Повести о дружбе и любви - Страница 15
А с тобой им будет труднее: ты – мужчина!
В общем, помоги Белке. Или вернее, пусть она тебе помогает. Только не смущайся, пожалуйста, когда они станут восклицать: «Мы будем бороться за правду!» Они так всегда говорят, когда им нужно за самих себя постоять. И вообще к словам Еремкиных не прислушивайся: это для них дымовая завеса. Ты лучше планы их разгадай… И разрушь! Надеюсь на тебя!
Это и есть моя просьба.
Ну, пока все. Действуй, Коля!
Я тебе такое длинное письмо посылаю, что оно вполне может сойти за два (от тебя научилась подсчитывать!). Так что я немного передохну, а ты пиши – сообщай, как идут дела.
Оля
Здравствуй, Оля!
Я сегодня почти всю ночь не спал. Я слышал, как дикторша пожелала всем спокойной ночи, а утром услышал, как заиграли позывные и другая дикторша бодрым голосом сказала: «Доброе утро, товарищи!» И тут же я подскочил к окну: мне показалось, что кто-то уже вселяется в вашу квартиру. Но это грузовик привез в магазин продукты…
Я теперь ни о чем другом ни одной минуты не думаю, а все время размышляю, как мне победить Еремкиных. И если меня сейчас вызовут к доске, наверняка схвачу двойку.
Я думал, ты мне ерунду какую-нибудь поручишь, а теперь я просто… Кончаю писать: учитель стал прогуливаться между партами и сейчас приближается ко мне.
Продолжаю писать уже дома… Нелька с умным видом тарабанит на пианино, и мне очень хочется рассказать ей о твоем задании. Ведь она думает, что я ни на что серьезное не способен. И ее мать, Елена Станиславовна, тоже так думает, и даже мой отец… Вот бы они узнали! Но не беспокойся, я ничего не расскажу: вдруг они проболтаются Еремкиным, и тогда все погибнет. Я решил действовать втайне. И только Белке сегодня на перемене рассказал о твоем письме: ты сама разрешила обратиться к ней за помощью.
Белка выпучила на меня свои зеленые глазищи, даже веснушки ее и рыжие волосы засверкали от изумления.
– Тебе, – говорит, – Оля поручила это дело? Тебе?!
– А что такого особенного? – ответил я. – Мы же с ней переписываемся.
– Переписываться с тобой ее просто насильно заставили. Но чтобы она поручила тебе такое дело? Не верю!
Тогда я достал твое письмо и показал ей, словно пропуск какой-нибудь предъявил или пароль произнес. Она стала это письмо вертеть в руках, со всех сторон разглядывать и даже к окну, на свет его понесла, будто я мог обмануть ее и подделать твой почерк. Потом вернулась и говорит:
– Невообразимо! Мне всего-навсего открыточку прислала, а тебе целый пакет! Что-то там, на Севере, с ней происходит… Климат, наверно, влияет! Говорят, там очень тяжелый климат.
Ты ведь знаешь Белку: тарахтит, руками размахивает.
– Чем это ты, – говорит, – завоевал такое доверие? Ведь она же тебя презирала! И вдруг… Невообразимо! Ничего не пойму!..
Я не стал спорить, потому что сам еще недавно считал тебя предательницей, а чем заслужил твое доверие – понять не могу.
Потом Белка немного успокоилась, пришла в себя и сказала, что у нас ничего не получится, потому что Еремкины предупредили: как только твоя мама уедет, они запрут ваши комнаты, никого в них не пустят и будут с утра до вечера «бороться за правду». Они хотят бороться до тех пор, пока эта самая их «правда» не победит.
Анна Ильинична никуда не ходит и не хлопочет. А я со вчерашнего вечера все время соображаю, как ей помочь. Мне бы нужно было не со вчерашнего дня, а может, раньше тебя, Оля, об этом подумать. Потому что я ведь еще в прошлом году был у Анны Ильиничны дома. И все видел…
Это вот как было. Нелька однажды забрала с собой ключи от квартиры, забыла оставить их у соседки. Она у нас часто забывает и путает, но ей все прощается, потому что она – талант, дарование и делает это не просто так, а по рассеянности. Елена Станиславовна говорит, что все талантливые люди «с некоторыми отклонениями от нормы». Ну вот, у Нельки там очередной раз что-то «отклонилось» – и она унесла с собой ключи.
А дело было зимой, и я целых два часа слонялся возле подъезда. Анна Ильинична шла мимо – двойняшек своих из детского сада вела – и говорит: «Ты же в сосульку превратишься!» И забрала меня к себе наверх. Чаем поила, валенки мои на батарею поставила… Я тогда разглядел, как они живут. Старшая дочка на подоконнике задачки решала, муж за столом к экзаменам готовился, а двойняшки прямо тут же, рядом, на кровати своих кукол баюкали. Анна Ильинична все время на кухню выходила, потому что мы в комнате еле-еле помещались. И я с тех пор как увижу где-нибудь строительные леса, так думаю: «Вот бы хорошо сюда Анне Ильиничне переехать! В отдельную квартиру! Или хотя бы в общую, но только чтобы старшая дочка на подоконнике уроков не делала, а двойняшки на кровати в куклы свои не играли…» Честное слово, я так всегда думал! Но не догадался, что можно помочь.
Сейчас случай счастливый подворачивается, а эти самые Еремкины хотят помешать. И неправда, что двойняшки шумят. Я у Анны Ильиничны тогда просидел почти целый вечер, а они только и делали, что потихонечку кукол баюкали. Они постоянно их спать укладывают. Анна Ильинична приучила их к этой игре, чтобы они старшим заниматься не мешали.
Кончаю тебе писать, потому что вернулись с работы отец и Елена Станиславовна. А я так и не придумал еще, как помочь Анне Ильиничне. Ночью придумаю.
Заканчиваю свое письмо опять на уроке. Придумал! Кажется, я придумал! Сегодня ночью у меня родился план. Сейчас пошлю Белке записку, чтобы она никуда не убегала на переменке, а подошла ко мне: нужна ее помощь!
Больше пока ничего писать не буду. Если получится, сразу же сообщу. Если не получится, тоже сообщу.
Крепко жму руку.
Коля
Здравствуй, Оля!
Сегодня утром, по дороге в школу, я встретил твою маму. И мы с ней вместе шли до угла. Она – бледная, невыспавшаяся: наверное, «долечивать» трудней, чем лечить. Твоя мама сказала, что Анна Ильинична в конце концов, наверно, получит ордер, но что Еремкины ей сильно потреплют нервы. И я решил: не позволим трепать Анне Ильиничне нервы, от которых после нашей школьной раздевалки и так уже почти ничего не остается!
И почему это Анна Ильинична должна получить ордер «в конце концов»? Пусть получит его сразу, как только уедет твоя мама. Или даже до ее отъезда… Ведь въехать в новую квартиру – это такое событие! А если человек измучается, он уже потом, от усталости, и не почувствует никакой радости. Еремкины хотят, чтобы так было, но мы им помешаем помешать Анне Ильиничне!
Сейчас уже вечер, Нелька перестала разучивать свои музыкальные пьесы, и я могу спокойно рассказать тебе, как началось это сражение.
Я на первом же уроке написал Белке записку, чтобы она на перемене никуда не убегала, а ждала меня на площадке, возле пожарного крана. Там я коротко, без всяких подробностей рассказал ей о своем плане, и она, конечно, как всегда, стала кричать, что это «невообразимо» (но в положительном смысле!). Она не поверила, что я все это придумал сам, потому что никто бы не мог ожидать от меня «такой невообразимой фантазии». Я спорить не стал.
Я сказал, чтобы Белка ровно в семь часов вечера пришла к подъезду, в котором жила раньше ты и где живем мы с Анной Ильиничной. И еще сказал, чтобы обязательно надела на руку красную повязку, как «дружинница», помогающая Феликсу. И чтобы для меня тоже такую повязку достала.
И тут Белка как выпучит на меня зеленые глазищи, как засверкает своими веснушками: «Ты с ума сошел! Ты думаешь, это так просто – нацепить на руку красную повязку? Тебе Феликс ее доверял?!»
Мне захотелось тут же отказаться от твоего задания. Если вы с Белкой, как и Нелька, как и мой отец с Еленой Станиславовной, считаете, что я ни на что серьезное не способен, так зачем же ты стала писать такие письма, которые в обыкновенный конверт с трудом залезают? Зачем дала свое поручение? Я ведь не лез и ничего не просил.
Но потом я нарочно, чтобы сдержаться, вспомнил, как старшая дочка Анны Ильиничны готовит уроки на подоконнике, а двойняшки баюкают своих кукол прямо на застеленной кровати, потому что им больше приткнуться негде. Вспомнил это – и подумал: «Я ведь не для Белки и не для Оли Воронец должен сражаться с Еремкиными, а ради Анны Ильиничны!»