Повесть о детстве - Страница 73

Моисей улыбнулся и положил руку ему па плечо:

— Как это у евреев считают детей, чтобы пе сглазить?

— Детей? — удивлённо переспросила бабушка.— А-а... Считают так: не один, не два, не три, не четыре...

— Понимаю,— кивнул головой Моисей.— И я так считаю красные войска, чтобы не сглазить. Не одна тысяча, не две тысячи, не три тысячи...— Моисей умолк и, засмеявшись, добавил: — Не один миллион, не два миллиона!.. Одним словом, можете спать спокойно.

— Смотри, Сёма,— обратился дедушка к внуку и указал на Моисея.— Вот это голова! Ничего мне пе ответил и всё-таки не обидел. Вы зпаете, Моисей, я имею симпатию к вашей голове!

— Лишь бы не назначили за неё цену,— серьёзно ответил Моисей и встал.— Отправляюсь, мои дорогие, на фронт.— Он закурил и, затянувшись, мечтательно произнёс: — А потом я начинаю учиться на врача!

— Как это — на фронт? — ужаснулась бабушка.— Вы же только что встали с постели.

— Правильно,— согласился Моисей.— Раз встал, значит, могу идти. И друзья твои покидают тебя,—обратился он к Сёме.— Полянка уходит, и молодой этот, ну с фисгармонией, тоже идёт!

— Антон? — Сёма взволнованно забегал по комнате.— Вы слышите, дедушка? Антон тоже идёт!

Но на дедушку это сообщение не произвело никакого впечатления. Бабушка, обняв Моисея, что-то шептала, покачивая головой. Оиа застегпула крючок па его куртке и, внимательно посмотрев, сказала:

— Дай бог нам тебя уже видеть обратно!

— Дай бог! — повторил дедушка.

— Здоровым и богатым! — воодушевилась бабушка.— Чтобы у тебя было всего, сколько ты захочешь!

Дедушка вышел в коридор проводить гостя. Сёма побежал за ним.

— Я хочу знать,— оглянувшись, заговорил дедушка,— где помещается наш Яков?

— В Кашинском укреплённом районе.

— Это не фронт?

— Пока ещё всюду фронт,— уклончиво ответил Моисей и, обняв дедушку, крепко прижал его к себе и поцеловал в губы.— Будьте здоровы, Абрам Моисеевич! И ты будь здоров,— обратился он к Сёме,— Сёмен Яковлевич!..

— Я бы хотел тоже туда! — прошептал Сёма.

— Тсс! — Моисей нахмурился и закрыл ему ладонью рот.— Твоё место около дедушки и бабушки! Папа доверил их тебе.

— Да,— мрачно ответил Сёма,— а все идут.

— Сёмен Яковлевич,— сказал Моисей, заглядывая Сёме в

глаза-,— почему тебе не терпится? На твою долю ещё придётся не один бой!.. Правильно, Абрам Моисеевич? (Дедушка улыбнулся и кивпул головой.) Вот видишь, и дедушка согласен. И потом пет же никакой эвакуации. Трофим с отрядом остаётся на месте. Понял? Покажи, старина, свои зубы!

Сёма улыбнулся, и Моисей, поцеловав его в лоб и в голову, быстро вышел на улицу.

— Человек! — сказал дедушка, размышляя о чём-то.— Что ему болезнь? Он не смотрит на себя! Он идёт. Я не знаю, из какого куска они все сделаны. Как ты думаешь, Сёма? Ты молчишь? И разве в этом деле есть какой-нибудь денежный интерес? — продолжал рассуждать дедушка.— Никакого! За идею! За чистую идею!.. Как ты думаешь, Сёма? Что ты молчишь, когда я спрашиваю? — рассердился дедушка и оглянулся.— Где он? Он же только что был тут!

Но Сёма, набросив на плечи шинель, уже бежал по улице, ловко перепрыгивая через глубокие чёрные лужи и обдавая грязью прохожих. Скорее, скорее! Хотя бы увидеть их перед уходом и сказать что-нибудь. «Зачем ты уходишь, матрос Полянка? — с горечью думал Сёма.— Ведь мы никогда не обижали тебя, и ты был для пас первый друг. Зачем ты уходишь, Полянка?»

Вдруг рядом с Сёмой раздался испуганный крик:

— Сумасшедший! Ты можешь раздавить человека!

Сёма остановился и, тяжело дыша, оглянулся вокруг себя. С противоположной стороны размахивал фуражкой Пейся.

— Прыгай сюда! — сердито приказал Сёма.

— Хорошее дело! — возмутился Пейся и, приложив к губам руку трубочкой, закричал: — Здесь большая лужа! Я наберу полные ботинки!

— Прыгай! — ещё раз повторил Сёма и, побежав к тротуару, протянул Пейсе руку:—Пу, расхрабрись уже!

Пейся прыгнул и, внимательно осмохрев подошву на своих потёртых ботинках, спросил:

— Куда ты летишь?

— На фронт уходят,— угрюмо ответил Сёма,— Идём прощаться!

— Кто же идёт?

— Моисей, Полянка, Антон.

— Антон? — удивился Пейся.— И Полянка? Хороший вид будет иметь паш отряд. Кто ж остался? Я, ты и девчонка.

— Я бы и сам ушёл.

— Ты? — засмеялся Пейся.— Ты думаешь, если ты девять раз попал в кружочек, так па фронте уже тебя ждут?..

— Оставь! — оборвал его Сёма.— Мне хочется быть со всеми. Моисей поднялся с больничной постели и взял винтовку, А мы что?

— Я не пойму одного...— задумчиво произнёс Пейся.— Вот, допустим, идёт пехота в атаку. Идут рядами. Так получается, что задний ряд стреляет в передний? Я не пойму другого. Меня один раз побили на этой улице — и я вот уже три года хожу по другой стороне. С меня достаточно! А чего хотят эти вояки? Их же один раз побили и выгнали, зачем они опять суются на эту сторону? Какие-то неосторожные люди! Я бы на их месте обходил эту улицу за десять кварталов... Я не пойму третьего...

— У тебя там ещё много? — нетерпеливо спросил Сёма.—· Мы можем опоздать и не попрощаться.

— Пойдём,— нехотя согласился Пейся и снова заговорил: —> Я не пойму четвёртого...

Но Сёма, не слушая его, зашагал ещё быстрее. Подойдя к дому Магазаника, он с силой распахнул дверь и, взбежав по лестнице, столкнулся лицом к лицу с Трофимом.

— Извиняюсь,—сухо сказал Сёма.— Вы не видели Полянку или Антона?

— Полянка во дворе возле коней.

— Спасибо! — буркнул Сёма и повернул обратно.

— Погоди! — остановил его комиссар.— Иди-ка сюда, пожалуйста!

Сёма подошёл и молча поднял глаза на Трофима.

— Что так быстро? — удивился комиссар.— Ац, бац! Ты, кажется, обиделся на меня?

— Да, обиделся,— не глядя, ответил Сёма.

— За что? Лучше я буду знать!

— Как будто вы не знаете!— Сёма махнул рукой.— Одно притворство!

— Сёма!

— Да, Сёма. А что бы случилось, если б я пошёл с Антоном? Вам нужны особенные силачи, или, может быть, я, по-вашему, жалкий трус?

— Какие ты слова говоришь!— обиженно сказал Трофим.— Разве жалкий трус записался бы в отряд при комиссаре? Разве жалкий трус носил бы фамилию твоего отца? Некрасивые вещи говоришь, Сёма... Мы остаёмся здесь. И нам ещё дадут сильное подкрепление, потому что мы — стратегический пункт. Понял? И у тебя ещё будет дело. Ты курьер!

— «Курьер»! — с досадой повторил Сёма,— А куда вы меня посылали? Как будто я не понимаю! Это нарочно, чтоб выдавать паёк Гольдиным.

— Ты мне веришь, Сёма? — спросил комиссар.

— Ну, верю.

— У тебя скоро будет боевое поручение. Ясно? А пока иди, прощайся с друзьями. Скоро будет команда: по копям!.. Мир, Сёма?

— Мир,— всё ещё хмурясь, согласился Сёма.

— Ну, иди!

Сёма вышел на улицу. Около дома сидели на скамеечке Шера и Пейся, с любопытством провожая глазами идущие части. «Чего это они здесь расселись?» — подумал Сёма и подошёл к ним.

— Смотри, смотри,— Шера дёрнула его за рукав,— по шесть всадников в ряду. А лошади какие!

Сёма посмотрел на фыркающих, строптивых коней, и, хотя он по-прежнему боялся лошадей, сейчас он готов был немедленно сесть в седло и вместе с этими незнакомыми людьми, вместе с Полянкой и Антоном двинуться на противника. Конечно, он меньше любого из них. Это правда! Но разве отец прогнал бы его?

— Ты уже попрощался? — спросил его Пейся.

— Нет,— ответил Сёма и вздрогпул.— Надо идти!

— За это время можно было десять раз попрощаться и поздороваться,— усмехнулся Пейся.

— Я был у комиссара...— рассеянно ответил Сёма.— Ты простился? А ты, Шера?

— Я не пойду,— тихо сказала Шера,— я не люблю прощаться. Это всегда плохо. Становится так грустно. Человек куда-то уезжает, а когда ты его увидишь?.. Люблю, когда приезжают, люблю встречать, здороваться. Это весело, хорошо. А прощание...

— Ну, оставайся,— хмуро ответил он и подумал, что всё-таки что-то правильное есть в словах Шеры.— А я пойду! Не могу я так.