Появление темного и голодного бога. Прыжок во власть - Страница 1

Незадолго до того, как Энгус Термопайл и Майлс Тэвернер покинули командный пункт полиции Концерна на борту «Трубы», Холт Фэснер навестил свою мать. Он сделал это несмотря на то, что старая карга уже несколько десятилетий находилась в отвратительном настроении. Медицинские новшества, почти идеально сохранявшие его здоровье, – такое же крепкое в стопятидесятилетнем возрасте, каким оно было и в расцвете лет, – появились слишком поздно, чтобы оказывать на неё эффективное воздействие. Фактически они перестали помогать ей тридцать лет назад, но Холт велел подсоединить мать к системам, которые сначала качали кровь, затем переваривали пищу, а под конец и дышали вместо неё. «Технически» она оставалась живой, но по сути была лишь оболочкой прежней женщины. Её кожа имела пятнистую окраску сгнившего холста. Она с трудом шевелила руками и по крайней мере уже лет десять не могла поднять головы с опорного штатива. Её мозг давно перестал замечать различия, когда патрубки подавали ей питание или выводили наружу отходы.

Тем не менее она сохранила рассудок. Злая и едкая, словно кислота в бутылке, Норна Фэснер продолжала размышлять вопреки тому, что её тело потеряло дееспособность. Вот почему Холт берег её жизнь. Многие годы назад Норна перестала умолять его о смерти, так как знала по прежнему и болезненному опыту, что он отделается вежливым смехом и праздной фразой: «Мне без тебя тут, мать, не справиться». И сразу после этого в её комнату, которую она считала своей могилой, внесут ещё один монитор.

Норна ненавидела экраны и всё-таки смотрела на них. Образы фильмов и кадры новостей были единственным, о чём она могла размышлять. И если бы мониторы отключились, то её мозг почти наверняка перестал бы действовать, а Норне этого ужасно не хотелось. Она желала смерти, но в уме и здравой памяти. Если бы хоть один из сё экранов померк, она расплакалась бы от горя и досады. Каждый образ, каждое слово, каждый уловленный подтекст мог послужить ей однажды намёком и укрепить веру в то, что могущество её сына не вечно. Без этих намёков – без надежды, что она когда-нибудь получит их, – все её годы неподвижного и лишённого жизни существования превратились бы в жалкое ничто.

Её сын был генеральным директором Концерна рудных компаний – бесспорно, богатейшим и, вне всяких сомнений, величайшим из ныне живущих людей. Его «домашний офис» находился на станции, вращавшейся вокруг Земли за полмиллиона километров от командного пункта полиции Концерна. Он управлял из него огромной империей – самым большим и самым нужным в истории человечества промышленным предприятием.

Численность его рабочих и служащих достигала нескольких миллионов, а количество мужчин и женщин, чья жизнь и смерть зависели от экономических и политических решений Фэснера, исчислялось миллиардами. Прикрываясь хартией Концерна и показной демократией Руководящего Совета Земли и Космоса, который номинально отвечал за контроль над такими людьми, как он, и над такими корпорациями, как КРК, Холт создавал и свергал правительства, разорял конкурентов и обогащал союзников, формировал события грядущих лет, принимая или рассеивая в пыль их предпосылки. Люди, боявшиеся Фэснера, называли его между собой Драконом, а не боялись его только те, кто не знал, каким чудовищем он был на самом деле.

Холт стоял во главе людей, связанных с запретным пространством. Всех, кто имел доступ к этому неучтённому источнику богатств, отбирал лично он. И единственная защита человечества от непостижимой угрозы этого пространства принадлежала исключительно ему.

Цена каждой секунды Фэснера не могла быть измерена даже чистым цезием. И тем не менее он навещал свою мать, когда появлялась такая возможность. Холт слишком ценил советы Норны, чтобы дать ей умереть, хотя порой он понимал её с трудом. Ненависть матери к сыну была столь очевидной, что ему приходилось с необычайной осторожностью просеивать её интуитивные прозрения, определяя степень важности сумбурных, но глубоких замечаний. В результате он считал такие встречи вызовом, который ободрял его.

По правде говоря, за прошедшие полвека он мог бы дать ей умереть в любое время. Ему нравилось беседовать с матерью – её советы были весьма полезны, но Холт мог бы обойтись и без них. На самом деле он сохранял жизнь Норны по той причине, что она непрестанно и люто желала ему зла. И ещё потому, что получал удовольствие от её полной беспомощности. И, наконец, потому, что она заставляла его быть бдительным. Иначе он мог бы забыть, что смертен.

Люди, забывавшие о своей смертности, совершали ошибки. Холт Фэснер платил за успехи кровью – пусть не всегда собственной. И теперь, в зените славы, он не собирался терять свои достижения из-за какой-то нелепой ошибки.

Вот почему он навестил мать незадолго до отлёта «Трубы». Появилась возможность риска – пока небольшого, но способного в любой момент разрастись метастазами. Сами по себе Энгус Термопайл, Майлс Тэвернер, Ник Саккорсо и Морн Хайленд были попросту тремя мужчинами и женщиной, пешками в большой политике Холта и его грандиозных планах. Но в комбинации с верфями «Купюра» и амнионами они могли вызвать неуправляемую реакцию и породить последующий взрыв, подобно тому, как надёжный термоядерный реактор, войдя в критический режим, мог стать смертельной опасностью и на несколько веков превратить всё, что его окружало, в необитаемую зону.

Операцией руководил сам Уорден Диос – глава полиции Концерна рудных компаний. Это он шёл на риск, а не Холт. И именно ему предстояло разбираться со всеми негативными последствиями, которые могли возникнуть. Но Холт заботился о благополучии полиции Концерна не меньше, чем о состоянии всего Концерна рудных компаний. И если бы он решил, что риск слишком велик, то запретил бы операцию.

А он не запретил.

Теперь эта ситуация беспокоила его. Однако вместо того чтобы выпытывать подноготную Уорда, который на протяжении трёх десятков лет показывал себя верным слугой Дракона, Холт пришёл повидаться с Норной.

Комната, где он держал её в заточении, находилась в уединённом уголке «домашнего офиса» – в той части станции, куда никто не смел заходить, кроме мужчин и женщин, наделённых особыми полномочиями. За здоровьем Норны следили несколько врачей, а когда их не было, её большая стерильная палата освещалась двадцатью экранами, занимавшими почти всю стену перед ней. Она сама регулировала этот полумрак. Сил в пальцах хватало лишь на нажатие кнопок, которые увеличивали или уменьшали освещение, меняли её позу, выполняли различные функции и даже отключали экраны. Холт позволил матери эту вольность только потому, что был убеждён в её безвредности для Норны и для самого себя.

Её застывшее и ослепительно яркое в фосфоресцирующих отблесках лицо казалось маской мумии. Под ультрафиолетовыми лампами оно выглядело мертвенно-бледным, но теперь, в густом полумраке, экраны раскрашивали его в феерические тона. Беззубые десны непрерывно пережёвывали пищу, вкус которой Норна забыла десятки лет назад. Время от времени она по-старчески пускала пузыри, и по узору морщин слюна растекалась по всему подбородку.

Когда Холт вошёл в палату, Норна даже не посмотрела на него. Её взгляд беспокойно шарил по экранам, словно она воспринимала информацию одновременно с каждого из них. С мониторов слетали обрывки мелодий и монотонное бормотание, приглушённые неразборчивые дискуссии наслаивались на несколько музыкальных тем. Шум напоминал сердитый рокот толпы, но он был таким неясным и далёким, что больше походил на грохот тектонических сдвигов скал или печальные жалобы прибоя. Этот тревожный гул вызывал у Холта оскомину и проникал в глубь мозга, заставляя думать об аварии на станции его «домашнего офиса». Тем не менее он по опыту знал, что Норна принимала эти звуки с такой же чёткостью, как и образы.

– Привет, мать, – поздоровался он с притворной сердечностью. – Ты хорошо выглядишь. Гораздо лучше, чем прежде. Я верю, что скоро ты начнёшь вставать с постели. Мне бы твоя помощь пригодилась. Как ты себя чувствуешь? Что говорят врачи?