Потому что потому - Страница 1
Сергей Абрамов
Потому что потому
Сказочно правдивая история
Сначала, когда Вадим впервые расставил на лесной опушке дюралевую треногу этюдника и только вгляделся, сощурившись, в редкий ельничек впереди, в тропинку, чуть видную в траве, перевитую для крепости жилистыми корнями деревьев, еще во что-то вгляделся - не суть важно! - фотографируя увиденное в памяти, в этот момент они и появились: возможно, передовой их отряд, разведчики-следопыты. Тогда Вадим особо их не рассматривал: мало ли кто интересуется бродячим художником. Привычное дело: по улицам слона водили... Они встали за спиной Вадима, молчали, ждали. Тонким и ломким углем Вадим набрасывал на картон контуры будущего этюда, готовил его под краски. Он любил писать сразу набело - почти набело, потому что потом, если работа удавалась, он еще до-олго возился с ней в мастерской, отглаживал, "обсасывал", как сам говорил. Но именно с ней самой. Хотя, бывало, ему казалось, что картон слаб для этой натуры, и тогда он брал холст или - с недавних пор - лист оргалита, удобный для его подробной и гладкой манеры письма, и писал заново, отталкиваясь и от картона, но больше от памяти. Она и вправду была у него фотографической: гордился ею и не перегружал ненужным.
Те, кто стоял позади, были _ненужными_. Вадим не оглядывался, не фиксировал их, только сетовал про себя: неужто полезут с вопросами?..
Однако не полезли. Постояли по-прежнему молча и молча же скрылись, будто растаяли, растворились в зелени - столь же незаметно для Вадима, как и ранее возникли.
А работалось, в общем, неплохо: споро. День выдался чуть пасмурный, сероватый, удобный по свету: солнце облаками прикрыто, не режет натуру, не меняет освещения, двигаясь, как и положено, с востока на запад. Поэтому Вадим не очень-то любил солнце, особенно полдневное, непоседливое - не поспевал за ним, и, помнится, кто-то ругнул его в прессе - после персональной выставки в зальчике на Горького: за "мрачноватость палитры, отсутствие радости в природе". Как будто вся радость - в солнце...
Седой день хорошо лег в этюд, и Вадим был доволен, заканчивал уже, доводил картон до ума, когда опять появились они. Удобнее, пожалуй, далее именовать их так - Они, с заглавной буквы, ибо для Вадима Они были одним целым, многоруким, многоглазым, вездесущим существом, своего рода излюбленным фантастами сообществом - _клоном_, где отдельные особи не играют большой роли, но вот все вместе, в единении.
Впрочем, давно известно: в единении - сила, и фантастика тут ни при чем.
Сила встала, как и прежде, позади и на сей раз не умолчала.
- Реализм, - сказала она.
Вадим заставил себя не обернуться, не увидеть, кто это "вякнул". Продолжал работать, зная прекрасно, что вступать в спор с невеждами бессмысленно и опасно. Да и что ему до невежд?..
А невежды не унимались.
- Не скажи... Посмотри, как он цвет чувствует.
Только не оборачиваться, не проявлять любопытства, молчать, молчать...
- Что цвет! Зализывает... И форма статична...
Не выдержал - обернулся. Позади, уставясь в этюд, стояли четверо. Трое парней и девица. Два парня - лет четырнадцати-пятнадцати (Вадим не умел определять детский возраст), третий - куда помладше, пятиклашка какой-нибудь. Те двое, похоже, близнецы: в фирменных джинсах, в адидасовских кроссовках, в адидасовских же синих, с белым трилистником на груди маечках, одинаково стриженные - или нестриженые? - черноволосые, долговязые, худощавые, хотя и широкоплечие. Физкультурники. Третий попроще: в отечественной ковбоечке, в спортивных шароварах, мощно оттянутых на коленях. Через всю щеку - свежая царапина: наткнулся на что-то, на ветку или на проволоку - не от бритвы же... Девица - честно отметил про себя Вадим - выглядела вполне удачно. На четыре с плюсом. Легкий широкий сарафан-размахайка, шлепки-вьетнамки. Ноги длинные, от ушей растут, как в народе молвится. Загорелая. А волосы, волосы - мама родная! - царские волосы: тяжелые, огненно-рыжие, цвета каленой меди, прямые, не заплетенные в косу, но, зажатые, аптечной резиночкой, небрежно переброшены на грудь, чуть не до колен достают.
А почему на пятерку не потянула?
Цепкий взгляд художника, мгновенно ухватив - и оценив! - все детали, не прошел и мимо этой: томности в ней, в девице длинноволосой, было многовато, ленивой волоокости, взгляд больно отрешенный, этакий неземной. Как правило, самоуверенно считал Вадим, такой взгляд должен прикрывать всякое отсутствие мыслительной деятельности. Да и откуда бы взяться подобной деятельности у сей юной и - честно! - весьма привлекательной особы, еще, как кажется, и школы-то не окончившей? А может, и окончившей кто ее, дылду, разберет... Хотя что она в таком случае делает в компании всезнающих молокососов, серийно выпущенных известной фирмой "Адидас"?
Подробный - пусть и занявший всего секунд двадцать - осмотр неопознанных объектов не мешал Вадиму злиться, прямо-таки наливаться злостью. Терпеть он не мог знатоков липовых, лезущих во все дыры со своим оригинальным мнением, вообще соглядатаев не любил.
- Слушайте, - сказал он, стараясь быть миролюбивым и терпимым, - шли бы вы...
- Куда? - вежливо осведомился "адидас" номер один. И все посмотрели на Вадима, будто только-только заметили его рядом с этюдником, будто он до сих пор оставался невидимым. Этакий фантом, внезапно материализовавшийся из Ничего. Удивительно, конечно, но случается, судя по спокойному любопытству пришельцев.
- Сказать куда? - зверея, спросил Вадим.
- Не стоит, - быстро отреагировал "адидас" номер два. У них с братцем и голоса похожими оказались. - Здесь дама и, заметьте, ребенок.
Дама на диалог не реагировала, разглядывала Вадима с томным интересом, перебирала пальцами волосы, скручивала их в золотые колечки. А ребенок обиженно глянул на фирменного друга: он-то сам себя ребенком явно не числил.
- Заметил, - сказал Вадим. - Быстро забирайте свою даму и ребенка и дуйте отсюда пулей. И чтобы я вас больше не видел. Понятно объясняю?
- Куда как! - усмехнулся "адидас"-один. - Мы, конечно, уйдем. Сейчас. Мы уважаем творчество. В данный момент. Но момент, как вам должно быть известно, течет. А нас много. И мы разные. Вообще.