Повести о дружбе и любви - Страница 20
А если тебе кажется, что письма мои хоть немножко похожи на рассказы или там на повесть, то большое спасибо. Это случайно, само собой получается… Наверно, потому, что в них сюжеты не выдуманы, как было в той моей тетрадке, а «взяты из жизни»?
Я теперь нарочно буду писать письма как рассказы. Со всякими подробностями. Пусть у меня будет хоть один настоящий читатель!
Неужели Артамонов продолжает выживать тебя со своей парты? И издеваться над твоей мастерской?
Коля
Дорогой Коля!
Выполнить эту просьбу будет труднее, чем первую. А может, и легче. Но по крайней мере она будет тайной! О ней не напишешь в стенгазете и не объявишь по школьному радио.
Я расскажу тебе о человеке, который там, на Урале, скучает обо мне сильнее всех. Другие, я думаю, скоро меня забудут, а Тимофей – нет… Я знаю это. Его фамилии нет в классном журнале: он учится и живет далеко от нашей школы, на другом краю города.
Впрочем, Тимофея можно вполне называть Тимошкой, потому что ему нет пока еще и девяти лет. Как раз зимою исполнится: двадцать девятого декабря… Но лучше все-таки говори ему «Тимофей». Я первая стала так называть его, и ему это очень нравится.
Года два с половиной назад я заметила, что Тимошка все время толчется в штабе дружинников возле своего старшего брата, которого ты хорошо знаешь, – возле нашего Феликса… Отец и мать их работают на руднике, в семидесяти километрах от города, домой приезжают только по воскресеньям, и маленького Тимошку не с кем оставить.
Тогда-то мы с Тимошкой и подружились. Не сразу, конечно… Он долго меня не признавал и говорил брату: «Чего она пристает?» Я хорошо помню его стриженый затылок, которым он ко мне поворачивался. Потом уж я разглядела и его лицо: насупленное и, кажется, наполовину занятое очками. Он стесняется этих очков и, наверно, поэтому такой хмурый…
Я научила Тимошку читать. Помню, приносила ему такие книжки, чтобы он не мог от них оторваться и удрать на улицу.
Потом он заболел. Это была не случайная болезнь… Когда много лет назад, в Крыму, Феликс наткнулся на мину, неподалеку от него стоял годовалый Тимошка. Его отбросило в сторону взрывной волной, оглушило. А через пять лет после этого начались головные боли. Такие сильные, что Тимошка (а он очень терпеливый!) плакал и кричал…
Когда первый раз ему стало плохо, родители были в отъезде. Феликс как раз готовился к экзаменам в институте. Я целыми днями сидела возле Тимошки, а мама моя его лечила. И в больницу мы его не отдали, сами выходили. Мама сказала, что Тимошке надо побольше дышать свежим воздухом. И мы с ним стали гулять. Я выдумывала разные истории, чтобы ему не было скучно: мы отправлялись в «путешествия» или что-то искали. Он очень любит разные поиски и неожиданные находки. Но головные боли все равно возвращались. Они и сейчас еще мучают его. Я часто думаю об этом, потому что люблю Тимофея.
Сначала я просто хотела помочь Феликсу. Он ведь все время занят: то у нас в школе, то в штабе дружинников, то в библиотеке…
Тимошка и привязался ко мне. Так сильно мы с ним сдружились, что я не отважилась сказать ему правду, когда уезжала. Сказать, что уезжаю навсегда… просто не смогла. И пообещала, что скоро вернусь. Даже адреса не оставила: родители, мол, будут ездить с геологической партией где-то недалеко, по Уралу, – и я с ними. А потом, дескать, вернусь обратно…
Тимошка ждет, что я снова приду к нему, как это бывало раньше.
Но вместо меня, Коля, должен прийти ты. И как-то… занять мое место в Тимошкиной жизни. Понял? Тогда уж можно будет сказать, что я, наверно, не приду больше в дом на Лесной улице. Там, в третьей квартире, ты должен подружиться с Тимошкой. Но сперва приди туда тайно от всех и даже от Феликса: может быть, он не захочет, чтобы кто-то еще вмешивался в их жизнь. Меня он сам просил помочь, а тебя не просил. Если ты станешь настоящим другом Тимошке, тогда Феликс обрадуется – и тайна будет не нужна.
Это и есть моя просьба. Тимошка днем всегда дома, ты легко застанешь его. Феликс пишет, что Тимофей даже на полчаса боится уйти куда-нибудь: а вдруг я приду? Принеси ему книги. Лучше всего Жюля Верна. Или что-нибудь такое… И не позволяй снимать очки. Скажи, что они ему «идут», что он в них выглядит совсем взрослым. Скажи между прочим…
И еще раз хочу напомнить: он любит всякие поиски, находки и таинственные истории. А кто их не любит?
Я хочу, чтобы ты привязался к Тимошке. Такого поручения я дать не могу. Но хорошо было бы!
Оля
Здравствуй, Оля!
После того как пришло твое последнее письмо, я все время думаю: как мне начать разговор с Тимошкой? Я уже три раза внимательно слушал по радио передачи для родителей. И кое-что записал в тетрадку.
Я сначала решил, что буду воспитывать Тимошку по всем правилам педагогической науки. Я даже составил и выучил наизусть текст своей первой педагогической беседы, где было много примеров из жизни, пословиц и поговорок. По радио говорили, что их язык «наиболее убедителен».
Но когда я зубрил эту речь, мне вдруг стало как-то очень скучно. И тогда я подумал, что Тимошка может заснуть, пока я буду произносить все свои пословицы, поговорки и примеры из жизни. Особенно если он любит Жюля Верна…
Я долго думал – весь день и почти всю ночь. И решил действовать без всяких бесед. А как именно, напишу в следующем письме, потому что как раз в эту минуту отправляюсь к Тимошке: он, наверно, уже вернулся из школы.
Коля
Здравствуй, Оля!
Вчера я познакомился с Тимошкой. Было это так.
Я рассчитал, что Тимошкины окна должны быть крайними слева, на первом этаже. Потом пошел во двор, спрятался за углом дома и начал оттуда ухать по-совиному, будто условный сигнал подавать. Сова, знаешь, всегда неспокойно кричит, словно пожарную тревогу в лесу объявляет. Я даже немного перестарался, потому что Тимошка сразу высунулся в окно и стал тревожно оглядываться по сторонам. Я вышел из-за угла и, таинственно прикрыв рот рукою, спросил:
– Ты Тимофей?
– Я… Тимофей! – ответил он.
Я повнимательней оглядел его и говорю:
– Да, вроде похож… по описанию совпадает… Тогда ты мне и нужен!
И полез прямо в окно. Тимошка опомниться не успел, как я уже спрыгнул к нему в комнату. Он смотрел на меня исподлобья, недоверчиво.
– А ты кто? – спросил он.
– Нам с тобой поручена «Операция МИО»!
– МИО?… – переспросил он.
– Это сокращенное слово. Оно обозначает: «Мы ищем Олю!» Понимаешь? Она же адрес переменила, и мы обязаны ее отыскать!
– Мы с тобой?…
– Ну да! Ты ведь был ее самым ближайшим другом! Так мне сказали…
Тимошка с удовольствием подтвердил:
– Да, я был другом.
– Ты хочешь найти Олю?
И тут я увидел, что Тимошка действительно очень скучает по тебе, что он даже, может быть, ничего другого и не хочет, как только найти тебя. Он повернулся ко мне тем самым затылком, про который ты писала, и полез согнутым указательным пальцем под очки.
Потом он настороженно спросил:
– И ты тоже… ее друг?
Он не хочет, чтобы у тебя были на свете, кроме него, еще какие-нибудь друзья. Я ответил Тимошке:
– Нет, я не очень уж близкий друг. Но мы учились с ней вместе. И поэтому мне поручили…
– А Феликс ничего про это не говорил…
– Твой брат не должен об этом знать!.. Ни в коем случае! – полушепотом предупредил я.
– Почему? – еще больше насторожился Тимошка. – Я ему все говорю.
– А этого говорить нельзя. Понимаешь, мы должны сами, без помощи взрослых, найти Олю! Она уехала и не дает о себе знать. А мы должны отыскать ее.
– Как же мы ее найдем?
– Тут поможет одно мое свойство… ну, которое отличает меня от всех других людей!
– Какое свойство?
– Скоро узнаешь! – пообещал я. И шепнул ему в самое ухо, будто кто-то мог нас услышать: – Нам с тобой и срок дали: двадцать девятое декабря!