Пожирательница грехов - Страница 3

Он подготовился к празднику. Нанес на волосы столько геля, что, казалось, на голове сидит плотная лакированная кожаная шапочка. И еще обрезал нитки на обшлагах, и надел убийственный оранжевый галстук. И все же, когда он пожимал материну руку, вдруг оказавшуюся в белой перчатке, Кристин обратила внимание, что синие пятна на пальцах почти незаметны. Лицо его раскраснелось – наверное, он предвкушал, как его сейчас хорошо примут. Через плечо у него висел крошечный фотоаппарат, и он курил сигарету с экзотическим запахом.

Кристин провела его в прохладную гостиную, устланную мягким цветастым ковром: через французское окно они ступили в сад.

– Присаживайтесь, – сказала она. – А девушка принесет нам чай.

Девушка приехала из Вест-Индии: родители Кристин были очарованы этой юной особой, когда отдыхали там на Рождество, и привезли девушку с собой в Канаду. Тут служанка успела забеременеть, но мать Кристин ее не уволила. Сказала, что немного разочарована, но этого можно было ожидать, и какая разница – забеременеет девушка до того, как ты ее наймешь, или после. Мать Кристин гордилась своей терпимостью – к тому же служанку нелегко найти. Странно, но девушка становилась все невыносимее. То ли не разделяла мнение относительно хозяйкиной великодушной особы, то ли чувствовала, будто что-то сошло ей с рук и теперь можно всех презирать. Сначала Кристин пыталась общаться с ней как с ровней. «Не называйте меня мисс Кристин», – сказала она и рассмеялась с наигранным добродушием. «И как же мне тогда к вам обращаться?» – спросила девушка и состроила гримасу. Потом были краткие, хмурые стычки на кухне, и Кристин думала тогда, что это похоже на перебранки двух служанок. Что к одной, что к другой мать относилась одинаково: и та и другая неудовлетворительны, но придется с этим мириться.

На кухне уже было приготовлено блюдо с пирожными, лоснящимися от глазури, уже засыпана заварка, а на разделочном столе кипел электрочайник. Кристин потянулась было к чайнику, но служанка, которая до сих пор сидела, опираясь локтями на кухонный стол, и безразлично наблюдала за Кристин, вдруг вскочила, чтобы ее опередить. Кристин стояла и смотрела, как девушка наливает кипяток в заварной чайник, а потом сказала:

– Я отнесу, Эльвира. – Она посчитала, что не стоило бы прислуге видеть оранжевый галстук гостя. Она знала, что ее репутация в глазах Эльвиры и так шаткая оттого, что никто еще не попытался довести ее до беременного состояния.

– А за что же, по-вашему, мне платят, мисс Кристин? – нагло заявила служанка. И вразвалочку потащила поднос в сад. Кристин шла следом, чувствуя себя громоздкой и неуклюжей. Служанка теперь и сама-то не меньше, но в другом смысле.

– Благодарю, Эльвира, – сказала Кристин, когда та опустила поднос на стол. Девушка ушла, не сказав ни слова, брезгливо оглядываясь на потрепанные обшлага, на испачканные пальцы гостя. Теперь Кристин решила вести себя с ним особенно вежливо.

– Вы очень богатые, – сказал он.

– Нет, – запротестовала Кристин и замотала головой. – Мы не богатые. – Она никогда не считала, что их семья богата; одно из крылатых выражений отца: никто никогда не сделает денег, работая на правительство.

– Да, – повторил он, – вы очень богатые. – Откинулся на спинку стула и глядел вокруг, словно в трансе.

Кристин поставила перед ним чашку с чаем. Она не придавала особого значения ни дому, ни саду – ничего особенного, не самый большой дом и не самый большой сад на их улице. И за всем этим ухаживала не она, а кто-то другой. Но теперь она озиралась, глядя на все его глазами, будто увидев все это с иной высоты: много пространства, вдоль бордюра – ослепительные цветы на июньском солнышке, вымощенное патио и садовые дорожки, высокие стены и – тишина.

Он снова посмотрел на нее и тихонько вздохнул.

– Мой английский нехорошо, – сказал он, – но я делаю прогресс.

– Это правда, – одобрительно закивала Кристин.

Он отпивал чай быстрыми, аккуратными глотками, словно боясь повредить чашку.

– Мне нравится тут быть.

Кристин передала ему тарелку с пирожными. Он взял только одно, ел и слегка морщился, но пока Кристин доедала пирожные, выпил еще несколько чашек чаю. Кристин удалось понять, что он приехал от какого-то церковного братства, название которого она не разобрала, и что он изучает философию, или теологию, или и то и другое. Она была сама благосклонность: вел он себя прилично, ни чуточки не стеснял.

Наконец чайник опустел. Гость выпрямился на стуле, словно заслышав беззвучный гонг.

– Смотри так, пожалуйста, – сказал он. И Кристин увидела, что он поставил фотоаппарат на камень, который служил солнечными часами. Камень два года назад привезла из Англии мать. Гость хотел сфотографировать Кристин. Та была польщена и замерла перед объективом, ровно улыбаясь.

Он снял очки, положил возле тарелки. И на мгновение Кристин увидела его близорукий, беззащитный взгляд, устремленный на нее, и было в этом взгляде что-то такое искреннее, робкое, от чего хотелось закрыться, не ведать. Потом он повозился с фотоаппаратом, повернувшись к Кристин спиной. И уже в следующее мгновение сидел на корточках подле нее, обняв ее за талию, насколько мог дотянуться, а другую руку положил на руки Кристин, покоящиеся на коленях, и прижался щекой к ее щеке. Кристин застыла в изумлении. Фотоаппарат щелкнул. Гость тотчас же поднялся, надел очки, и стекла засверкали в грустном ликовании.

– Благодарю вас, мисс, – сказал он. – Я теперь уходить. – Он повесил фотоаппарат на плечо и придерживал крышку рукой, словно боясь, что кадры выпрыгнут и убегут. – Я шлю своей семье, им понравится.

Не успела Кристин опомниться, он уже вышел через ворота и исчез. Она рассмеялась. Она боялась, что он накинется на нее – хотя, нужно признать, он это и сделал, но не совсем обычным способом. Он овладел (rapeo, rapere, rapio – схватить и унести), но не ею, а ее целлулоидным изображением и попутно – картинкой серебряного чайного сервиза, что посверкивал насмешливо, а служанка убирала его теперь со стола и уносила прочь с царственным видом, будто знаки различия, семейную драгоценность.

Лето Кристин провела так же, как и предыдущие три года: работала яхтенным инструктором в дорогом лагере для девочек, что возле Алгонкин-парка. Прежде она отдыхала там сама, все ей было знакомо – и под парусом она ходила, пожалуй, даже лучше, чем играла в теннис.

На второй неделе пребывания в лагере Кристин получила от него письмо со штампом Монреаля – письмо переслали с ее домашнего адреса. Печатными буквами на листе зеленой бумаги, всего два-три предложения. Начиналось оно так: «Надеюсь, что тебе хорошо», потом односложно описывалась погода, а в конце приписка: «Я отлично». И подпись – «Твой друг». Потом каждую неделю она получала по одному такому письму, более-менее такого же содержания. В одно из писем он вложил фотографию: он сам, глаза немного с косинкой, ликующая улыбка, на фоне ее пышной одежды он выглядел еще тщедушнее, чем ей представлялось: вокруг фейерверками взрывались цветы, одна его рука – двусмысленное размытое пятно – у нее на коленях, второй руки в кадре не видно. На лице Кристин – изумление и негодование, словно он тычет ей в зад большим пальцем.

На первое письмо она ответила, а потом у девочек старших отрядов началась подготовка к заплыву. А в конце лета, пакуя чемодан, она все письма выбросила.

Уже дома, через несколько недель, она получила еще одно зеленое письмо. В верхнем углу штемпель – судя по адресу, он в городе, с тревогой осознала Кристин. Каждый день она ждала, что вот-вот зазвонит телефон. Она была уверена, что сначала он свяжется с ней по телефону, она услышит бестелесный голос. Но он возник перед ней на территории кампуса, и Кристин была застигнута врасплох.

– Как ты?

Улыбка у него была такая же, но со всем остальным стало гораздо хуже. Он был еще тоньше, хотя куда уж тоньше: обшлага распустились, и на рукавах болталась густая нитяная бахрома – можно подумать, она специально прикрывала пальцы с отвратительно обгрызенными ногтями, будто их поели крысы. Волосы – нестриженые, без следов укладки – падали ему на глаза. А сами глаза на изможденном лице – тонкий треугольник кожи, натянутый на скулы, – суетливо метались за очками, точно у головастика. В уголке рта зажат окурок, и пока они шли рядом, он закурил от него следующую сигарету.