Поворот судьбы - Страница 6

Когда его первый проект был отвергнут, он соединил дерево с гранитом. Когда был отвергнут второй проект, он попробовал применить булыжник и разорвал эскизы, попробовал стекло – и разорвал, сталь – и снова разорвал. Лучшим решением было самое первое. Однако сейчас это не имело абсолютно никакого значения.

– Послушай, – сказал он Дэвиду. – Прикрой меня. Я не могу там быть. По семейным обстоятельствам.

– Тут есть одна неувязка. Ты разведен.

– Но не с детьми.

– Согласен. Но на карту поставлены миллионы. Если я скажу, что ты не можешь присутствовать на встрече, потому что должен сидеть с детьми, меня не поймут.

– Тогда сам сделай все за меня.

– Заказчики хотят говорить с тобой. С тобой! А ты упускаешь свой шанс.

– Сейчас я совсем не могу думать об этом. Говори им что хочешь, но я никак не могу приехать. Позвоню, когда появится что-нибудь новое.

Он повесил трубку. Сейчас он мог думать только о катастрофе с Рейчел. Но Рейчел и девочки спали. Он растянулся на диване, прикрыл рукой глаза и последовал их примеру.

Хоуп проснулась и медленно приходила в себя. Она прислушалась к тихому мурлыканью Гиневры, раздававшемуся откуда-то сзади, Хоуп повернула голову, прижалась щекой к пушистой кошачьей шерстке, увидела спавшую рядом сестру и сразу вспомнила, что произошло вчера ночью. Осторожно, чтобы не разбудить сестру, она села на кровати. Взяв на руки кошку, Хоуп молча сунула ноги в ковбойские сапоги и вышла из спальни.

Увидев в гостиной отца, она испытала облегчение. Саманта сказала, что он не придет, что он никогда не приезжал, когда был нужен. Но Хоуп чувствовала, что отец придет. У нее это иногда бывало – предчувствия. Когда уезжала мама, ей было не по себе. Тогда она подумала, что это из-за Гиневры. Ветеринар предупредил, что конец будет тихим и быстрым, и Хоуп приготовилась. Она сама настояла, чтобы Гиневра умирала дома, рядом с ней. Но ей хотелось, чтобы, когда это случится, мама была здесь.

Хоуп опустилась на ковер рядом с отцом, осторожно положив Гиневру в подол футболки. Отец спал. Это что-то значило. Если бы мама умерла, то он разбудил бы их, верно? Она размышляла, будить отца или нет, как вдруг его тело дернулось и он проснулся.

– Нужно было меня разбудить, – сказал он.

– Я думала, если ты спишь, значит, с мамой все в порядке.

– С ней все в порядке. Ей только надо набираться сил.

– Ты говорил с ней? – спросила Хоуп.

– Нет. Она спит. Но думаю, она чувствовала, что я рядом.

– Она не умерла?

– Нет.

– Точно?

Если мама умерла, Хоуп хотела это знать. Ей можно говорить правду.

– Нет, Хоуп, мама не умерла. Я бы не стал тебе врать.

– Когда мы к ней поедем?

– Сегодня утром, попозже. – Он посмотрел на кошку. – Так она появилась у дверей искусанная и побитая?

Хоуп почесала кошке за ухом.

– Укусы зажили.

– Ее зовут Гвендолен?

– Гиневра. – Хоуп погладила кошку по загривку. Тут из дверей раздался голос Саманты:

– Когда ты приехал?

Он поднял глаза, и на какой-то миг, из-за усталости или волнения, ему показалось, что перед ним Рейчел. Отчасти его сбили с толку волосы: светлые, но уже не такие мягкие, как у Хоуп, они были волнистыми и густыми, как у Рейчел, когда он увидел ее впервые. Отчасти фигура – за полтора месяца, что он не видел дочь, она очень повзрослела. Но прежде всего голос, в котором звучали упрек и даже боль – он слышал их в голосе Рейчел накануне расставания.

Джек вдруг снова перенесся в их спальню: он выбирал галстуки для деловой поездки, а Рейчел стояла в дверях. Он видел ее так ясно, словно это было вчера. Она спустилась из общей мастерской, с верхнего этажа их дома в средиземноморском стиле, стоявшего на берегу залива. Ее лицо было бледным и расстроенным, и он приготовился к обороне.

– Я думала, ты не поедешь, – сказала она.

– Я тоже так думал, но мои планы изменились.

Он разложил галстуки, чтобы подобрать подходящие к вынутым из шкафа костюмам.

– Я думала, ты побудешь здесь немного.

Он не обернулся. Не хотел замечать ее бледности.

– Я тоже так думал.

– А ты не можешь отказаться?

– Не могу, – раздраженно ответил он. – Я получил заказ на проектирование бизнес-центра. Это огромное здание. Конечно, большую часть работы можно сделать и в мастерской, это не так сложно. Самое сложное – наполнить здание жизнью, а для этого нужно почувствовать город. – Он наконец выбрал галстук, повернулся к Рейчел и умоляющим голосом произнес: – Возьми, к примеру, свою живопись. Ты отличаешься от других художников благодаря тому, что выбираешь неповторимые ракурсы, планы, цветовую гамму. Но ты не можешь сделать этого, не проводя какого-то времени на пленэре. Так и я.

Она не повышала голоса, но стояла на своем:

– Я выезжаю на пленэр два раза в год. Ты уезжаешь дважды в месяц – даже трижды, если завтра отправишься в свой Провиденс.

– Это моя работа, Рейчел.

Казалось, она вот-вот заплачет.

– Ты оставляешь меня одну.

– У тебя есть дети. У тебя могли бы быть друзья, если бы ты захотела заняться чем-нибудь, помимо живописи. Если бы захотела, ты могла бы ходить куда-нибудь каждый вечер.

– Но я не хочу. Я ненавижу наряжаться. Ненавижу светскую болтовню. Ненавижу стоять на шпильках и жевать бутерброды с икрой.

– Даже по достойному поводу?

В районе залива благотворительные мероприятия были важной частью светской жизни, особенно для людей вроде Джека. На них можно было себя показать и на других посмотреть.

– Здесь я не могу писать, – грустно сказала Рейчел.

– У всех художников иногда случаются периоды спада, – парировал он.

– Это не просто спад. Я выдохлась, с творческой точки зрения я мертва. Здесь я не воспринимаю цвет. Я не чувствую предметов так, как чувствовала раньше. Здесь мне плохо. Мы с тобой чаще бываем порознь, чем вместе.

Он бросил на кровать еще несколько галстуков.

– Взгляни на эти галстуки! – крикнула Рейчел. – Взгляни на них. Они такие консервативные. Мы собирались быть другими. Хотели идти своим путем, а не участвовать в крысиных бегах. – Она опустила голову и тихо сказала: – Когда ты вернешься, меня здесь уже не будет.

Он вздохнул:

– Ну, Рейчел. Попытайся понять.

– Это ты попытайся понять, – заплакала она. – Если уж мне приходится быть одной, то пускай это будет в другом месте. Я еду в Биг-Сур. – И тихо попросила: – Поедем со мной.

Она знала, что он не может поехать в Биг-Сур, до которого из Сан-Франциско три часа езды.

– Ты это серьезно? – спросил он.

– Совершенно. Я прожила здесь десять лет ради тебя. Теперь твоя очередь пожить где-нибудь ради меня. Я хочу, чтобы ты поехал со мной.

– Папа! – Возглас Саманты вернул его к реальности. – Как она?

Прежде чем ответить, он набрал в легкие побольше воздуха. Затем провел рукой по волосам Хоуп, отчаянно желая смягчить удар.

– Дело в том, что она сильно ушибла голову. Она сейчас без сознания.

Хоуп быстро подняла на него глаза:

– Она спит?

– Что-то вроде того. Только она никак не может проснуться. Это называется «кома».

– Кома. – Саманта заплакала.

– На самом деле это не так уж страшно, – поспешно прибавил Джек. – Кома – это состояние, в котором находится мозг, когда ему нужно все силы направить на выздоровление. Когда выздоровление наступает, человек просыпается.

– Не всегда, – с вызовом произнесла Саманта. – Иногда люди лежат в коме годами.

– Мама проснется, – не сдавался Джек.

– Откуда ты знаешь?

Джек этого не знал, но ничего другого просто не мог себе представить.

– Доктор не видит основания для опасений. Послушай, – начал он и перевел взгляд на склонившуюся над кошкой Хоуп, – мы должны быть оптимистами. Мы должны поехать в больницу и сказать маме, что ей станет лучше. Если мы будем стараться, она поправится.