Повседневная жизнь опричников Ивана Грозного - Страница 4

Начавшаяся в 1558 году война затягивалась. Обострилась и внутриполитическая борьба: в 1560 году царь отстранил от власти прежнее правительство, ключевую роль в котором играли боярин Алексей Адашев и царский духовник, священник Сильвестр. Опале подверглись фамилия Адашева и родня самого царя — бояре И. Д. Бельский и В. М. Глинский. Победы на войне сменились поражениями: после взятия в 1563 году Полоцка армия боярина П. И. Шуйского в начале 1564 года была разбита. Разъярённый царь казнил смоленского воеводу Никиту Шереметева. Бежавший тогда же в Литву боярин Андрей Курбский обвинил царя в том, что тот «мученическими кровьми праги (пороги. — И.К., А.Б.) церковные обагрил», а через несколько лет в «Истории о великом князе Московском» поведал, как в один день, 16 января 1564 года, по приказу Ивана IV в церкви во время службы были убиты бояре князь Михаил Репнин и князь Юрий Кашин. Суть конфликта якобы была в том, что царь, пригласивший Репнина на пир и, «упившися, начал и с скоморохами в машкарах (масках. — И.К., А.Б.) плясати и сущие пирующие с ним»; когда же Репнин с плачем стал говорить, что христианскому царю не подобает так себя вести, государь потребовал: «Веселись и играй с нами», — и попытался надеть на боярина маску. Тот «отверже ю и потопта»; тогда царь в гневе «отогна его от очей своих», а затем приказал расправиться с ним. Спустя несколько часов на утренней молитве был убит князь Кашин.

Казнь бояр стала грубым нарушением традиционных норм отношений между царём и его советниками. Любопытно, что сам Иван Грозный в переписке с Курбским отрицал свою причастность к ней: «Кровию же никакою праги церковные не обагряем», — хотя имена обоих бояр вошли в составленный в конце его правления «Синодик опальных» — список казнённых по его приказу людей. Репрессии вызвали протест Думы и митрополита. Конфликт вспыхнул после убийства князя Д. Ф. Овчины-Оболенского в том же 1564 году. По одной из версий, князь осмелился попрекнуть царского любимца Фёдора Басманова «гнусною содомией», тот пожаловался своему покровителю, и Овчина-Оболенский был убит псарями. Митрополит и другие бояре, по описанию немца Альберта Шлихтинга, «сочли нужным для себя вразумить тирана воздерживаться от столь жестокого пролития крови своих подданных невинно без всякой причины и проступка». «Несколько поражённый этим внушением и особенно тревожимый стыдом пред верховным священнослужителем, он (царь. — И.К., А.Б.), не находя никаких причин к оправданию, подал надежду на исправление жизни и в продолжение почти шести месяцев оставался в спокойствии. Между тем среди этого нового образа жизни он помышлял, как устроить опричнину, то есть проворных или воинов, стражей своего тела или, скорее, покровителей своей тирании, как бы убийц, чтобы под защитой их охраны явиться на всеобщее избиение», — описывал эту историю немец-опричник .

Открытое выступление главы церкви и части бояр против казней поставило царя в неловкое положение и показало ему, что «выводить измену», оставаясь в привычном придворном окружении, будет затруднительно. Но Иван IV сумел предпринять решительные и неожиданные меры — и выиграл. Но теперь надо было закрепить успех. Иван приступил к созданию своего опричного владения.

Прежде на Руси опричниной называли часть княжества, которую после смерти князя оставляли его вдове, отдельно от полагавшихся сыновьям уделов. Вдовья часть, таким образом, выделялась «опричь» всего княжества и после смерти вдовой княгини заново делилась между её детьми. Теперь же такой особый удел потребовал для себя здравствующий природный государь, не отказавшийся при этом и от контроля над другой частью своего царства.

Искусный и гибкий политик, царь понимал, что сломить почтительно, но твёрдо выказанное сопротивление знати можно, только расколов столетиями складывавшийся «государев двор» — военно-административную корпорацию слуг московских князей, насчитывавшую несколько тысяч человек. Её составляли члены старых боярских родов (Шереметевы, Морозовы, Салтыковы, Пушкины, Годуновы, Бутурлины, Захарьины-Кошкины и др.), добровольно и поневоле переходившие на московскую службу князья ярославские (Курбские, Сицкие), Оболенские (Долгоруковы, Репнины), суздальские (Шуйские), ростовские (Темкины, Лобановы), а также отпрыски литовской династии Гедиминовичей (князья Голицыны, Куракины, Хованские, Трубецкие) и их бояре. Из этого круга выходили наместники, воеводы, послы, их помощники и подчинённые. Менее знатные слуги составляли «государев полк» — основную, наиболее надёжную часть московского войска. Наконец, сюда же входили члены дворцовой администрации: дьяки, казначеи, дворские, ключники. Выросший вместе с небольшим когда-то княжеством, «государев двор» был тесно связан с династией земельными пожалованиями и наследственной службой. Он был опорой московских князей в борьбе за первенство в Северо-Восточной Руси — но теперь стеснял действия мечтавшего о «вольном самодержавстве» государя.

Теперь царь замыслил создать новый фундамент своей власти. Еще в начале 60-х годов XVI века недовольные, бежавшие за границу, упрекали Ивана в том, что он ищет себе опору в чиновничестве, выдвигая и возвышая его в ущерб родовитой знати и вообще благородному сословию. Так думал не один Андрей Курбский. Бежавший от царского гнева царя «сын боярский» Тимофей Тетерин язвительно писал преемнику Курбского на посту ливонского наместника боярину Михаилу Яковлевичу Морозову: «Есть у великого князя новые верники — дьяки, которые его половиною кормят, а другую половину себе емлют, у которых дьяков отцы вашим (то есть боярским. — И.К., А.Б.) отцам в холопстве не пригожалися, а ныне не токмо землею владеют, но и головами вашими торгуют».

Но одними дьяками было не обойтись. Поэтому царь решил «себе и на весь свой обиход учинити особной, а бояр и околничих и дворецкого и казначеев и дьяков и всяких приказных людей, да и дворян и детей боярских и столников и стряпчих и жилцов учинити себе особно; и на дворцех, на Сытном и на Кормовом и на Хлебенном, учинити клюшников и подклюшников и сытников и поваров и хлебников, да и всяких мастеров и конюхов и псарей и всяких дворовых людей на всякой обиход, да и стрелцов приговорил учинити себе особно». Определил царь и земли, которые пожелал взять в опричнину: ряд северных и центральных уездов страны. Разделённой оказалась и столица: в опричнину были взяты некоторые районы Москвы, где царь решил устроить свою опричную резиденцию.

«…Он снёс затем несколько тысяч строений и назначает место для дворца в отдалении возле реки Неглинной, омывающей Китай-город и впадающей также в знаменитую реку Москву, от которой называется обширный город Москва; она дала это имя московитам, так как иначе они называются руссами или рутенами. Так вот в этом месте он выстраивает обширный дворец и окружает его высокой стеною, чтобы жить там пустынником. По соседству с этим дворцом он соединил особый лагерь, начал собирать опричнину, то есть убийц, и связал их с собой самыми тесными узами повиновения», — описал начало строительства нового опричного дворца приближённый царя, иноземец Шлихтинг .

Иван Грозный взял в опричнину юго-запад Москвы, где помещались различные хозяйственные и служебные заведения царского дворца. Этот район начинался от Москвы-реки, включал Остоженку, Пречистенку, Арбат и выходил к нынешней Большой Никитской улице; если идти по ней от Кремля, левая её сторона была опричной, правая оставалась земской. Таким образом, в опричную часть Москвы входили Арбат, Знаменка и Воздвиженка. От Кремля опричную часть города отделяла река Неглинная (Неглимна, Неглинка, Самотёка), ныне текущая в трубе под Александровским садом. Кроме того, в опричнину попали три стрелецкие слободы в районе Воронцова Поля; жившие там служилые люди «по прибору», скорее всего, вошли в опричное войско.