Потерянное дитя (СИ) - Страница 1

========== Знакомство. Глава 1 ==========

Комментарий к Знакомство. Глава 1

— Вик, тебя Юлия Михайловна к себе вызывает, — в библиотеку просунула голову Лилия и, найдя меня взглядом за столом у окна, позвала. Голубые глаза у светловолосой девочки блестели в непонятном предвкушении, а еще она закусывала нижнюю полную губу, будто пыталась сдержать слова. Явно лишние.

Лилия та еще болтушка.

Я равнодушно кивнула и со вздохом захлопнула книгу.

Мне нравились стихи Ахматовой.

С самого утра наш приют напоминал разворошенное осиное гнездо. Разве что дети не стремились кого-то покусать, а лишь носились с горящими глазами, перешептывались по углам, да бросали мне любопытные взгляды в спину. Поэтому после завтрака я выбрала не спортивную площадку, для тренировки с мальчишками, а тихую библиотеку, где можно было отвлечься за томиком стихов Ахматовой.

Я не особо любила читать или как-то тратить время на подобные скучные занятия, только выхода не было — сидеть в том бедламе не хотелось категорически. А наставлять на тишину — тоже. В выходной можно им позволить расслабиться и побыть детьми.

Тем более в такой редкий и солнечный для Питера день. Особенно осенью, и особенно для конца октября.

Я коротко постучала в дверь и приоткрыла.

— Звали?

— Да. Проходи, пожалуйста, — женщина за столом засуетилась, убирая лишние бумаги, чтобы ничего под рукой не мешалось, и что-то достала из нижней полки.

Я прошла в светлый кабинет, освещенный солнцем, маленький, но очень уютный, и села на стул напротив рабочего стола директора приюта. На стенах висели картины и картинки юных воспитанников, у дверей разные фотографии групп. У окна шкаф, забитый бумагами. И стол по центру с несколькими стульями у него. На столе старенький компьютер тихо дребезжал, намекая, что пора бы им заняться, но директор не хотела тратить лишних средств на наем специалиста, а дети могли добить бедного динозавра своим энтузиазмом в починке.

Не так часто бывала здесь, но захаживала. Обычно Юлия Михайловна сама находила меня если что-то требовалось. Сама по себе женщиной она была строгой, но понимающей. Иначе не продержалась бы на посту больше пятнадцати лет, вырывая для воспитанников гранты, подарки, спонсоров и помощь. Конечно, жили скромно, в меру, но зато в тепле и заботе.

Директор была немолода, первая седина пробивалась в русых волосах, очки все чаще не снимала, ибо зрение совсем стало подводить. Да и глаза, зеленые, потеряли яркость.

Женщина тепло улыбнулась и опустила взгляд на коробку, которую поставила перед собой. Обычную, из-под обуви, которую часто использовали для хранения всяких мелочей и личных вещей воспитанники. А чего добру пропадать? Удобно же.

— Сегодня твой день рождения, — заговорила она спустя пару минут тишины и тяжело вздохнула, будто бремя, что лежало на ее плечах, сильно давило на совесть.

Я нахмурилась и сцепила пальцы в замок, положив на колени.

Юлия Михайловна посмотрела на меня.

— Твоя мать составила завещание и письмо с несколькими вещами, когда тебе исполнилось три года, если верить юристу. После ее гибели, и пока ты была в коме, юрист не трогал завещание. А в десять лет, когда ты пришла в себя, прошла реабилитацию, и тебя определили в наш приют, со мной связался юрист и передал папку. Условие — четырнадцатилетие ребенка, — женщина с сожалением посмотрела на меня и качнула головой, а после протянула коробку. — Я хотела бы ее дать тебе раньше. Но не моя воля.

Я поджала губы и кивнула, принимая то, что осталось от мамы.

— Можно идти? — уточнила у директора.

— Конечно, — с печалью смотря на меня, кивнула женщина.

Больше ничего не сказав, я тихо покинула кабинет и ушла в библиотеку, глубоко задумавшись.

Вся моя жизнь — череда неудач и испытаний. А мое рождение — черное пятно на жизни матери.

Конечно, она не показывала своих чувств, но я видела в ее голубых глазах раздражение и разочарование, которые она прятала за улыбкой и мягкими прикосновениями.

Могу с уверенностью сказать, что мама не любила меня. Да, привязанность и ответственность, но не любовь. Она была вынуждена меня оставить. Я была нежеланным ребенком с матерью-одиночкой.

Но в мои пять лет все изменилось.

Я никогда не жаловалась на память, и даже детский возраст отлично помню, но тот момент… он будто клеймом отпечатался в воспоминаниях.

Мы возвращались со школы балета, где мама работала хореографом, а заодно меня пристроила, несмотря на мои ярые протесты и нелюбовь к танцам, особенно к балету, от которого сама родительница была без ума. Из динамиков магнитофона частило «Русское Радио», ведущие обсуждали что-то, несомненно, веселое, время от времени заливаясь смехом.

Был дождливый день, несмотря на начало декабря, а дороги превратились в самый настоящий каток. Гололед.

Мама сидела за рулем поддержанной «БМВ» и, щурясь, всматривалась в светофор, нервно стуча указательным пальцем по рулю. Серость разных оттенков царила на улице, стремительно темнело, а люди спешили в укрытия или по домам, оскальзываясь на тротуаре, покрытом тонким льдом.

Дождь зачастил, и дворники со скрипом прошлись по стеклу.

Я вздохнула и уткнулась лбом в окно, безразлично смотря на витрину какого-то кафе.

Машина дернулась и не сразу, но осторожно поехала вперед по накатанной дороге.

От пассивного созерцания отвлек меня неожиданный визг шин, и я вскинула голову, смотря в сторону мамы, которая широко открытыми глазами смотрела вперед, крепко стискивая руль. Я только потом заметила, что так и не развивший скорость транспорт замер, а в нашу сторону мчался потерявший управление пассажирский автобус.

Мыслей не было. Накатил только испуг, а тело мигом похолодело.

Столкновение произошло резко. Сильно дернуло. Разболелась голова. И все.

Тьма.

Безликая и ледяная тьма, охватывающая своими скользкими и мерзкими пальцами душу и саму суть, и в которой я плыла в полном одиночестве, не осознавая сколько времени пробыла в таком состоянии.

Я была совсем мелким ребенком и до конца не понимала, что именно случилось, и как оказалась в этом месте. Первое время искала выход и звала маму. Потому, устав и отчаявшись, я долго плакала и билась в истерике. Затем накатила апатия, и я просто лежала во тьме, не шевелясь и пялясь в пустоту. А после страх, что я останусь там навсегда, и я сжималась в комочек, пытаясь казаться меньше, незаметней, желая совсем исчезнуть.

В конце была лишь злость.

Злость на себя, на свою слабость, что я так легко сдалась и опустила руки.

Возможно, это было своего рода безумие, но агрессия нашла выход. Я вспыхнула как пожар. Ледяная пустота отступила, а после выгорела под бесконтрольным давлением огня.

И я очнулась.

Дальнейшие дни потекли в упрямом стремлении встать на ноги. Пять лет комы не прошли даром, но все травмы залечились, а врачи говорили, что авария не отразится на моем здоровье. Но советовали наблюдаться у психолога. С ним я работала два года, и свои плоды это тоже принесло.

Я стала почти как нормальный ребенок.

Почти.

Где-то глубоко в душе я понимала, что уже никогда не стану веселым и жизнерадостным ребенком. Что тьма и холод оставили свой след. Я, наверное, ощущала себя как Кай, которому в глаз попал зеркальный осколок. Я тоже стала холодной и черствой. Злой.

Пришлось активно нагонять школьную программу, ведь младшую школу я не посещала из-за своего состояния. Так что еще до двенадцати лет в темпе догоняла сверстников, а уже после, сдав экзамены на средние оценки, со всеми пошла в шестой класс.

— Эй! Вик! Что у тебя там? — чересчур энергичный Сергей, мой лучший и единственный друг, который к всеобщему удивлению в состоянии терпеть меня, вихрем, с громким криком и чуть не выбив дверь, ворвался в библиотеку и подлетел ко мне, застыв за плечом.

Глаза сверкали не хуже драгоценных камней на прилавках ювелирного магазина, да еще с таким же изумрудным оттенком. Губы расплылись в широкой улыбке, а каштановые волосы растрепались в стороны, намекая, что пора бы заглянуть к парикмахеру.