Потрошитель - Страница 4

У Люка на лице промелькнул интерес. Конечно, в свои десять лет он считал себя слишком взрослым, чтобы участвовать в такой ерунде. Но я-то видел, что ему очень хотелось присоединиться к нам. Дамон в его возрасте был таким же. Слишком развитый и умный, чтобы участвовать в наших примитивных детских играх у реки, он всегда боялся пропустить что-то интересное.

— А давай-ка мы еще позовем твоего брата, — предложил я театральным шепотом, незаметно подмигивая Джорджу. — Втроем мы составим лучшую команду охотников по эту сторону лондонских предместий. У лисицы не останется ни шанса на спасение.

— Похоже, отличное выйдет приключение! — с важным видом поддержал меня Джордж.

В этот момент в гостиную вошла Гертруда. Ее рыжие волосы были убраны назад, открывая бледный лоб, на котором был особенно заметен так называемый «вдовий пик». Говорят, что такой треугольник волос на лбу — примета раннего вдовства, но пока ничто не предвещало такого печального исхода. На закорках Гертруды в комнату въехал их с Джорджем третий ребенок — четырехлетняя Эмма. У малышки были прекрасные светлые волосы и огромные глазищи. Во взгляде этих глаз было что-то от феи или эльфа, но никак не от человеческого детеныша. Девочка одарила меня широкой улыбкой, и я ответил ей тем же, испытывая невероятный прилив счастья.

— Папочка, а ты с нами отправишься? — позвал отца Оливер. — Я так хочу, чтобы ты увидел, как я охочусь.

— Ну ты же понимаешь, сынок, — покачал головой Джордж, — я только распугаю всех лис в кустах. Ведь зверь за милю услышит, как я приближаюсь.

— Стефан научит тебя двигаться тихо! — пролепетал Оливер, снова чуть шепелявя.

— Стефан и так уже учит твоего старика вести дела на ферме, — печально улыбнулся Джордж.

— Сдается мне, что сегодня вечером мы все вдруг взялись сочинять, — добродушно возразил я ему.

Хотя работа была нелегкой, но я всегда получал истинное удовольствие от времени, проведенного с Джорджем на ферме. Это так сильно отличалось от того, что я чувствовал, работая с отцом в родном поместье! Тогда я обижался и возмущался, что меня заставляют трудиться дома, вместо того чтобы отпустить учиться в университет Виргинии. Я ненавидел эту вечную критику отца; он постоянно оценивал мои действия, словно судья, который решает, достоин ли я стать хозяином поместья. У Эбботов я чувствовал, что меня любят и принимают таким, какой я есть.

Я сделал большой глоток хереса и откинулся назад в кресле, пытаясь очистить сознание от обрывков моего дневного кошмара. Катрина была мертва. Дамон, скорее всего, тоже. Отныне таков и был мой мир.

На следующее утро мы с Джорджем уже сидели в шикарном купе поезда, который вез нас в Лондон. Борясь с приступами тошноты, я откинулся на спинку роскошного сиденья. По прошлому опыту я знал, что город для меня — нелегкое испытание. В нем всегда слишком шумно, воздух пропитан манящим запахом человеческих тел. Я подготовился к этой тяжелой встрече заранее. Утром я напился крови скунса и кролика, и вот теперь в поезде меня мутило. Но уж лучше мучиться от укачивания, чем от жажды человеческой крови. Тем более что я собирался произвести на стряпчего Джорджа самое лучшее впечатление. Я понимал, какой большой чести удостоился, когда мой работодатель пригласил меня на встречу со своим компаньоном, с человеком, который вел все финансовые дела фермы и чьим советом мы руководствовались, решая, правильно ли ведем хозяйство, делаем закупки или управляем работниками.

Меня, ко всему прочему, мучило еще и то, что я так и не сумел вытрясти из головы образ Катрины, посетивший меня во время вчерашнего кошмарного сна.

Не в силах разговаривать, я просто кивал в ответ на вопросы Джорджа, например, о том, следует ли нам сдавать наших лошадей в аренду на шахты по ту сторону Айвенго. Я никак не мог переключиться с темы жизни и смерти на все эти мелкие людские проблемы, ни одна из которых не имела смысла с точки зрения вечности.

Бархатные занавески нашего купе раздвинулись, и в проеме показалась голова проводника.

— Чай? Газеты? — предложил он, держа в руках серебряный поднос, на котором соблазнительной горкой высились булочки и кексы. Мистер Эббот жадным взглядом следил за тем, как проводник накрывал на столике чай и выкладывал булочки с изюмом на чистые фарфоровые блюдца. Затем он поставил перед каждым из нас по порции.

— Возьмите и мою, — сказал я, передвигая свое блюдечко Джорджу. — И пожалуйста, дайте нам газету, — обратился я к проводнику.

— Конечно, сэр, — кивнул он в ответ и передал мне экземпляр «Дейли Телеграф».

Я тут же вынул из него свои любимые страницы и передал Джорджу те, что нравились ему. Себе я оставил спорт и светскую хронику. На первый взгляд довольно странное сочетание. Но дело было в том, что за последние двадцать лет у меня выработалась привычка изучать колонки светских новостей всюду, куда бы меня ни забрасывала судьба. Я искал хоть малейшее упоминание о некоем графе де Санг. Именно под таким псевдонимом — от итальянского «кровь» — мой братец прославился в Нью-Йорке. Я надеялся, что он наконец оставил свои безумные эскапады и отвратительное позерство. Последняя из его выходок в моем присутствии едва не привела нас обоих к гибели. В итоге я решил, что для нас обоих будет лучше, если мы станем держаться друг от друга подальше, и постоянно был настороже.

«Брэм Стокер ставит в „Лицеуме“ новую пьесу с Генри Ирвингом в главной роли… Сэр Чарльз Эйнсли устраивает прием в своем доме в Ист-Энде… Ходят слухи, что Сэмюэль Мортимер баллотируется на пост государственного советника от Лондона… Знаменитый граф де Санг был замечен в загородном Клубе профессионалов в обществе очаровательной актрисы Шарлотты Дюмон».

Едва до меня дошел смысл последней фразы, у меня свело живот от ужаса. Чего-то подобного я и ждал все это время. Новость в газете означала только одно. Дамон по-прежнему преследует меня, и это не просто фантазия, которую породило мое разыгравшееся воображение или лишний глоток хереса на ночь. Потому что, хотя Дамон и ненавидел меня больше всех на свете, я все еще оставался его родным братом. И знал его всю свою жизнь. С детства я предчувствовал неизбежное столкновение Дамона с отцом. И я понял это задолго до того, как всё произошло. Между ними вечно чувствовалось какое-то напряжение, воздух словно был наэлектризован, как перед грозой. Я всегда знал, когда мой брат сердился или злился на кого-то из друзей, даже если он улыбался. Я мог предсказать, что драки не миновать, хотя он сам ни за что бы в этом не признался. Даже когда мы стали вампирами, какая-то глубинная связь с ним позволяла мне, как и прежде, чувствовать его настроения на расстоянии. И сейчас — понимал он это или нет — Дамон был в беде.

Я пробежал глазами колонку до конца, но упоминаний о моем брате больше нигде не встречалось. Там были только лорды, герцоги и графы, которые, видимо, на сей раз и составляли компанию Дамона. Не скажу, что меня это сколько-нибудь удивило. Лондон — с его бесконечными вечеринками и приемами, с его атмосферой свободы и разнообразия — всегда притягивал меня именно как место, которое, как я полагал, выберет для жительства мой брат. В любом состоянии, в облике человека или вампира, он всегда умел и любил производить впечатление. И кроме того, нравилось мне это или нет, но он был моим братом, и по венам у нас текла одна кровь. Если его потянуло в Англию, не значит ли это, что и я здесь оказался не случайно?

Я вновь заглянул в статью.

Кто такая Шарлотта Дюмон? И где находится этот Клуб Профессионалов? Возможно, после встречи с адвокатом мистера Эббота мне удастся отыскать его. Эта мысль немного меня успокоила. В конце концов, я не сомневался, что Дамон пьет кровь этой Шарлотты, но если таковы были все его прегрешения, то кто я такой, чтобы судить его или вмешиваться? Если же он совершает что-то более ужасное, что ж, тогда я… Терять мне было нечего; ступив на этот путь, я неизбежно пройду его до конца.