Повести и рассказы - Страница 24

— А ну, Петя, давай–ка мне фантик! Ты только что был сутулым.

Или:

— Вова, пойди вымой ухо. Оно у тебя все в земле. Давай фантик.

Или:

— Ну–ка, брось кошку и фантик давай!

Или:

— Ну–ка, иди сюда. Глянь–ка в зеркало. Видишь?

— Я ничего не вижу, — говорит Петя.

— Ты не видишь, что ты лохматый?!

— Ага, теперь вижу, — говорит Петя.

— Давай фантик, — говорит Вова.

— Сколько?

— Пять штук.

— Много.

— Тогда три.

— Бери.

Вот как всё просто и дружно! Тут одного фанта мало. Раз человек весь лохматый. Но пять фантов много. Тут нужно условие. Сколько за что фантов брать. За двойку не то что пять, десять фантов мало. А то и все одиннадцать.

Иногда так бывает:

— Ага, ты хотел побежать за кошкой, давай, давай фантик!

Тут фантик не полагается. Мало ли что он хотел! Мало ли кто что хочет. Он не побежал. В чём же дело! Это уже не по правилам.

Конечно, у них были споры. А как же! Без этого не бывает. Но они ни разу не дрались. У них мысли такой даже не было. Из–за каких–то фантиков!

Спору нет — фантик не чудо. Но что–то такое особое. Простая цветная бумажка. И всё. Но не в этом дело.

Ребята ложку держать стали правильно.

Они умываться стали по пять раз в день.

Они перестали сутулиться.

Они кошек стали не замечать.

Они визжать прекратили.

Они перестали ходить лохматыми.

Хотите верьте, хотите нет!

Мы походили по парку, а потом стали смотреть, как прыгают с парашютной вышки.

Некоторые не сразу прыгают, некоторые стоят до тех пор, пока их не столкнут, а некоторые, приземлившись, валятся.

Мы смотрели и смеялись, но те, наверное, нас не слышали. Тогда мы протиснулись к входу, чтобы нас лучше слышали.

Тут какая–то иностранная делегация шла прыгать. Человек сто. А может, меньше.

Мы с ними и проскочили.

Ловко мы проскочили, ничего не скажешь! Хорошо, когда без билетов проскочишь туда, где другие с билетами. Удачливые мы всё же люди, если на нас с этой стороны посмотреть!

Поднялись мы наверх с иностранцами.

Очень странная штука! Снизу вверх смотришь — одно. А сверху вниз — другое.

Неловко мне как–то стало.

Пусть, думаю, иностранцы прыгают. Им, должно быть, интересно в другой стране прыгнуть с парашютом. А нам в своей стране это вовсе не обязательно. Мы в любой день можем прыгнуть. Завтра. Или там послезавтра.

Зачем же, думаю, нам прыгать, если у нас нет билетов. Пусть эти иностранцы прыгают со своими билетами.

Тот, который ремни пристёгивает, говорит:

— Давайте побыстрее, товарищи иностранцы.

Я говорю:

— Это мы иностранцы? Какие же мы иностранцы?

Он говорит:

— Мне всё равно, из какого вы государства. У нас тут один парашют на всех.

Я говорю:

— У нас билетов нету.

А иностранцы говорят:

— Есть, есть билеты.

Я говорю:

— Честное пионерское, у нас нет билетов.

А иностранцы говорят:

— Есть, есть.

Сашка кричит:

— Мы советские!

Юрка кричит:

— Мы свои!

А иностранец говорит:

— Есть, есть билеты.

А мы кричим:

— Нету билетов!

Иностранцы говорят:

— Внизу билеты. У нашего главного все билеты.

Сашка говорит:

— Никакого у нас главного нету. Мы все одинаковые. Это у них главный есть. А у нас нету.

Тот, который ремни пристегивает, говорит:

— Прыгать будете?

Мы кричим:

— Не будем!

— Что же вы теперь будете вниз спускаться? И другим мешать, которые подымаются?

Он здорово разозлился.

Схватил Сашку и ремни ему пристёгивает.

Пристегнул и говорит:

— Ну, пошёл!

— Куда пошёл? — спрашивает Сашка.

Тут дядька его подтолкнул. Легонько так. Сашка сразу пошёл. То есть вниз, значит, прыгнул..

Летит и орёт. Даже стыдно за него стало. До чего всё–таки трус!

Потом дядька хватает Юрку. Точно так же пристёгивает ему ремни. И тоже его вниз толкает. Юрка молчал. Только трясся.

Я говорю:

— Какое вы имеете право толкать нас? Кто вам позволил толкать людей?

А он молча пристёгивает мне ремни.

Я ему говорю:

— Если вы меня толкнёте, я на вас жаловаться буду!

В это время он меня и толкнул.

Я, когда приземлился, упал.

Сашка с Юркой меня успокаивают:

— И мы тоже упали.

— Перед иностранцами неудобно, — говорю.

— Некрасиво получается, — говорит Сашка. — За их счёт прыгнули с нашей советской вышки.

Мы купили билеты. Поднялись на вышку. И говорим:

— Вот возьмите. А то нам перед иностранцами неудобно. Я стал объяснять. Что мы прыгать не будем. Что нам просто перед иностранцами неудобно. Но тут он опять на меня эти ремни накинул.

Сашка с Юркой бежать хотели, но в это время как раз члены делегации поднимались.

Короче говоря, мы опять внизу встретились.

— Больше я туда не полезу, — сказал Сашка.

— Перед иностранцами неудобно, — сказал я.

— Да ну тебя с твоими иностранцами! — сказал Юрка.

Мы решили цветы посадить во дворе. Посадим мы во дворе цветы. Никому не скажем об этом. Пусть цветы постепенно растут. Когда они вырастут, все удивятся. Все скажут: «Цветы сами выросли». И людям польза, и нам приятно. Посадили мы семена. И ждём.

Долго ждали. Вдруг показалось что–то.

— Гляди, — кричит Вовка, — виднеется!

Я не сразу заметил.

— Где, где, — говорю, — где виднеется?

— Вон, вон, — кричит Вовка, — вон!

— Ой, и вправду виднеется!

— Ой, не могу больше ждать! — кричит Вовка.

Прошёл день. Прибегает Вовка весь бледный. Смотрит

испуганно. И моргает. Он вообще всегда моргает. Но не так часто.

— Беда, —говорит.

— Где беда?

— Вырос лук.

— Какой лук?

— Зелёный.

Весь день мы печалились, хмурились. Только к вечеру нам стало лучше. Мы слегка успокоились. Всё же это беда не большая. Не самая страшная. Лук так лук. Ну и что же? Лук можно есть. А цветы? Цветы есть нельзя. Это каждый знает. Какая же это беда!

Я думал, играть на трубе — пустяк. Дуешь себе, а она играет. Но оказалось, это совсем не так.

Однажды горнист на пляж ушёл, а мы с Вовкой его трубу взяли. Поиграем, думаем, две–три песни, а потом на место положим.

Вовка спрашивает:

— Ну, что сыграть?

— Сыграй, — говорю, — про весёлый ветер.

— Пожалуйста, — говорит, — у меня слух хороший. Вовка поднял трубу кверху и стал что есть мочи дуть. Но

звука не получилось.

— Наверное, — говорю, — ты слабо дуешь.

— Да нет, — говорит, — я во всю силу дую. — И стал так дуть, что я думал, он лопнет. У него даже уши красные стали.

— А ну, дай–ка мне, — говорю.

Я тоже дул, дул, — никакого звука!

— Ты прав, не дудит труба.

— Может, мы не так дуем?

— А как же ещё надо дуть?

— Ну, как–нибудь по–другому.

Попробовали мы ещё по разу. Всё зря. Не дудит труба.

Тут как раз приходил Миша Зябликов. Дали ему подудеть. Может, он сможет.