Повесть о солдатском бушлате - Страница 4

Здесь было настоящее царство аппаратуры. Даже воздух был особым — так, по крайней мере, казалось Макарову, — и он дал ребятам вволю подышать этим воздухом.

Он показал, как включается, как настраивается радиостанция. Сам Макаров особенно любил этот момент, — когда вспыхивают на панелях сигнальные лампочки и живое тепло начинает осторожно проступать сквозь стенки аппаратуры.

Он показал ребятам, как входят в связь, как осуществляется приём и передача, и отстучал на ключе с изящной небрежностью короткую радиограмму, а потом разрешил всем по очереди надеть наушники и послушать далекий, прорывающийся сквозь таинственные шорохи треск и писк морзянки. Он ревниво следил за выражением лиц ребят и радовался, когда ловил в их глазах восхищение и заинтересованность.

— А мой брат рассказывал: у них там всякой аппаратуры навалом! — сказал Борька Терёхин. — За день не обойдёшь. Моему брату предлагали стать радистом. А он отказался. На что ему, правда? Ракетчиком лучше. А ещё он рассказывал…

Всегда он выскакивал со своим братом-ракетчиком, кстати и некстати. Стоило Макарову сказать, что он и его товарищи собираются по тревоге за сорок пять секунд, как тут же оказывалось, что Борькин брат-ракетчик собирается всего за полминуты. Стоило рассказать ребятам про марш-бросок на тридцать километров, как моментально выяснялось, что Борькин брат-ракетчик однажды бежал восемьдесят. Стоило упомянуть, что Макаров как-то стоял на посту в сорокаградусный мороз, как температура в тех краях, где служил брат-ракетчик, немедленно опускалась до минус сорока пяти…

Макаров иногда и сам не замечал, как оказывался втянутым в спор. И сейчас он тоже не удержался и сказал Терёхину:

— А команды ракетчикам кто передаёт, как ты думаешь?

— Ну, радист… — сказал Терёхин.

— Вот то-то и оно, что радист, — сказал Макаров. — А кто уходит последним с тонущего корабля? Капитан? Да, капитан, но и радист тоже. А бывают случаи, когда радист так и остаётся в рубке гибнущего корабля, потому что до последней секунды посылает в эфир сигналы бедствия. Он, как часовой, не имеет права бросить свой пост, что бы ни случилось. А когда где-нибудь в горах или пустыне терпит бедствие экспедиция, на кого остаётся последняя надежда? На радиста. Да я вам ещё столько разных историй расскажу про радистов, что вы удивитесь!..

— Сейчас, сейчас расскажите! — закричали ребята.

— Нет, — сказал Макаров. — Когда-нибудь в другой раз. Между прочим, радисты должны ещё обязательно обладать терпением, понятно? А теперь пойдём дальше.

Он повёл ребят в учебные классы, и ребята ахали, увидев там радиосхемы, вычерченные на листах величиной чуть ли не с киноэкран.

— Ничего сложного, — говорил Макаров. — Мы когда первый раз их увидели, тоже запаниковали, а вот выучили же…

В этот момент он не мог отказать себе в удовольствии немножко порисоваться перед ребятами, он гордился ведь действительно «выучили же»! Мальчишеское желание покрасоваться, похвалиться прорывалось сквозь его ефрейторскую солидность.

— А вот мой брат-ракетчик… — сказал Борька.

— Да погоди ты со своим братом! — разозлилась Зойка Котельникова. — Слышали мы уже про твоего брата. Все уши прожужжал.

Терёхин сердито сверкнул на неё глазами, — видно, он здорово привык верховодить в классе и не терпел, когда это его право подвергалось сомнению. Конечно, Макаров мог поинтересоваться: «Ну так что там произошло с твоим братом?», но он нарочно не сделал этого, промолчал.

Из учебных классов они пошли к полосе препятствий. Здесь тоже было интересно. На полосе препятствий тренировалась рота, в которой служил Макаров.

Солдаты, его сослуживцы, весело подмигивали Макарову, посмеивались: они первый раз видели своего товарища во главе ребячьего взвода.

— Здорово, орлы! — дурачась, закричал приятель Макарова Толя Агафонов. — Наша смена идет! Наша надежда и опора! Ну как, не подведёте нас, стариков?

— Не подведём, дедушка, — сказала Зойка Котельникова.

Агафонов замолк, а потом расхохотался:

— Ишь ты! Мы в вашем возрасте не позволяли себе так разговаривать со взрослыми! Правда, Макаров? Это что они у тебя, самостоятельно так навострились? Или ты их так воспитываешь?

— Самостоятельно! — смеясь, сказал Макаров.

Полосу препятствий солдаты преодолевали по двое, так что каждый забег невольно превращался в соревнование между двумя солдатами. И ребята сразу же принялись азартно болеть. Они уже устали быть вежливыми, серьёзными и тихими, и теперь им представилась возможность покричать и повизжать вдоволь. И солдатам тоже нравилось, что у них вдруг появились настоящие, заправские болельщики.

Один солдат никак поначалу не мог преодолеть забор: он беспомощно повисал на руках, скользил по гладким доскам коленями и носками сапог. Ребята подбадривали его своими криками до тех пор, пока он всё-таки не перебрался через преграду.

— Это только для новичков забор страшен, — говорил Макаров, — а как натренируешься — одним махом перелетаешь его и будь здоров!

— Макаров! — неожиданно окликнул его командир роты. — А вы что же стоите? Ну-ка, покажите пример своим пионерам!

— Да я… — начал было отговариваться Макаров, но ротный перебил его:

— Быстренько, быстренько! А ребята за вас поболеют. Правильно, ребята?

— Правильно! — заорали ребята.

Конечно, ротный только для вида так говорил: «покажите пример», а на самом деле просто хотел, чтобы Макаров лишний раз потренировался. Такой уж характер был у командира роты: он никогда не упускал случая лишний разок потренировать солдата.

Макаров медленно пошёл к окопу, туда, где начиналась полоса препятствий.

Ему не повезло: бежать ему выпало на пару с сержантом Уткиным — одним из лучших спортсменов роты. Так что надежды оказаться первым у Макарова не было. А как ему хотелось оказаться сейчас первым! Победить во что бы то ни стало. Кажется, никогда раньше он не испытывал такого азартного напряжения. Он волновался так, что нога, которой он упирался в дно окопа, чтобы оттолкнуться, когда прозвучит команда, начала вдруг противно подрагивать. Он даже испугался, что, чего доброго, и вовсе не сумеет выбраться из окопа, опозорится с самого начала…

Но вот ротный дал команду, и Макаров тут же легко вымахнул из окопа и рванулся вперёд.

Как закричали, как завизжали сразу ребята! Точно судьба первенства мира решалась сейчас на их глазах.

Макаров полз по-пластунски под проволокой. Не поднимая головы, сильно работая руками, он подтягивал тело и по крикам ребят угадывал, что уже отстаёт от Уткина.

— Ста-сик! Ста-сик! — скандировали они.

Первый раз они называли его так. Не будешь же кричать: «Станислав Михайлович, поднажми!» Но об этом он подумал уже после, а тогда даже не заметил, не обратил внимания.

Он вскочил с земли, с ходу перелетел через забор и — вперёд! вперед! — побежал по буму. Бум всегда был его сильным местом, тут он даже обогнал на какие-то доли секунд соперника.

— Ста-а-сик! Ста-а-сик!

Уткин опять вырвался вперёд. Макаров видел его спину. Теперь не догнать.

— Ста-сик! Ста-сик!

Уткин что-то замешкался с гранатой. Оглянулся на Макарова. Макаров с разбегу швырнул гранату и — вперёд! Через окно в стене, через широкий окоп! Только бы хватило сил перепрыгнуть через этот окоп!

Вот уже и окоп позади, теперь ещё чуть-чуть, совсем немного, последние метры… Ноги уже отказывались слушаться Макарова. Он задыхался.

— Ста-сик! Ста-сик!

Они пришли к финишу рядом, плечо к плечу, как только в спортивных кинофильмах, когда авторы не хотят отдавать предпочтения ни одному из своих героев.

Ребята торжествовали.

— Что это с тобой случилось, Уткин? — стараясь отдышаться, спросил Макаров.

Уткин хитро, с прищуром посмотрел на него:

— Не мог же я допустить, чтобы ты осрамился перед своими пионерчиками!

— Ну, ну, не заливай! — Макаров с размаху хлопнул Уткина по спине. — Не оправдывайся!

Радостное чувство не оставляло его.