Повесть о Светомире царевиче - Страница 43
«Ну чего ты испугалась, Родя?» уветливо спросил Светомир. «Аль боишься ты затеряться в лесу без провожатых?»
— «Нет, Светомире, ничего мне с тобою не страшно. Сама я не знаю что со мною деется. Давно началося: находит неведомо откуда, хватает ужас необоримый и являются воочию злодейства матери моей и всего рода ее окаянного. И отогнать навождение нет сил.»
— «Кто сказывал тебе про злодейства?» строго сказал царевич. «А мать свою не чтить грешно, закону и естеству противно».
Покаянно отозвалась Радислава: «Симон Хорс мне многое поведал. Сама я виновата: спрашивала у него что отец от меня утаить хотел. Хорс говорил: 'Коль хочешь знать, так и внимай, вмещай и смекай. Оно тебе даже весьма полезно будет в уме держать, ибо в царстве Владаря родичи твои остаточные живут, и от них тебе и Светомиру великая грозит опасность'.
«Испугалася я больно и все думаю: как тут быти? А он: 'Беги их', говорит, 'беги тьмы, к свету иди. А тьма ко тьме пусть воротится, не жалей тьмы, за нее не молись, ее не спасешь'. Еще пуще испугалася я, не ведая как слова те разуметь — уж не мать ли мою родимую, незнаемую, которую я-же и убила рождением своим, из сердца выкинуть, проклясть велит?
«А то еще хуже бывает: собираются вокруг меня, обступают все невинно погибшие по вине родичей моих, и взывают, и стенают все друг друга истребившие.
«Уж я и Параскеву царицу в испуге вопрошала. Утешала она, говоря: Петр-Апостол писал: — трезвитеся, бодрствуйте, зане супостат ваш диавол, яко лев рыкая ходит, иский кого поглотити. — [15] А ты никого не кори, молитву внутри твори непрестанно, дабы из глубины сердца возопить ко Христу воздыханиями неизглаголенными. Христос знает демонские ковы и лукавства. Именем Его вся отгонишь и вся рассеется яко дым.'Я Ему молюся,да не рассеиваются они, обступают, гневаются». (417)
Возразил Светомир: «А ты уж больно легко победить хочешь. Потрудиться надо. Уныние — грех смертный. Хорс неправ, полагая, что в человеке добро и зло раздельно рядышком лежит. В составе человека все перемешано. Добро загубить можно от чрезмерного подозрения. Вот Свет Егорий, рода нашего покровитель, дубравы грешные не испепелил, а благословил и окрестил».
Радислава не сдавалась: «А все-же род-то наш от дракона идет. Не даром мы — Горынские».
Светомир улыбнулся ненароком, сам не зная чему: «Что же что Горынские», сказал он. «Не от Горыни, а от сестер святых Георгия князья Горынские пошли. Да и драконова кровь в веках очистилась. На то и искупление. А то Христос напрасно страдал.
«Параскева непременно тебе еще и другое сказывала. Ведь святая ее, с которой она — одно, сама крестных мук Его была свидетельницею; да и не свидетельницею только. Она — само течение, время Его умирания. Она — страстная Пятница — день Его смерти. Кто как ни она помнит какою ценою куплено искупление человека и какою мукою.
«А она радостная и говорит: 'Веселие души духовно прибыльно'. Страдание посылается, дабы веселие духовное случилося в конце веков', в конце пути человека, в конце всякого круга жизни человека. При вере и надежде страдание и радость — это все одно. Да и без меня ты все сие знаешь. Не угрюмь душу, Радислава».
Воскликнула Радислава: «А ты еще и не знаешь всего окаянства моего! Во время молитвы помыслы нечистые одолевают». Она нагнула ветку и закрылась молодой листвой, точно убрус зеленый накинула на пылающее лицо. «Да столь сладко одолевают, что и не в мочь их отогнать. Отец говаривал: 'В роду нашем кровь кровь кличет, кровь кровь борет'. Сперва во мне борола до исступления, а ныне кличет — и не знаю что греховнее».
Из-под листвы она украдкой взглянула на царевича, нечаянно зазывно взглянула и продолжала истово: «Слушай, Светомире, как мы приедем в царство ваше, не хочу в хоромах государевых жити, в монастырь уйду, в келлию укроюсь. Господь не беэ милости — поможет».
Светомир раздвинул зеленые ветки и слегка перегнулся к Радиславе. И вдруг: дух захватило восторгом неведомым. Вот они —деревья, лучи солнца, а он, он изошел в лучах. Его не стало... А потом опять стало... Грудь разверзлась; вздохнула; и почил в ней безбольно весь, весь, прежде чужой мир. Светомир обмер...
Очнулся. Мир стоял вновь перед ним, как допреждь, но иной: листва стала зеленее, небо синее, раздельные солнечные лучи, проникавши сквозь листву, полились ослепительным золотым ливнем. (418)
Его охватила незнаемая робость. Он долго молчал. Наконец заговорил через силу:
«Кровь кровь и душа душу кличет. Я люблю тебя, Радислава. Трудна работа цаpя. А для меня трудна сугубо: я и ходить то по земле долго не умел. Тебе-же всякая былинка, что сестра родная. Ты и меня научишь здраво мыслить о земле. Соединим судьбы и жизни наши, Радислава, коль то угодно будет Господу».
Внезапно порыв ветра промчался по лесу, всколыхнул весенний убор дубровы. Затрепетали, склонились молодые, клейкие листочки, сплелись сучья дерев. Светомир и Радислава очутились близко, близко друг от друга. Протянутые руки их соприкоснулись. Они звонко, по детски рассмеялись, весело обнялись и горячо поцеловались на кочнувшихся ветвях.
Лето уж было в разгаре, когда посольство Иоаново дошло до земель Владаря. И перво-наперво все двенадцать Пресвитеров со Светомиром и Радиславою, оставив черноризцев и слуг в лесу, отправились на малое паломничество в пустыньку Парфения, хоть и знали, что старца боле нет в живых.
Окрест хижинки Парфения увидели они монастырь дубравный, где, сказавшись странниками, знавшими старца, нашли радушный прием.
Словоохотливые монахи сообщили все, что было им известно о случившемся в государстве за последние года. Рассказали, как после похорон царевича Светомира царица, мать его, в монастырь ушла к игуменье Меланье, и оттуда порою к старцу на исповедь в сию пустыньку приходила; а со смерти старца ее больше уж никто и не видал.
«Когда умер старец?», спросили святители.
«Тому уж семь лет минуло. На погребение сюда царь приезжал. А Царица не приехала. Год спустя государь женился на Зое, вдовице кесаря византийского, которая свое царство потеряв, у нас жить стала. И кажись, ничего худого не делает новая государыня, даже ласку оказывает, а невзлюбил ее народ, как невзлюбил незнамо за что и младенца, сына ее от Владаря-царя; а покойника, Серафима-царевича убившегося, народ и по сю пору все поминает и жалеет».
Светомир стоял у окна, спиною к говорящим. Он долго молчал; потом обернулся, спросил: «А что сталось с медведем бурым, который всегда за преподобным Парфением ходил?» (419)
— «Мишка», ответил один из монахов, «как схоронили старца, перед входом в часовню сел, с места не сходил и пищи не принимал. Так с тоски да голод/ и помер через малый срок».
Светомир и Радислава попросили пресвитеров обождать их возвращения, а сами вскочили на коней и помчались в монастырь к Меланье, надеяся увидеть там Отраду, или узнать куда она укрылась.
Со слезами умиления встретила старица игуменья нежданных желанных гостей, и Бога возблагодарила, говоря: «Благодарю Тебя, Господи, что сподобил меня грешную исполнити дело, мне завещанное. Ныне отпущаеши рабу Твою. Умру спокойно. Давно вожделею».
— «Где мать моя? Здесь, в монастыре?» был первый вопрос Светомира.
«Умерла мать твоя. Давно умерла. Как преставился старец Парфений, так и она денька через два за ним ушла».
Светомир содрогнулся всем телом. Кровь отлила от головы и сердца. Он не слышал более слов Мелании. Из далей далеких доносился голос Отрады, лилась невнятная песня. Он видит ее перед собою в царском одеянии, красивую, молодую. Она плавно проходит мимо, теряясь в дымке сперва прозрачной, потом густой. Душа его встрепенулась, устремилась ей вслед, потонула в ее мгле.
Очнувшись, Светомир услышал как говорила старица-игуменья: «Да, святой жизни была мать твоя, и молитвами своими тебя не оставит до конца твоих дней».