Потерянные страницы - Страница 4

Изменить размер шрифта:

— Разумеется.

— Прекрасно, прекрасно. Ты катился под откос, просто к чертям, когда пришел ко мне за работой. Даже не верится, что ты когда-то увлекался флетчеризмом. Пережевывайте каждый кусочек пищи дюжину раз!.. Вздор! Покуда держишься подальше от попоек и курева, во всем будут лады! А что, посмотри на меня! — Макфадден резко сорвал с себя пиджак, закатал один рукав и напряг обнаженный бицепс. — Пошел пятьдесят седьмой год моей молодости, и я на вершине здоровья! Немного поседел у висков, но то лишь иней на крыше. Огонь внутри все пламенеет! Ты можешь достичь того же, если будешь следовать правильным курсом!

Кафка кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание.

— Безусловно, сэр. А-а-а, полагаю, вы позвали меня, чтобы обсудить вопрос, касающийся работы?..

Макфадден посерьезнел, затем пристроил мускулистую ягодицу на край дорогого стола.

— Именно, сынок. По поводу твоей колонки.

— Могу предположить, что «Спросите Жозефину» теряет популярность у читателей «Жизненных историй». Или поступили какие-либо жалобы?

— Нет-нет, ничего подобного. Твой материал расхватывают как обычно, и никто не жаловался. Просто советы, что ты даешь читателю, столь… столь эксцентричны! Они всегда были такими, но я тут прочел последний выпуск и… Сынок, ты зашел в неизведанные дебри!

— Боюсь, я не совсем понимаю, о чем вы.

— Не понимаешь? А как ты объяснишь это? «Встревоженная в Акроне» спрашивает твоего совета, заводить ли ей второго ребенка. Вот твой полный ответ: «Нас приводит в восторг ящерица, неожиданно проскочившая под ногами на тропинке в Италии, мы готовы сотню раз нагнуться за ней, но когда увидим сотню ей подобных на прилавке, увидим, как они лихорадочно карабкаются друг по другу в бутылках из-под маринованных огурцов, мы теряемся».

— Достаточно ясно сказано, как мне кажется.

— Ясно? А по-моему, чрезмерно витиевато!

Кафка улыбнулся саркастической, наигранно-серьезной улыбкой.

— Упрек, который вы нередко предъявляли самому себе, сэр.

— О-хо-хо! Ну да, так оно и есть. Но не стоит сравнивать. А вот это? «Томящаяся в Питтсбурге» желает знать, как заставить ухажера поднять волнующий ее вопрос. Твой совет: «Посыльный всю жизнь в дороге. Выносливый, неутомимый, работая то левой рукой, то правой, он протискивается сквозь толпу. Если наталкивается на помеху в пути, то бьет себя в грудь, а на ней искрится символ солнца. Ему уступают дорогу чаще, чем простому человеку. Но между ним и вами столько людей, им нет конца. Если б он странствовал по пустынным местам, то летел бы птицей, и вы скоро услышали бы его стук в вашу дверь. Однако он все еще пробирается сквозь внутренние дворы замков, коим нет конца. Если он наконец прорвется через внешние врата — но тому никогда, никогда не бывать, — у ног его ляжет вся столица империи, сердце мира, пульсирующее от пресыщения до взрывоопасного состояния. Никому не пройти мир насквозь. Вы же сидите у окна, за которым спускаются сумерки, и о том мечтаете».

Кафка многозначительно промолчал. Затем пояснил:

— Лучше, как мне кажется, не рождать пустых надежд.

Макфадден захлопнул журнал, из которого цитировал.

— Пустые надежды! Боже мой, сынок, об этом ли речь! Из такой тарабарщины невозможно понять, о Земле ты пишешь или о Марсе! Я знаю, что девиз нашего журнала: «Вымыслу не угнаться за правдой», но подобный вздор выходит за все мыслимые рамки!

Эти слова задели Кафку за живое.

— Читатели, очевидно, извлекают правильный смысл из моих притч — они их успокаивают.

— Насколько же несчастным надо быть, чтобы найти утешение в таком пустозвонстве. Однако компания Макфаддена занимается другим. Откровенная правда, изложенная без обиняков! Не прятаться от суровой действительности, говорить прямо, не затуманивая разум. Если б ты мог удержать это в голове, Фрэнк!

Кафка, вставая, проговорил:

— Постараюсь, сэр. Хотя моя натура не такая, как у остальных людей.

Макфадден тоже поднялся и положил руку Кафке на плечо.

— Об этом я тоже хотел поговорить, сынок. Ты знаешь, что я по-отцовски приглядываю за своими подчиненными и неравнодушен к их личной жизни. В глаза бросается, что ты становишься отшельником-одиночкой, заядлым холостяком. Прими же мой искренний совет к сведению, как персонально, так и с точки зрения требуемого от тебя стиля письма. Нельзя работать только для себя и оставаться этим довольным. Человеку нужна жизнь, наполненная взаимной любовью, дом, дети, которые вносят смысл в существование. Любовь толкает нас на истинно божественный труд, а работа на себя — эгоистична, черства и пуста. Человеку необходима вторая половина, с которой он мог бы разделить радость и горе.

Делясь своими представлениями о смысле жизни, Макфадден постепенно подвел подчиненного к двери. Выпроводив Кафку из кабинета, он от всей души хлопнул его по плечу, да так сильно, что уступавший ему по массе Фрэнк едва удержал равновесие.

— Съешь таблетку дрожжей, сынок, и назад в трудовую упряжку!

Кафка молча взял предложенную пилюлю и удалился.

Вернувшись в офис, он кинул таблетку в ящик, скопивший уже немалое количество ей подобных. Затем схватил конверт, вскрытие которого было прервано вызовом к начальнику, и извлек его содержимое.

«Дорогая Жозефина, — прочел Фрэнк. — Даже не знаю, с чего начать! Моих больных престарелых родителей скоро выселят с нашей фермы: из-за нескольких неурожайных лет они влезли в долги, которые невозможно выплатить. Моя работа — наша последняя надежда на выживание — тоже висит на волоске. Проблема, понимаете ли, в начальнике. Он делает мне непристойные предложения, которые я скромно отклоняю. Мне кажется, что он не станет долго терпеть мою непорочность, и придется либо склониться перед его волей, либо потерять работу! Я извела себя переживаниями, не могу ни спать, ни есть. Меня ничто более не волнует, лишь бы найти выход. Я, наверное, плохая дочь? Подскажите, пожалуйста, что мне делать!»

Кафка заправил пишущую машинку. Пытаясь придерживаться совета Макфаддена, он застучал пальцами по клавишам.

Не отчаивайся, тем более из-за отсутствия в твоей душе должного отчаяния. Даже когда кажется, что все кончено, пробуждаются новые силы, а это и значит, что ты еще жива.

Кафка задумался и добавил, словно дополнительную строчку к завещанию:

А если они не пробуждаются, значит, тут все кончено, раз и навсегда.

В рабочем кабинете гостиничных апартаментов на Пятой авеню стоял письменный стол в точности такой же, как и в офисе. Вечерние сумерки укутали Кафку в черное манто. Он от руки писал на родном немецком языке еженедельное письмо младшей, самой любимой сестренке Оттле, ныне живущей с мужем Иосифом Давидом в Берлине.

Дорогая моя Оттла,

Я непомерно рад слышать, что ты наконец освоилась в новом доме и обстановке. Нелегко сбросить кандалы нашей Мамочки-Праги. Иногда я представляю, что самые впечатлительные ее жители словно подвешены на башнях и часовнях города за прокалывающие плоть крючки, как краснокожие на ритуальных истязаниях. Хоть я и сам блуждающий экспатриант уже пару десятков лет, я еще помню свою первоначальную растерянность после того, как дядя Альфред взял меня под свое крыло и, словно ракету, запустил делать карьеру. Думаю, именно извечная память о Богемии и нашем родном городе мешала мне до недавних пор где-либо основаться. Хотя, по правде сказать, мне сразу же начал нравиться скитальческий образ жизни. Есть своя притягательность в отсутствии длительных тесных связей с людьми, да и в постоянной смене мест, рождающих новые мысли.

Все, конечно, изменилось после «Случайной встречи», о которой я тебе распространялся, боюсь, чрезмерно детально. Знакомство в разреженном воздухе одной из вершин Гималаев с неким Учителем — бесценной жемчужиной одиноких гор — и последовавшее годовое пребывание под его обличительной опекой привело к решению поселиться где-нибудь, чтобы следовать определенным целям, в полную силу используя свои таланты. Моя вторая родина, как я с уверенностью могу сказать, теперь Америка — практически последняя страна, которую я посещал в должности инженера, но которая мне часто снилась — вплоть до таких подложных образов, как статуя Свободы с мечом вместо факела! Поэтому здесь, в самом энергоемком центре нового века, я пустил свои корни.

Что касается твоей новой роли матери и жены — прими мои искренние поздравления. Ты знаешь, как высоко я ставлю воспитание потомства, хотя у меня есть немало известных тебе причин относиться к этому делу совсем иначе. Однажды я даже осмелился мечтать о такой доле и для себя. Но счастью не суждено было поселиться в моем доме. Хотя в жизни было много женщин, ни одна из них не соответствовала моим уникальным требованиям. (Конечно, давно ушли в прошлое сожаления о вечном одиночестве.) Любопытно, мой работодатель, господин Макфадден, счел приличным подойти ко мне сегодня именно с этим вопросом. Возможно, я приму его прямолинейный совет и начну вновь ухаживать за прекрасным полом, но только ради временного развлечения. Суровость моего странного образа жизни лишь усугубилась, накладывая на меня еще больше запретов, чем ранее…

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com