Повседневная жизнь Москвы. Московский городовой, или Очерки уличной жизни - Страница 18
Использование труда нарушителей порядка приносило руководству полиции определенный доход. Вот что писал по этому поводу в 1864 г. гласный городской Думы Н.П. Щепкин: «Говоря о наружном устройстве города, нельзя пройти молчанием одной весьма характеристической черты этого устройства. До настоящего года очищение городских площадей, улиц и мостов лежало на ответственности полиции, которой отпускалось на это из городской казны ежегодно 8082 р. 131/2 к. И что же? Наши площади, особенно рыночные, т. е. почти все, находились всегда в самом ужасающем виде, представляя в некоторые времена года, особенно весною, непроходимые болота из навоза и прочего добра. Если улицы еще кое-как подчищались, хотя для видимости, то площади решительно отдавались на произвол судьбы. С нынешнего года полиция, во избежание всяких упреков, отказалась от 8000 р., а очистка площадей и улиц будет лежать на ответственности самой Думы, которая, конечно, будет отдавать эту работу подрядчикам».
Видимые знаки привязанности к начальству
(кар. из журн. «Свет и тени». 1878 г.).
Нарушители метут улицы под присмотром будочника
(кар. из журн. «Зритель общественной жизни, литературы и спорта». 1863 г.).
С преступниками, попавшимися на мелких кражах, будочники поступали проще. Их не тащили в квартал, а отдавали в руки «городового», который имел полномочия тут же нарисовать мелом круг на спине вора, а в круге сделать крест. После этого «меченой шельме» вручали в руки метлу из ближайшей будки и заставляли мести мостовую у места совершения преступления.
Здесь следует пояснить, что городовой, выносивший приговор на месте, в полном виде именовался «городовой унтер-офицер» и по своему служебному положению являлся непосредственным начальником подчиненных ему будочников. Его не следует путать с городовыми – рядовыми полицейскими служителями, появившимися на московских улицах в результате реформы 1881 г. (о них речь пойдет впереди). Городовых унтер-офицеров в народе называли «хожалыми»[26]. В отличие от будочников, привязанных уставом к одному месту, «городовые» должны были постоянно совершать обходы вверенной им территории и пресекать замеченные безобразия.
По всей видимости, на улицах Москвы иногда царил настолько идеальный порядок, что городовые, оставшись без дела, впадали в своеобразный анабиоз. В 1878 г. такое явление наблюдал корреспондент журнала «Московское обозрение»: «…этих городовых, к слову сказать, было чуть ли не более, чем воронов. Что ни дом, то городовой. Стоит он, обыкновенно прислонившись к стене, и, видимо, решает какой-нибудь сложный административный вопрос: по крайней мере, глаза его неприменимо закрыты. Правая рука его опущена в карман и почему-то обращает на себя особенное внимание. Не разберешь: кукиш он в кармане показывает прохожим или придерживает что-нибудь».
Вместе с официальными формами наказаний существовала еще одна – расправа на месте. Далеко не все будочники были столетними ветеранами, так что нарушитель порядка мог получить и увесистую плюху. Знакомый Дмитрия Каракозова (революционера, стрелявшего в Александра II) вспоминал такой случай: однажды будущий террорист, увидев, как городской стражник с ожесточением колотит извозчика, «…немедленно ухватил будочника за шиворот, поднял его на воздух, потряс несколько раз и бросил в сторону со словами: “всех бы вас перевешать!”»
Городовой: – Ваше бла-а-родье, вставай! Сидеть на бульваре не приказано.
Пьяный: – Оставь меня. Я живой мертвец.
Городовой: – Кондратьич! Слышь, живой мертвец… Сведем его в квартал – там разберут, мертвец он али нет.
(кар. из журн. «Свет и тени». 1880 г.)
Полежаев А.И.
Другой борец с самодержавием, А.И. Полежаев в поэме «Сашка» описал целую битву с будочниками. Студенты, устроившие в борделе дебош, отбивались от полицейских, вызванных для наведения порядка:
И все же среди будочников встречались отзывчивые люди. В противоположность утверждению Н.В. Давыдова, что к ним никто не обращался за справками, великий русский драматург А.Н. Островский один такой случай описал. Вот сцена из его первого литературного произведения, относящегося к 1843 г., «Сказания о том, как квартальный надзиратель пускался в пляс, или От великого до смешного только один шаг»:
«…хохол будочник сидел на скамейке и что-то мурлыкал. Меланхолия отражалась на его лице и во всех движениях. <…>
Женщина немолодых лет, покрытая красным платком по голове и в коричневом драдедамовом салопе, подошла к будке.
– Служивой!
– Що тоби?
– Не знаешь ли, голубчик, где тут живет чиновник Зверобоев? Ах, батюшки мои, замучилась, с самых вечерен ищу, с Зацепы шла.
Будочник. Та бог его знае, как его знать, чего не знаешь.
– Да скажи, пожалуйста, батюшка, уж так и быть, пятачка не пожалею, только бы найти бездельника.
Будочник. Та бог его знае.
– Чай, ведь видишь поутру, в присутствие-то ходят, такой маленький, плешивенький.
Будочник. Та как его знать, чего не знаешь.
– В серых штанах ходит.
Будочник. Да много их тут в серых штанах ходит. Как его знать, чего не знаешь.
– И в белой пуховой шляпе. Одна в Москве.
Будочник. Такого видал.
– Скажи же, голубчик, сделай милость, развяжи меня, с вечерен ищу, с Зацепы шла.
Будочник, почесывая затылок. – Шляпа-то важная.
– Да говори же скорей, измаялась, вся душа изныла. – Толкает его под бок.
Будочник. Та що ты дерешься; не в указные часы по вулицам шатается, та еще и дерется, та еще, може, так, потаскуша якая.
– Нет, не потаскуша, а купчиха московская, мой муж-то две медали имел.
<Будочник>. Видали-ста мы вашего брата. Вот его фатера, – сказал он, с пренебрежением показывая на дом, – ступай соби».
Как известно, А.Н. Островский прекрасно владел искусством отражать через мельчайшие бытовые детали типичные явления окружавшей его действительности. Выходит, «будочник-хохол» для Москвы 40-х гг. XIX в. – вовсе не экзотика. Остается только понять, почему не коренные жители, а выходцы из Малороссии охраняли порядок на московских «вулицах»?
Ответ содержит циркулярное предписание Министерства внутренних дел от 11 ноября 1831 г. «О запрещении определять в полицейские команды туземцев и местных жителей». Этим документом до губернских властей была доведена воля Николая I: «…принять за правило, дабы нижние чины, состоящие в службе менее 20 лет и поступающие во Внутреннюю стражу, были определены в батальоны инвалидных команд не тех Губерний, из коих присланы на службу, а других; равномерно и в полицейские команды; прослужившие же 20 лет, могут быть переведены и определены на родину, если того пожелают»[27].