Повести об отважных - Страница 12

Ничипуренко вернулся к ящикам и зашептал на ухо Коле:

— Услышал, злыдень, что я проснулся. И враз бросил пилить… Ну, теперь я спать не буду. А вот храпеть придется.

Он опять прилег на ящики и стал звучно похрапывать. Но глаза его оставались открытыми. От дверей не доносилось ни звука.

Коля прочитал пару страниц, взглянул на старшину и увидел, что глаза у него закрыты и, как видно, храпит он по-настоящему.

Мальчик покосился на дверь. Над нею был зачем-то вбит большой штырь.

Коля вспомнил, как он дома устраивал ловушки старшей сестре, которая имела привычку рассказывать матери обо всех шалостях брата. Тогда получалось здорово.

Коля усмехнулся, отрезал кусок провода и привязал его к ручке кружки с автолом. Потом бесшумно подставил пустой ящик к дверям, взобрался на него и повесил тяжелую, двухкилограммовую кружку на штырь. Спрыгнув с ящика, он привязал другой конец провода к массивной дверной ручке.

Теперь уже не читалось. Коля напряженно следил за дверью. И вот снова мелькнула металлическая полоска, опять раздался скрежещущий звук.

Мальчик вновь прикрыл ладонью рот Ничипуренко. Храп на мгновение оборвался, но сейчас же стал еще более громким. Однако старшина уже не спал. Его большое могучее тело сжалось в тугой комок, а глаза напряженно смотрели на дверь.

И вот перепиленный трос почти беззвучно упал на каменный пол. Стало совсем тихо. Только старшина захрапел еще громче.

Створки двери стали медленно раскрываться. Между ними появилась белая высокая фигура.

В это мгновение тяжелая кружка сорвалась со штыря и угодила прямо в голову “привидению”.

— О майн готт! — простонало “привидение”, оседая на пол.

— А ну, стой! — Ничипуренко прыгнул вперед и ухватил “привидение” за его белую одежду.

В руке “привидения” молнией мелькнул нож. Старшина с трудом парировал удар.

Послышался треск рвущейся ткани. “Привидение” рванулось из рук старшины.

— Стой, тебе говорят! — крикнул Ничипуренко, устремляясь за неизвестным в темноту маленького склепа.

До Коли донесся громкий топот, странный скрежет и чей-то вскрик.

— Дядя Петя! — позвал мальчик.

В маленьком склепе было тихо.

Коля поднял фонарь, подхватил автомат Ничипуренко и подбежал к дверям склепа.

Свет фонаря осветил одинокое надгробие, изваянное в форме саркофага, крупные каменные плиты пола с пятнами автола и белый скомканный лоскут, валяющийся у двери.

В маленьком склепе никого не было.

Следы ног, измазанных автолом, огибали саркофаг и тянулись до противоположной глухой стены.

И тогда Коля, сдерживая слезы, бросился к выходу, отодвинул засов, распахнул дверь и дал длинную автоматную очередь в темное, безразличное небо.

Сейчас же из замка выскочил дежурный наряд бойцов.

Весь день в маленьком склепе неумолчно стучали кирки и ломы. Разведчики поочередно долбили толстую каменную плиту, под которую уходили следы ног диверсанта. Но стены замка были выложены из крепчайшего гранита. И после десятичасовой работы в пазах между плитами оказались только неровные канавки сантиметров по пятнадцать глубиной.

Все эти десять часов Коля просидел на каменном саркофаге. Он понимал, что ему, боевому разведчику, не подобает плакать, но не мог сдержать слез.

В склеп то и дело входили люди — подполковник Смирнов, военврач Надежда Михайловна, выздоравливающие раненые или свободные от дежурства разведчики. Несколько раз прибегала заплаканная Наташа. Она садилась рядом с Колей и уговаривала его поесть.

Его пытались увести из склепа, убеждали, что Петр Захарович обязательно будет спасен. Но все было напрасно.

Немного оживился он, когда зашел разговор о том, чтобы взорвать стену толом. Но от этой мысли пришлось отказаться, так как нельзя было определить, не обрушится ли от взрыва стена замка.

Только теперь Коля по-настоящему осознал, кем для него был суровый и ласковый старшина Ничипуренко.

После фашистской каторги ребята особенно нуждались в сердечном тепле и заботе. У Наташи Звонковой в госпитале сразу же появился добрый десяток заботливых старших подруг из числа медсестер и санитарок. Сама Надежда Михайловна относилась к девочке с материнской теплотой.

А Коля с мальчишеской прямотой отвергал всякие попытки женщин приласкать его, выразить ему сочувствие. Суровая военная действительность учила его замкнутости и сдержанности.

Но мальчишеская душа тоже тянулась к ласке, искала теплоты и внимания.

Петр Захарович Ничипуренко был строг и сдержан. Но Коля все время ощущал его любовь и заботу. Старшина следил, чтобы мальчик был сыт, чтобы у него всегда было чистое белье и одежда. Когда раза два взвод разведчиков попадал в перестрелки, Петр Захарович оказывался рядом с Колей, старался защитить его от опасности.

И самое главное — Петр Захарович был настоящим другом — заботливым, но строгим и требовательным. И разговаривал с Колей как с равным, как с другими бойцами, не обижал мальчика снисходительной, покровительственной шутливостью.

И вот теперь Петр Захарович, дядя Петя — исчез, может быть, погиб. Коля был готов на все, только бы спасти своего старшего друга.

В склеп вошли подполковник Смирнов, капитан Нелин и бургомистр Ганс Вернер. Несколько минут они молча смотрели, как от тяжелых ударов кирок и ломов отлетают от стены крошечные осколки камня, иногда вспыхивающие в свете фонаря сверкающими блестками слюды.

— Дело идет недопустимо медленно, — хмуро проговорил подполковник.

— Я думаю, что тут бы нам помог ваш подшефный Эдуард Бротт. Вы беседовали с ним? — спросил подполковник Ганса Вернера.

Тот опустил голову, и лицо его стало суровым.

— Эдуард Бротт уже не сумеет помочь нам.

— Почему? — удивился подполковник.

— Сегодня утром, как говорит фрау Бротт, ее сын оделся и пошел ко мне в ратушу. Но он не дошел. Его обнаружили в развалинах на пустыре. Он убит ударом кинжала в спину. Тонкий такой кинжал с кованой рукояткой и надписью…

— “Вервольф”? — подсказал лейтенант Серков.

— Да, “Вервольф”, — подтвердил бургомистр. — Я еще не сообщил фрау Бротт о гибели ее сына. Никак не решусь пойти к ней.

Несколько минут все молча смотрели, как под сильными ударами еле крошится камень стены.

— Толщина стен здесь, наверное, не меньше метра, — хмуро заметил капитан Нелин. — Если так долбить, то потребуется по меньшей мере неделя. Едва ли к этому времени, мы застанем старшину живым.

— Нет! Нет! — горячо выкрикнул Коля. — Дядя Петя жив! Жив!

Коля с силой ударил сапогом в боковую стенку саркофага.

И вдруг он ощутил, что под ногой что-то упруго спружинило, а тяжелый каменный гроб под ним дрогнул.

— Стена шевельнулась! — крикнул один из бойцов, работавших кирками. — Честное слово, шевельнулась!

Солдаты отскочили от стены. Лейтенант Серков расстегнул кобуру.

Коля вскочил с камня и, нагнувшись, стал осматривать то место, по которому он ударил каблуком.

И низ, и верхнюю часть саркофага украшали выпуклые изображения человеческих черепов. Все они были совершенно одинаковыми. Но Коля надавил только на один, на тот, по которому он ударил ногой.

Череп, упруго сопротивляясь, вошел в незаметный паз. Каменный гроб стал опускаться вниз. И одновременно тяжелая гранитная плита в стене поднялась вверх. Открылось черное зияющее отверстие.

— За мной! — крикнул лейтенант Серков, выхватывая пистолет и направляясь в темноту.

За ним бежали солдаты, вооруженные кирками, капитан Нелин, доставший из кармана электрический фонарь.

— Здесь коридор! — послышался голос Серкова.

Подполковник Смирнов взял аккумуляторный фонарик и вошел в потайной ход. За ним, дрожа от возбуждения, на цыпочках крался Коля, и последним шел Ганс Вернер.

Сразу за входом в толще стены оказалась квадратная камера с двухметровыми сторонами. По бокам входа выступали два ржавых железных рычага, концы которых уходили в каменный пол. Один рычаг был опущен почти до пола, а другой — поднят и шел параллельно стене. Слева чернела арка бокового прохода, в который ушла группа лейтенанта Серкова.