определенное желание как в стенах Законодательного собрания, так и вне их, — желание демонтировать вас, то самое, о котором вы говорили. Такого робота, как вы, достигшего высочайшего уровня развития, легко могут выдать за нечто весьма опасное, мистер Мартин. Уничтожить вас означало бы избавиться от этой опасности и от той политической дилеммы, которую вы собираетесь навязать моим коллегам. Умоляю вас, хорошенько обдумайте все, прежде чем решиться на этот шаг.

— Но неужели никто при этом не вспомнит, — сказал Эндрю, — что производство протезов, благодаря которому члены Собрания десятилетие за десятилетием продолжают сохранять за собой свои кресла, тогда как по всем правилам им давно полагалось бы сойти в могилу, в полной мере моя заслуга?

— Как бы жестоко ни прозвучали мои слова, должна сказать вам — они не вспомнят об этом. А если и вспомнят, то во вред вам, а не на пользу. Слышали вы когда-нибудь такую поговорку «Всякое благодеяние наказуемо»?

Эндрю удивился и покачал головой:

— Это выражение бессмысленно, с моей точки зрения.

— Я думаю. Вам все еще не по себе от нашего мелкого иррационализма, не правда ли? А в общем, это означает, что мы порой ополчаемся против тех, кто больше всех сделал нам добра... И не пытайтесь оспаривать это. Вот такие мы — и все тут.

— Очень хорошо. А какое отношение это имеет ко мне?

— Вполне возможно, что будет сказано, что вы изобрели протезологию в своих собственных интересах. Выдвинут такой тезис: вся эта наука была лишь частью широчайшей кампании по роботизации человечества или очеловечивания роботов, в любом случае это злой и порочный замысел.

— Нет, — сказал Эндрю. — Мне никогда не понять такой аргументации.

— Конечно, вам ее не понять. Потому что вы — логически мыслящее существо, за этим следит ваша позитронная система. И, полагаю, никакое новое усовершенствование не сможет превратить ваше мышление в такое же сумасбродное, каким оно бывает порой у нас. Истинная глубина нашей алогичности вне пределов вашего понимания, и я говорю это не с целью покритиковать вас — просто такова реальность. Вы в основном очень похожи на человека, мистер Мартин, но боюсь, вам никогда не понять, как неразумен бывает человек, если на кон поставлены его собственные интересы.

— Но если на кон поставлены их интересы, — возразил Эндрю, — мне кажется, они постараются быть настолько разумными, чтобы...

— Да нет же! Не знаю, как сделать, чтобы вы по-настоящему поняли... Могу только просить вас поверить: то, что я говорю вам, имеет очень веские основания. Примите это на веру, если такое для вас возможно... Вам не приводилось быть объектом политической кампании ненависти, мистер Мартин?