Поющие камни - Страница 33

— Вот здорово! А я думал, что не увижу его больше!

— Как можно! Ведь ты мне дал ножичек только поносить, и я тебе обещал его вернуть.

— Ну, конечно. Но пока ты в колхоз ездил, я на самолете в Петропавловск улетел. Ух, и высоко мы летели! Я все вулканы на Камчатке видел...

— Я тоже вулканы видел. Телеграмму твою мы получили и тебе письмо всем классом писали. Но его обратно прислали.

— Потому что мы опять срочно уехали.

— Правильно!

— Но откуда ты узнал?

— Еще бы не узнать! Про твоего отца по радио два раза передавали, как он изобрел новые аэросани. И в газете его портрет напечатали!

В коридоре по полу зашаркали туфли, и оттуда донесся удивленный голос Володиной матери:

— Лалбича! Да ты никак на Северный полюс собрался? Ну-ка, дай я на тебя посмотрю!

Лалбича выглянул из двери в прихожую:

— Здравствуйте, Вера Павловна! Вам все из колхоза большой-большой привет передавали. А насчет теплой одежды я дедушке говорил, что здесь, на юге, очень жарко. Но ведь он географию не учил. Думает, если в тундре лето короткое, то и на всей земле такое же короткое. А потом бабушка сказала: «Одевайся получше, не то подумают, что наш колхоз бедный».

— Отец-то с матерью что смотрели?

— Их не было дома. Они с оленями к морю ушли. Ведь теперь в тундре самая мошкара, а возле моря мошек да комаров поменьше будет.

— Все же, как ты мог решиться на такое путешествие? Ведь от вашего «Красного оленевода» до побережья двести километров! Да по морю еще сколько! Взял бы и прислал ножичек по почте.

— Зачем же по почте, когда самому приехать можно? Дедушка говорит: «Раз из рук взял, то в руки и отдать надо».

— С кем же ты приехал? Один?

— Ну, не один! Еще есть ребята и старший вожатый. — Лалбича блеснул черемушками лукавых глаз. — Да теперь и одному куда угодно можно добраться. Дедушка говорит, что у человека очень длинные ноги стали: где раньше год надо было идти, теперь и дня не получается. Я от колхоза до Паланы на самолете летел. На том самом, который нам в колхоз письма и газеты возит. Ну, а потом, когда все ребята собрались, кого за оленей премировали, то на крабовом разведчике поплыл по морю.

— Я знаю твоих оленей, — сказала Вера Павловна. — Ведь они на бегах второе место заняли. Помню даже, что одного звали Ветер, а другого... Вот как другого звали, забыла.

Володя, все время раскрывавший рот, чтобы вставить словечко, весь просиял и проговорил скороговоркой:

— А я вот помню: его звали Укэнг — Птица по-русски. Он весь белый, а правая нога серая.

Лалбича улыбнулся, довольный, что Володя и Вера Павловна так близко к сердцу принимают его колхозные дела.

— Нет! Ведь за тех оленей меня уже премировали книгами. Это я других выкормил и еще боролся с оводами. Вот мне и дали путевку... Дня три в городе поживу, а потом в главный пионерский лагерь, в «Артек», поеду.

— Вот молодец! Ну, а что нового в колхозе? Все живы-здоровы?

— Все, Вера Павловна. Теперь к нам вместо вас другой доктор приезжает. Вот с такой бородой, Илья Андреевич.

— Чинцов бороду отрастил?

— Ну да. Мы его Дед Мороз зовем.

— Ну, а еще что? В районе строят больницу?

— Уже построили. И ветряк тоже. И еще у нас теперь паровик есть. На торфе работает...

Из кухни донеслось угрожающее шипенье. Вера Павловна всплеснула руками и скрылась. Из кухни донесся ее голос:

— Суп убежал! Мойте руки, скоро обедать будем.

Володя взял Лалбичу за руку и подвел к стене, где висела карта:

— Смотри, откуда мы с тобой приехали! — И, став на цыпочки, Володя дотронулся пальцем до берега Охотского моря, где чернела точка с булавочную головку и стояла надпись: «Гижига». Здесь Володя три года учился и жил в интернате с ребятами из колхозов побережья и далекой тундры.

— Это по карте далеко получается, а на самолет сядешь — и не успеешь оглянуться, как долетишь!

— А не страшно было лететь?

— Поначалу немножко испугался. А как подумал, что птицы ведь летают, а я же человек. И страх прошел.

— Я когда первый раз полетел, тоже немножко испугался... Пошли скорей руки мыть да снимать твои полярные торбаса.

— Снимать так снимать. У вас не тайга и босиком ногу не наколешь!

— Что ты — босиком! Тапочки мои наденешь.

После обеда Володя повел гостя знакомиться с городом. Лалбича старался казаться равнодушным к городским чудесам. Только глаза порой выдавали его удивление при виде многоэтажных домов, милиционеров в белых перчатках и множества празднично одетых людей, которые, казалось ему, весь день без дела ходят по улицам. Но больше всего Лалбичу поражали дороги с бегущими по ним автомобилями.

— Как китовая кожа! — сказал он и притопнул ногой по серому асфальту.

Вечером после чая засиделись в столовой. Володин отец не раз бывал в тундре, хорошо знал дедушку Лалбичи и обо всем расспрашивал:

— Ну как, твой дед все еще думает, что в радиоприемнике сидит нечистый дух? — спросил он Лалбичу.

— Мы, Иван Федорович, дедушку на пионерский сбор вызывали, когда ученый из экспедиции про радио рассказывал.

— Ну и как? Понял дедушка что-нибудь?

Лалбича улыбнулся:

— Дедушка слушал, слушал да покуривал трубку, а потом и говорит: «Однако, тот, кто сидит в ящике, совсем не знает, когда какая погода будет. А почему так получается? Потому что тот, кто сидит в ящике, вроде нашего бригадира Ивула. Ивул тоже за все берется, а хорошо умеет только песцов ловить».

— Да, с твоим дедушкой трудно тягаться в предсказании погоды, — смеясь, сказал Иван Федорович. — Тем более, что у вас передают не местный прогноз погоды, а из Петропавловска.

— Да дедушка не только погоду лучше радио предсказывает. Он про всех зверей и птиц знает. Зимой, в каникулы, дедушка сказал на колхозном собрании, что волки скоро придут в наши места. И волки пришли. Пионеры двух волков тогда убили.

— Это ты, наверно, волков убил? — спросил Володя и посмотрел на отца и мать, как бы говоря: вот какой у меня друг!

— Нет! В волков мне не пришлось стрелять. У моего ружья пружина лопнула от мороза.

Лалбича поднялся и стал прощаться.

— Куда это ты? — спросил Иван Федорович.

— В «Золотой рог». Там мы остановились. Комната пятьдесят девять.

Володя умоляюще посмотрел на мать.

— Что за новости! Я и постель ему приготовила, а он бежать надумал! — сказала Вера Павловна.

Иван Федорович запротестовал:

— Ну нет! Я позвоню в гостиницу и скажу, что мы такого гостя из дома не выпустим. Живи у нас, пока в «Артек» не поедешь. Каков путешественник, а? — Он прихлопнул руками по коленям.

И хотя спать легли поздно, мальчики, взволнованные встречей, долго разговаривали, лежа в постелях. Они вспоминали Гижигинскую школу, товарищей, учителей, приключения во время походов и охоту за белыми куропатками и утками.

— А помнишь, как я щеку отморозил, а ты оттирал ее снегом?

— А ты помнишь, как куропаток ловили?

Володя уткнулся в подушку и приглушенно засмеялся.

— Ты что? — спросил Лалбича.

— Me... медведь! — захлебываясь от смеха, вымолвил Володя.

— Это которого встретили у серых камней, а я еще свистнул?

— Ну да. Помнишь? Как он убегал, только пятки сверкали!

Мальчики долго смеялись. Они вновь переживали прозрачный осенний день, когда отправились по бруснику и на самой лучшей ягодной поляне застали мишку.

Потом Володя рассказал о новой школе и городских ребятах, а Лалбича рассказывал, как весной нашел клык мамонта, из которого дедушка вырезал футляр для ножа, о зарослях кедрового стланика, где прибавились три песцовые норы, о том, что уже линяют молодые гуси и теперь они не летают, а ходят пешком по тропинкам, проложенным от озера к озеру, а морошки и клюквы в этом году так много, что негде ступить ногой.

Лалбича внезапно умолк.

— Ну, а как в этом году? Много горбуши наловили? — спросил Володя.

В ответ донеслось ровное дыхание гостя.

«Устал с дороги. Спит. А мне вот спать совсем не хочется», — подумал Володя, прикрыл глаза и тоже сразу же заснул.