Потому что потому - Страница 3

Наутро - второе утро на даче - Вадим обнаружил на пороге кирпич. Кирпич как кирпич, ничего особенного. Одно странно: вчера его не заметил. Поднял, швырнул в кусты и тут же (история литературы диктует правило: в подобных случаях ставить отточие)... на ничего не подозревающего, еще до конца не проснувшегося Вадима обрушился поток ледяной воды, потом загремело, просвистело вниз с плоской крыши крыльца звонкое цинковое ведро, и только многими тренировками отработанная реакция отбросила Вадима назад, прижала к дверному косяку. Опорожненное ведро брякнулось на крыльцо, гремя, скатилось по ступенькам, притормозило в траве. Вадим машинально отметил: ведро хозяйское, ранее стояло возле сарая, сам видел.

Встряхнулся, как пес, - хорошо, что жара, июль! - прислушался: кругом тишина. Враг себя не выдавал, даже если и видел случившееся. Вадим сбежал с крыльца, осмотрел кирпич и ведро. Они были связаны тонкой леской, которую не сразу и заметишь: вглядеться надо. Древний трюк. Но, как видно, неумирающий: дураков в каждом поколении хватает. Дураком в данном случае Вадим самокритично назвал себя. Он вновь бросил кирпич, огляделся по сторонам. Тишина на белом свете, покой. Утро раннее-раннее, росистое, знобкое, обещающее жаркий и полный солнца день. Кругом никого.

- Эге-гей! - крикнул Вадим, не надеясь, впрочем, что Они тут же появятся.

Они и не появились. Не исключено, что Они еще безвинно спали на своих кроватях, топчанах, диванах и раскладушках, смотрели цветные и черно-белые сны, сушили теплыми щеками мокрые пятнышки слюны на подушках - извечной спутницы сладких детских снов. А ведро с кирпичом Они накрепко увязали поздно вечером или ночью, дождавшись, пока Вадим ляжет спать. Пожалуй, именно в этот момент Вадим и назвал их - Они, с прописной буквы, в чем виделось и определенное уважение к противнику, и признание весомости его обещаний, и предельная его обезличенность. Сказал же один из клона: нас много.

Жить становилось беспокойно, но пока вполне любопытно. Не скучно. Бог с ней, с водой: холодный душ утром еще никому не вредил. Лишь бы работать не мешали.

Но ведром с водой дело не ограничилось.

Когда Вадим пристроил этюдник на поляне, стараясь, чтобы в поле зрения оказались незнакомые ему лиловые, на длинных толстых стеблях цветы, похожие по форме на колокольчики, росшие кучно и густо, и еще купы низкорослых деревьев вдоль речушки - поодаль, и еще линия высоковольтной передачи - там, дальше, "и какие-то строения - совсем у горизонта; когда он умостился с карандашом в руке на складном брезентовом стульчике и, по привычке сощурившись, "фотографировал" видимое (цветы, чудо-колокольцы вот главное, вот центр!..). в "кадр" вошли двое пацанят - лет семи и лет пяти. В ситцевых цветастых трусах-плавках и мокрые: речная вода, как на утках, каплями держалась на них, и в каждой капле дрожали маленькие солнца. Пацаны-утята вошли в "кадр", плавно прошествовали через него, заглянули в ящик этюдника: что там дядя прячет? - и встали позади, как вчерашние всеведы.

Вадим развернулся к ним на своем стульчике.

- Чего вам? - сердито спросил он.

- Дядя, - сказал тот, что постарше, - вы художник.

Это был не вопрос, а скорее утверждение, произнесенное к тому же с некой ноткой обвинения.

- Ну художник, - нелюбезно сознался Вадим, уже смутно подозревая тайную связь между вчерашней четверкой, сегодняшним ведром и этими малолетними ихтиандрами.

- Нарисуйте с нас картину, - проникновенным голосом попросил старший, а младший, уцепившись ручонкой тому за трусы, все время шумно шмыгал кнопочным носом и, не жалея нежный орган обоняния, нещадно его сминая, утирал свободной ладонью.

- Легко сказать... - усмехнулся Вадим. Ему неожиданно понравилась просьба. Собственно, не сама просьба, а та изящная форма, в которую облек ее семилетний проситель. - Я, понимаешь ли, пейзажист, а не портретист... - сказал и спохватился: не поймут. Объяснил: - Я пишу - ну рисую природу. Лес там, речку, домики всякие, коровок, - он слышал где-то, что уменьшительно-ласкательные суффиксы в разговоре с детьми способствуют взаимопониманию. - А людей, брат ты мой, не люблю... - Поправился: - В смысле: рисовать не люблю.

- Не умеете?

Откровенное презрение в голосе собеседника немало уязвило Вадима.

- Почему не умею? Еще как умею! Я же ясно сказал: не люблю. Ну как тебе объяснить?.. Ты в школе учишься?

- Во второй перешел.

- Ага. Молодец. Вот, например, писать палочки - или чего вы там пишете? - ты любишь?

- Не-а...

- Понимаю тебя, брат. - Вадим входил во вкус, сам себе нравился: этакий Песталоцци. - А считать? Арифметику?

- Не-а...

Вадим несколько растерялся.

- А географию? - он не помнил, что изучают в первом классе, да и не знал: с тех реликтовых пор, как он сам перебрался во второй и пошагал дале. Министерство просвещения не дремало; программы, говорят, чуть не ежегодно меняются.

Новоиспеченный второклашка был, однако, упорен:

- Не-а...

Вадима осенило:

- Ну а физкультуру?!

Оказалось - попал.

- Еще как! - оживился мальчик.

- Отлично! - Вадим вновь почувствовал себя Песталоцци. - Писать и считать не любишь. Но умеешь: приходится. А любишь физкультуру. Так и я. Природу рисую с удовольствием, а людей не хочу.

- Бывает, - по-взрослому согласился мальчик, сочувственно вздохнул. Значит, не нарисуете?

- Извини, брат.

- Тогда мы почапали, - старший не без усилия отцепил ладонь молчаливого соплячка от собственных трусов и бережно сжал ее в своей. - Ладно?..

- Чапайте, чапайте, - с облегчением сказал Вадим.

Он еще малость поглядел, как бегут они по высокой густой траве: у младшего только голова торчит из-за зеленой стены, качается из стороны в сторону, а старший на бегу склонился над ним, шепчет чего-то: может, про неумелого дядю-художника, не любящего людей рисовать. А дядя-художник уже забыл о собеседниках, развернулся к этюднику, карандашом на картон замахнулся... И вдруг обмер. Натуры не было.

То есть, натура, конечно, была, но не вся. Поле имелось. Кусты и деревья, намечающие извилистую ленту реки, росли по-прежнему. Линия электропередачи исправно гнала ток по проводам откуда-то куда-то. Строения на горизонте виднелись. А вот цветы - центр этюда! - исчезли. Напрочь. Как не цвели.