Повелитель гроз - Страница 37

Они ступили на землю Оммоса, и здесь в нем опять властно заговорило прошлое.

Тесная земля с тесными городами, которой правили жестокие и извращенные законы. Невеста Амрека не дождалась здесь почестей, ибо была всего лишь женщиной, сосудом для еще не рожденных мужчин. Процессия жила в своем собственном метрополисе, каждый раз разбивая лагерь. Они остановились лишь однажды, в Хетта-Паре, столице, подчинившись требованиям этикета. Король Угар чем-то неуловимо напомнил Ральднору Йир-Дакана; это было неизбежно. Ральднор смотрел на пышные пиры, на танцоров с огнем, на бесчисленных Зароков с огненными чревами, на хорошеньких жеманных мальчиков с хмурыми лицами. Здесь его осаждали не женщины, а мужчины. Его передергивало от отвращения, но в числе прочего он научился сардоническому такту.

В Хетта-Паре он спал особенно скверно.

На вторую и третью столичные ночи он поднялся и отправился бродить по сумрачным верхним галереям дворца, открытым в небеса, усыпанные небывало огромными звездами. Он думал об Орклосе — и об Аниси. На несколько коротких мучительных секунд он снова стал сыном степей. Наконец-то здесь, среди камней Оммоса, он понял, какими жалкими должны были казаться Аниси ее жизнь и красота.

А потом он увидел нечто, показавшееся знамением, непонятным, но могущественным.

Отделенная от него многими стенами и пропастями, женщина с кроваво-красными волосами стояла на своем балконе, окутанная ослепительной снежной белизной. Астарис, одетая в плащ из цельной шкуры безупречно белоснежного волка, преподнесенной ей лордом Катаосом, который купил этот мех через посредника на рынке Абиссы.

Ральднор содрогнулся.

Отвернувшись, он пошел по коридорам обратно. Она казалась ему призраком. И он не мог забыть, что им снился один и тот же сон. Аниси стала странным мостом между ними.

В его отсутствие к нему в постель пришла Лики и лежала, ожидая его в своей полной надежды чувственности. Он пожелал ее лишь потому, что она была под рукой.

— Мне кажется, во мне твой ребенок, — сказала она потом, лежа рядом с ним во тьме.

Банальность ее заявления вывела его из себя.

— С чего ты взяла, что он мой?

— Он не может быть ничьим другим, любовь моя. С другими я принимала меры, чтобы не зачать. Кроме того, я была верна тебе. А ты? Ты можешь сказать то же самое?

— Между нами не было никаких клятв. Ты вправе делать все, что тебе нравится.

— Так я и делаю. Захотела — и понесла от твоего семени. Но неужели тебя это совершенно не волнует?!

Он ничего не ответил. Многие висские женщины рожали детей без поддержки мужа, однако он чувствовал в ней желание привязать его к себе материнством, показать другим женщинам, что он заронил в нее частицу себя, будто специально выбрал ее для этой цели.

— Ты злишься, — упрекнула она его. — Что ж, теперь что сделано, то сделано. Я сказала ей , — по ее тону он понял, что она говорит об Астарис. — Она посмотрела на меня очень странным взглядом, но, в общем-то, она всегда странная.

Через три дня караван переправился через реку и вошел в Дорфар.

В тот день солнца сияли ослепительно. Под добела раскаленным металлическим небом перед ним предстала земля, похожая на темные женские волосы, расчесанные гребнем голубых гор. К его удивлению, сердце у него неожиданно забилось быстрее. Странно, но у него было ощущение, что когда-то прежде он уже видел Дорфар.

Корамвис глубоко взволновал его. Какая-то его часть противилась этому впечатлению. Но все же из прочитанного он знал, что на всем Висе не было города красивее. Не было города, который сравнился бы с ним по архитектуре, по изяществу и блеску, по количеству легенд, окружавших его.

На дороге их встретил гонец.

— Вал-Мала, мать Повелителя Гроз, приветствует свою дочь Астарис эм Кармисс.

И это были все приветствия, которые ей было суждено получить, пока Амрек был в Таддре.

Как и с городом, Ральднор ожидал и хотел чего-то иного. Он рисовал себе Вал-Малу в свете того, что о ней говорили: женщина средних лет, подверженная приступам ярости и склонная к невероятной жестокости, шлюха и злодейка. Он представлял себе дракона в женском обличье с лицом, исчерченным возрастом и злобой.

Его Волки проводили Астарис и ее свиту во Дворец Гроз. Так он впервые увидел Вал-Малу.

Она была вдвое старше него, но ее богатство и тщеславие продлили молодость. Она сияла роскошной, ослепительной красотой. В сравнении с Астарис ее красота могла бы показаться несколько вульгарной, но, напротив, рядом с Вал-Малой кармианка сильнее, чем когда-либо, напоминала восковую статуэтку. На королеве Дорфара было ярко-алое переливчатое платье, а по обеим сторонам от ее трона были прикованы алые птицы с длинными шеями и пышными хвостами. Но особенно поразила Ральднора одна деталь, несмотря даже на то, что он слышал об этом: бледность ее покрытой белилами кожи.

— Астарис, с этого момента тебе предстоит стать моей дочерью, — Вал-Мала не потрудилась скрыть свою неприязнь, и ритуальные слова только подчеркнули ее. Она обняла кармианку с брезгливостью, будто заразную. — Мы отвели тебе покои во Дворце Мира.

Это было оскорбление. По залу мгновенно пополз шепоток. Домом будущей супруги короля должен был стать этот дворец, а не какой-то захудалый Дворец Мира. Но король отсутствовал.

Астарис ничего не сказала. Ральднор лишь сейчас осознал, насколько может выводить из себя ее неподвижность. Он просто диву давался, глядя, как эти две поразительные женщины сошлись в смертельной схватке, которая одной из них была совершенно неинтересна.

Дворецкий попытался разрядить ситуацию, прошептав что-то на ухо королеве. Та тихонько ответила ему что-то, и он побледнел.

В этот день Ральднора преследовали странности. Когда они проходили через ворота Дворца Мира, он почувствовал, будто какая-то черная птица пролетела над его разумом. Котон, его возничий, ткнул большим пальцем в застарелые черные полосы на стенах.

— Видите, командир? Это часть дорфарианской истории. Вы слышали о женщине с Равнин, Ашне'е, желтоволосой ведьме, которая убила Редона?

— Слышал.

— Солдаты пришли, чтобы схватить ее, и обнаружили ее мертвой. Вслед за ними во дворец ворвалась толпа, они вытащили тело на улицу и сожгли его на площади Голубок. Эти черные отметины оставили горящие головни, которые они несли.

«И такую же участь этот человек, которому я продал душу, готовит для всех жителей Равнин», — подумал Ральднор. К горлу его подступила тошнота, однако Котон ничего не заметил.

Между деревьями мелькнула прохладная чаша дворца.

И он узнал его. Узнал светлый оттенок камня, проникающий за окна шелест листьев. А что внутри? Он в леденящем безумии рылся в своей памяти. Мозаичный пол, картина с танцующими женщинами, и на самом верху башни — комнатка… Нет, откуда он может все это знать?

Но стоило ему войти внутрь, и он увидел перед собой мозаичный пол. Комнату на вершине башни он искать не стал, ибо одна мысль о ней наполнила его зловещим страхом.

— А как раз над нами, — сказал Котон меж двух глотков вина, исчезнувших в его медвежьей пасти, — та комната, где лежала она, женщина с Равнин. Там ее и нашли мертвой.

В покоях принцессы появилась незнакомая женщина. Она была высокой, с кислым выражением лица, ее волосы безжизненного оттенка черного дерева были упрятаны на затылке в золотую сетку.

— Я Дафнат, главная придворная дама королевы, — с сухой улыбкой ответила она на вопрос Лики. — Я пришла посмотреть, в чем нуждается ваша госпожа.

Без лишних слов она принялась за работу, и взгляд ее был таким же пустым, как и ее слова. Как только она ушла, Лики передразнила ее, сморщив лицо и сжав груди руками.

Дафнат была закорианкой, странной хранительницей красоты королевы. Лики предположила, что Вал-Мала держит ее не столько за таланты камеристки, сколько за острый слух и неприятный характер.

В спальне королевы приглушенным светом горела ароматическая лампа.