Повести - Страница 3

— Стрельнул, а? — недоуменно сказал Иван, он будто еще не верил. — Стрельнул? — спросил он архивариуса, как будто искал подтверждения, и понял — стрельнул!

— Ах ты гад! — прохрипел Иван и вцепился в руку с пистолетом.

Он не соображал уже ничего. Отталкивал виснущего архивариуса, сгоряча зазвездил и ему пару раз в ухо, распорол на себе рубаху.

— Отстань! — наконец, будто очнувшись, сказал Иван все еще державшему его архивариусу, хотя пришелец уже удрал. Вытер вспотевший лоб. Поправил сползшие штаны. Хмурясь и хромая больше, чем обычно, прошел по поляне.

И вдруг заново, будто первый раз в жизни, увидел траву, коров, кусты, а над ними синее небо, а на небе — облака, белые, пронизанные светом. И этот свет кругом, в листве, струится от стволов берез, желтыми зайчиками рассыпан по хвое. И оттого, что неожиданно нахлынуло на Ивана как откровение, как открытие, он растерялся, понял вдруг, что всего этого для него могло и не быть, и все это — жизнь!

— А ты что уставился, смотришь! Я тебе не портрет! — закричал Иван на архивариуса. — Что рот открыл? Пошел отсюда!

— Да я…

— Проваливай, говорю! Тоже мне… Замухрыга!

Архивариус молча поднял кепку, отряхнул ее, стукнув о ладонь, надел и, не взглянув на Ивана, пошел.

Иван отвернулся. Он слышал, как архивариус уходит, шаги все тише, а когда взглянул, архивариус был уже далеко.

— Эй! — позвал Иван. — Слышь!

Архивариус, не оборачиваясь, шел, устало опустив руки и понуро наклонив голову.

— Эй! — погромче крикнул Иван. — Послушай, дружок! Как там тебя… — Иван догнал архивариуса. — Ну! Ты чего? Подожди…

Архивариус остановился.

— С деньгами-то что будем делать?

— Не знаю. Как хотите.

— Да ты никак обиделся? Зря ты. Ведь я чуть не погиб, пойми. А у меня ведь четверо девчушек, баба… Ведро вот починить просила. Ты пойми.

— Я понимаю.

— А я ведь мясной.

— Я понимаю, я не сержусь, — вдруг быстро заговорил архивариус. Он порывисто взял Ивана за руку, — Я понимаю. Спасибо вам.

— Ну, это ты зря, — застеснялся Иван. — Чего уж. Вместе были. Заодно. А тебя хоть как зовут-то?

— Тихоном.

— А по отчеству?

— Ионыч.

— Так что, Тихон Ионыч, как быть, а? Ах ты ядрена Феня, денег сколько!

Иван наломал веток, укрыл ими чемодан.

— Может, подальше куда унести? — спросил Тихона.

— Зачем?

— А вдруг тот вернется?

— Нет, он сюда не придет.

— Что с ними будем делать?

— Неси домой, потом в милицию сдашь, когда все установится.

— А ты что?

Тихон горько усмехнулся:

— А я стадо постерегу. — И рассказал Ивану, что он болен и не может идти далеко.

— Вместе, помаленьку, — пытался уговорить его Иван.

— Нет, не получится.

Иван сидел с Тихоном до темноты. Курили. Вспоминали всякое. Обменивались адресами. Тихон был из Порхова, а в Порхове Ивану случалось бывать.

С темнотой Иван переложил деньги в шелгун — заплечный мешок.

— Слушай, Ионыч, — схитрив, спросил у Тихона, — а ну покривлю душой, не отдам деньги, соблазнюсь вдруг, а?

— Отдашь, — уверенно ответил Тихон.

— Почему ж так думаешь?

— А потому, что хорошо в ухо бьешь.

— Печать у меня свинцовая!.. Эх, Тихон, Тихон! Мать честная! Где познакомились! Ну, как-нибудь еще свидимся.

Иван шел вдоль реки всю ночь. Лес постепенно поостыл, листва стала прохладной. В зной она бывала бархатистой на ощупь, а сейчас — гладкой. Иван торопился, беспокойно поглядывал на небо в сторону востока. Летняя ночь коротка, и вроде бы начинало светать.

Лес кончился, начиналось поле. Оно было еще сумеречным. Неподалеку виднелись две деревеньки. Между ними на сыром болотном лугу белела река. Лес огибал поле, уходил в обе стороны на десяток километров и опять смыкался за деревнями. В деревнях ни одного огонька. Коростель скрипит на лугу, скрипит, будто раскачивает изгородь.

Иван подождал и пошел лугом. От темных банек, стоящих под пригорком, у реки, пахло дымом. Где-то наверху, в деревне, гавкнула собака. И вдруг заговорили. Иван присел. Говорили по-немецки. Спокойно, негромко. Ивану показалось, что спускаются к реке. Он лег и пополз. В болотце, все ближе и ближе к Ивану, кричал беспечный коростель. Может быть, они искали птицу? Потом шагов стало не слышно. А за рекой вдруг заиграла гармошка и кто-то незнакомо запел. И гармошка пиликала по-чужому.

Шаги раздались совсем рядом. Двое молча шли к реке. Под сапогами чавкала вода. О чем-то поговорили, смолкли. Иван ждал. Они молчали долго-долго, а ему все казалось, что по сырой траве беззвучно подходят к нему… Раздался плеск воды. Заговорили уже на другой стороне реки, уходили… А где-то на лугу, в метелках конского щавеля, все так же кричал и кричал коростель.

Иван выполз за деревню, за последнюю баньку, поднялся и, сгорбившись, прижимая к груди мешок, побежал.

Уже совсем рассвело. Вставало солнце. Его еще не было видно, но розовые облака над лесом постепенно уменьшались, таяли.

Иван шел лугами, по которым, как стожки сена, были редко раскиданы ракитовые кусты. Одежда на нем промокла и была желтой от налипшей цветочной пыльны. Так он шел долго, присматриваясь и прислушиваясь, пока не ощутил вдруг неясную, неосознанную тревогу. Как будто что-то случилось, но Иван еще не догадывался, что именно. И тогда он пошел медленнее, прижимаясь к кустам, крадучись. Постепенно Иван распознал запах табачного дыма, который примешивался к густому настою луговых трав. Запах делался все резче. Кто-то кашлянул. Иван на четвереньках прополз, выглянул за кусты и увидел человека в военной форме. Он сидел на коряге, курил мечтательно, с грустью глядел в небо. Это был белобрысый мальчишка с розовыми прозрачными ушами.

— Кхе, — сделал Иван.

Парнишка вздрогнул и резко обернулся.

— Доброе утречко, — сказал Иван.

Парнишка не ответил, насупясь, следил за Иваном.

— Отдыхаешь? — спросил Иван, направляясь к нему.

— Стой! — вдруг резко вскрикнул парнишка.

— Ты что?

— Ни с места!

— Ты мне, что ли? — удивился Иван. — Да ты что, очумел?

— Не двигаться!

— Ты не очень-то шибко ори, рядом немцы.

— Где? — разом изменившись, поспешно спросил парнишка. Форма на нем была еще совсем новой, не выгоревшей на солнце. Иван только теперь заметил, что обе ноги у парнишки перебинтованы.

— Да недалеко. В двух деревнях видел.

— Со всех сторон замкнули… Обложили… С востока идете?

— Да.

— А сводку знаете?

— Нет. Я и сам как ты.

— Не-ет, уж извините! — язвительно усмехнулся парнишка. — Меня к себе не присоединяйте. Если бы я был здоров, я уже давно бы до своих дошел. А вы в другую сторону бежите. Сматываетесь?

— А ты откуда знаешь, куда я бегу?

— Я таких гавриков уже видел! Всякая падаль промелькнула.

— Ну, ты не очень-то!

— Что, не нравится! Пошел отсюда!

— Не кричи!

— Проваливай, говорю!

— Ты потише!

— Проваливай, шкура! — завопил парнишка, и голос его, еще детский, налился слезами и стеклянно хрустнул…

— Тьфу! — Иван сплюнул и пошел, зло заламывая ветки и поддавая ногами траву.

«Да ведь он же один! — вдруг будто кто-то со стороны шепнул Ивану. — Ведь он боится!»

— Ах ты, елки зеленые! — удивленно воскликнул Иван, хлопнув себя по коленям. — Ну как же я!.. Ведь он ранен! И мальчишка, мальчишка совсем.

Иван почти бежал обратно, радуясь, что догадался вовремя, не ушел слишком далеко. И что сможет помочь.

— Паренек! — позвал Иван, подходя к кустам, в которых оставил военного. — Эй ты! Не бойся, это я вернулся. Где ты?

Но никто не отвечал. «Что ж это? Место перепутал? Или убег куда?» — подумал Иван. Он раздвинул кусты и увидел его. «Нет, здесь!» Парнишка лежал в траве возле коряги. Лежал, подмяв длинные стебли иван-чая, лицом вверх. С лица взлетели мухи.

— А! — вскрикнул Иван. — Что ж ты натворил! Что ты сделал! Зачем же ты так? — Он подергал его за плечи. — Сынок! Слышишь? А? Ну зачем так?.. Эх! — Иван ударил ладонями об землю, рванул траву. — Эх, а ерепенился! А сам…