Пожар надвигается - Страница 1

Тетралогия: Нашествие монголов.

«»»»»»»»»

Декабрь 1237 года

…Чёрные всадники, бесчисленной колонной, выгибающейся змеёй, рысили, по утопающей в снегах, степи. Над недалёким березняком кружили тучи воронья, громким карканьем накликая беду.

Трескучий мороз мешал дышать. Лошади и всадники в лисьих малахаях покрылись колючим инеем. Клубы пара поднимались над войском. То тут, то там слышались гортанные выкрики, проносящихся вдоль войска, порученцев-туаджи.

От топота сотен тысяч копыт гудела земля. Движение войска было неукротимо, не было силы, способной остановить этот страшный вал…

«»»»»»

Второй роман тетралогии:

ПОЖАР НАДВИГАЕТСЯ

«»»»»»

1231 год.

Жил не тужил молодой нойон Аян под крылом великого Бату – внука Чингисхана, исполнял посольские поручения, много земель повидал и народов. Только однажды случилась беда – пока он был в долгой отлучке, погибла любимая жена. Аян знал, что виновен в том брат Бату надменный и хитрый Берке. Только как отомстить такому могущественному человеку? Пришлось «смириться» – ужать боль в кулак и ждать случая поквитаться. А Берке почувствовал неприязнь Аяна, отправил его подальше с глаз – в действующее в Китае войско великого хана Угедея… Может, и к лучшему. Плетью обуха не перешибёшь. Наломал бы дров со своей местью Аян, и ничего бы не добился – хорошая охрана у Берке. Сам бы жизни лишился, и всё…

Время шло, и боль утраты любимой притуплялась – военные будни поглотили своим кровавым течением. Но и здесь не забывали, что Аян – опытный посланник, потому часто использовали его, как порученца для важных сообщений. В этот раз прославленный Субедей– багатур осадил столицу чжурчженей город Бянь, и отправил Аяна к великому хану Угедэю сообщить, что скоро твердыня падет.

По пути к Енкину, где располагалась ставка великого хана, отряд Аяна заехал к Джебе– нойону, передал краткое послание Субедея, сделал небольшую передышку. Джебе– нойон, второй из великих псов Чингисхана, посетовал на малочисленность пленных в хараше – не хватало людей для осадных работ, попросил Аяна передать великому хану просьбу: пусть пригонят побольше китайцев.

Через неделю пути, Аян прибыл в орду великого хана Угедэя. Ставка тысячами юрт и шатров напоминала большой город. Толпы воинов, простолюдинов и торговцев толкались в будней суете.

За ставкой, отдельным табором, расположились горюющие пленники. Табуны лошадей, гурты скота, бесчисленные вереницы повозок обоза – всё это растянулось до самого горизонта.

Угедэй был всегда занят – совещания с тёмниками и нойонами, охота, дурное настроение. Аян бестолку болтался в ставке почти месяц. Наконец, всё пришло в движение – орду снималось с места, Угедэй приказал перебираться за Хуанхэ.

Аян, наконец, смог встретиться с младшим братом великого хана Тулуем, передал просьбу Джебе о хашаре.

Тулуй отмахнулся.

–Про то не раз гонцы доносили. А где взять хашар?

Тулуй прошёл к резному креслу – по примеру великого хана, не любил сидеть на войлоках, указал Аяну на место у стены шатра.

–Мы сами испытываем недостаток в пленниках. Китайцы разбегаются, да и мало их – наш великий отец постарался, изводил не жалея.

Аяну было всё равно. Он хотел одно – получить разрешение на обратный путь. Тулуй знал это, потому, улыбнувшись, сказал:

–Не это занимает тебя. Берке просил, чтобы ты побыл в войске великого хана до осени. Я думаю, ты «погостил» достаточно. Можешь отправляться к Бату, когда пожелаешь. Здесь у нас всё хорошо. Великий хан хочет, чтобы и на западе всё было также. Ты понял меня, Аян? Земли запада также важны для Монгольского ханства, как и земли востока. Скажи это Бату. И передай Берке, чтобы во всём помогал брату. Думаю, копыта монгольских воинов вытопчут все земли мира, но это случится, если все чингизиды будут, как крепко сжатые пальцы одного кулака. Не следует потомству Чингисхана плести интриги друг против друга… Это тоже передай Берке… Я люблю его. Но это мои слова для его… Иди.

Аян обрадовано поклонился (Домой! Домой!), но Тулуй протянул руку, останавливая его радость.

–Домой поедешь через Корею.

Аян онемел от неожиданности (через Корею?!), радость погасла.

Тулуй, хитро щурясь в улыбке, заметил:

–Тебя ведь ждут не раньше осени, так что успеешь сослужить ещё одну службу великому хану. Заедешь к Саритаю. У него пленников сверх меры. Передашь повеление Угедэя, чтобы под конвоем гнал сюда молодых и выносливых. Чем больше, тем лучше.

Аян всё понял. Потому-то про него, вдруг, вспомнили, после месяца вынужденного безделья – посланник нужен к прославленному полководцу, и ранг Аяна соответствовал этой миссии, потому Тулуй захотел принять его, потому и «отпустил домой» раньше обещанного Берке срока. И, прав был Аян, когда подумал плохо о Берке – плел интриги брат против хана Бату. Снедают его злые помысли, жажда власти и своекорыстие… А дядья Тулуй и Угедэй подумали, подумали над его наветами, видимо, выяснили необходимое, и теперь Аян передаст Берке то, что велели передать – смири гордыню и будь во всем послушен Бату-хану. Вот для чего Аян здесь оставался – он ждал решения участи Бату и Берке, чтобы привести вести в улус Джучи… Вот в чём интрига его пребывания в армии великого хана. Понятно… Но ехать в Корею очень не хотелось. Домой ведь путь на запад, а тут совсем в другую сторону – на восток.

Аян попытался «возразить»:

–На доставку хашара из Кореи уйдёт много времени. Пока корейцы дойдут к Бяню, всё будет кончено.

Тулуй многозначительно посмотрел на него, улыбнулся, но промолчал.

Аян упал ниц – ханы приказов не повторяют…

С нукерами сопровождения, которым было велено не только проводить Аяна к полководцу Саритаю, но и до самого дома – ставки Бату, поскакали на север – в Енкин.

У Енкина, уже оправившегося от опустошения, встречались толпы китайских ополченцев – китайцев из окрестностей города, кое-как вооружив, гнали на юг.

Енкин поразил Аяна размерами и укрепленными, мощными стенами. У ворот толпилось множество нищих и калек, протягивая руки и, гнусавя на непонятном языке, просили подаяния.

Аян пробыл в городе пять дней, осматривая восстановленные буддистские монастыри, причудливые дома китайской знати, теперь служившей монголам, руины дворца цзинского императора. Очень многие кварталы, до сих пор стояли разрушенными и выглядели зловеще.

В городе был многочисленный гарнизон – китайцы, кидании, монголы. На бесчисленных рынках проводились бесчисленные облавы. При виде монгольских нойонов, китайцы бросались врассыпную, словно тараканы.

Аян остановился в доме тысячника Бериду, служившего в Китае ещё со времен первого покорения Чингисханом. Бериду часто покидал город – его тысяча занималась набором ополчения из енкинской округи.

Аян, после сытной трапезы, вечера и ночи проводил в обществе пугливых, маленьких китаянок. У Бериду их было целое стадо, и держал он их, как скот, в помещении с низким потолком, но кормил хорошо и чисто одевал. Многие из них были очень молоды, многим было далеко за тридцать, но Аян задался целью попробовать всех, и бросил, смеясь, изведя все силы – наложниц оказалось слишком много.

Уезжая из Енкина, Аян увидел новую резню – взбешенный выговорами за плохую мобилизацию крестьян, Бериду излил злость на калек и нищих у городских ворот – монголы прижали китайцев к стене и, среди жуткого воя и воплей, стали сечь саблями и бить секирами.

Аян прибавил ходу. Конь понёс. Крики затихали и, наконец, прекратились, только ржали лошади. Аян стал сдерживать коня. Нукеры обгоняли, сбавляли ход. Он оглянулся – у ворот всё было кончено.

Китайцы из гарнизона, деревянными пиками с крюками, волочили трупы к повозкам, чтобы увезти их дальше от города и захоронить.