Потемкин на Дунае - Страница 13

– - Ну да помнишь, что в герои тут из Питера просился?

– - Давно, полагаю, дома,-- ответил знавший обычаи князя Попов.

– - Жаль,-- сказал Потемкин,-- забрался в такую даль и вдруг с носом.

Попов услышал это -- и ни слова.

– - Согласись, однако,-- пробежав еще два-три газетных листа, произнес светлейший,-- Зубовы… да и весь их социетёт!.. вот, надо думать, бесятся: подслужиться кой-кому хотели моряком… Каких рекомендаций наслали… Ан и не выгорело…

– - Не дали бы, ваша светлость, маху,-- отозвался Попов.

– - Как маху?

– - Да ведь Бехтеев не зубовской руки.

Потемкин посмотрел через газету на Попова.

– - Как не зубовской? -- спросил он.

– - Помнится, этот молодой человек даже что-то сказал о ссоре и неудавшемся его поединке с братом Платона Александровича…

Потемкин спустил ноги с дивана и бросил газеты.

– - Что же ты молчал?

– - Запамятовал, ваша светлость.

– - Посылай ему тотчас курьера, зови.

– - Извините, теперь, пожалуй, и не поедет.

– - Как не поедет? Ко мне?!

– - Обиделся, я, чай… строго уж ему отвечено.

– - Вот как… Обидчивы нынче люди… А послушай, чем бы его расположить?

Попов подумал и ответил:

– - Надо прежде осведомиться, доподлинно ли Бехтеев уехал? Он что-то сказывал об ожидании отписки от отца.

Меня тогда же, разумеется, нашли, но я был снова призван к Потемкину только на следующий день.

А накануне вечером у князя с Поповым был примечательный разговор. Огорченный нападками иностранных газет, светлейший для развлечения принялся тонкой пилкой обтачивать и чистить оправу какой-то ценной вещицы. Кучки дорогих камней и жемчуга лежали перед ним на столе меж фарфоровых безделушек.

– - Требуют, спрашивают, тормошат! -- сказал он Попову.-- Да возможно ли то все, и вдобавок, как видишь, вмоем каторжном положении? Со всех сторон такие вести; а меня там пересуживают, ризы мои делят, распя-,. тию предают -- удаляют от моего солнца, счастья, жизни…

Князь помолчал.

– - Я измучен, Василий Степаныч, бодрости лишен, сна,-- продолжал он, налегая на пилку,-- слабею подчас от всяческих дрязг душой и телом, как малое дитя, а им подавай триумфы, победы, венки! Если бы все-то знали… Изведут, отдалят,-- произнес он, глянув в сторону и как бы видя вдали некие таинственные и другим непонятные откровения,-- ну что, полагаешь, нужно мне, чего еще искать?

Попов не нашелся с ответом.

– - Чего желать человеку в моей судьбе? -- продолжал князь, не поднимая лица.-- Меня ли соблазнить победами, воинскими триумфами, когда вижу, насколько напрасны и гибельны они? Солдаты не так дешевы, чтобы ими транжирить и швырять их по пустякам. Я полководец по высшей воле, по ордеру, не по природе; не могу видеть крови, ран, слышать стоны и вопли истерзанных снарядами людей. Излишний гуманитет несовместим, братец, с войной… Вот граф Александр Васильевич -- тот на месте, ему и книги в руки… Отчего ж, спросишь, я здесь, а не при дворе?

Изумили Попова эти речи. Он ушам своим не верил и сказал: пока жив, не забыть ему, что услышал он в тот незабвенный час. Светлейший встал, медленно прошелся по горнице, открыл окно в стемневший сад и опять сел.

– - Неисповедимы судьбы Божьи! -- сказал он.-- Низринул Иова, превознес Иосифа! Чего я желал, к чему стремился, исполнено -- все помыслы, прихоти. Нуждался в чинах, орденах,-- имею; любил мотать, играть в карты,-- проигрывал несметные, безумные суммы. Захотел обзавестись деревнями,-- надарено и куплено вдоволь. Любил задавать праздники, балы, пиры,-- давал такие, что до меня и не снилось. Пожелал иметь по вкусу дома,-- настроил дворцов. Драгоценностей имею столько, что ни одному частному человеку и во сне не снилось. И все мои страсти, планы во всем приводились в действо и выполняются… А клянусь тебе, нет и не может быть человека несчастнее меня!

Попов стал возражать.

– - Не веришь? -- спросил упавшим, как бы молящим голосом князь.-- Думаешь, шучу? Нет и нет! Все вы стремитесь, надеетесь, авось грянут битвы,-- отличие, всем слава. Для меня ж, дружище, все в мире пустоши, тлен, гроб повапленный, уготованный человечеству… И не будь звена, не будь ласковых взоров, оттоле, далече, ее повелений,-- я бы жизнь свою, не задумавшись, истребил, разбил вот как это…

Тут он схватил со етола саксонскую вазочку и, разбив ее об пол вдребезги, удалился в опочивальню.

Явившись по зову Попова, я был принят князем наедине. На этот раз Потемкин был тщательно выбрит, одет, отменно вежлив и добр. Пряди шелковистых, с заметной проседью, волос красиво оттеняли его женственно-нежный, высоко вскинутый лоб. Полные, как у счастливого ребенка, губы были осенены величавою, располагающей улыбкой,

– - Ну, говори откровенно,-- произнес он,-- что за история у тебя вышла со вторым Зубовым?

Я изложил все подробно и без утайки. Лицо Потемкина при моем рассказе не раз омрачалось и по нему пробегали судороги.

– - Желание твое будет исполнено,-- сказал он, когда я кончил,-- куда хочешь причислиться?

Я назвал передовой отряд графа Ивана Васильевича Гудовича, где служил Ловцов.

– - Завтра же можешь отправляться. И если в чем будет у тебя нужда, обращайся ко мне.

Я поклонился. Идол мой, сердечный герой вновь затуманил мою душу восторгом, а глаза слезами.

– - Ты молод, от судьбы не уйдешь,-- продолжал князь,-- занесла тебя доля, садись на нашу ладью… Греческий прожект, путь в Константинополь… Вы, юноши, без сомнения, пленены… Чай, и твое сердце не раз замирало в восхищении от таких чаяний? …Дай, Боже, монархине выполнить высокие священные обеты. Слава ее и верных ее слуг -- широковетвистое дерево; и под его сению когда-нибудь отдаленные потомки с благодарностью вспомнят о нас У корней того древа ползают и шипят змеи… Но не змеи ему опасны, а черви… По мелочи тайком под землей точат они, зубатые, жадные… С виду тихие, бесстрастные, знают наметку, а больше -- как угодно-с… Платок на куртаге вовремя поднял с паркета -- и пошел в гору… Мальчик писаный, сущий ребенок!.. а глядишь… Ну да прощай, Господь с тобой; кланяйся графу Ивану Васильевичу…

Я поклонился и, высказав, как мог, мою признательность, направился к двери.

– - Стой,-- окликнул меня князь.

Я обернулся.

– - Нужны тебе деньги?

– - Пока не терплю лишений.

– - Не нужны? Чудак ты человек, И мне, впрочем, ничего не нужно, вот он знает! -- указал князь на входившего Попова, принимаясь грызть ногти, что, по молве, было признаком сильного в нем душевного волнения.

Приезд мой в отряд Гудовича, как и первое мое там пребывание, остались особенно памятны для меня. Свидание с Ловцовым было самое радостное, тем более что ему и в мыслях не грезилась наша встреча в Турции. Попов, обласкавший меня и почтивший впоследствии даже особым доверием, взял с меня слово молчать о переданной им беседе с князем, что я при жизни его светлости и побуждался свято выполнить. Но теперь, пробегая в памяти цепь долгих лет, не могу, милый сын и мои будущие потомки, не сказать вам о знаменательных событиях того времени, для чего, переправя со временем где нужно, и можете переписать сии листы для припечатания даже в публику…

Мне с годами стало вполне ясно тогдашнее, многим непонятное настроение Потемкина. Его мечты о восстановлении Византийской империи, о царстве Константина поколебались.

Верный союзник и товарищ Екатерины в войне с турками, австрийский император, больной, угрожаемый соседями и видя предательства и ферментации в собственных своих областях, а паче всего обманутый в надеждах на подданных своих венгерцев, близился к кончине. Войска его были отозваны из Турции. Он умер в тот же год весной. Его преемник под влиянием Голландии, Пруссии, особливо ж Англии, без участия и ведома Екатерины завел негоции о мире с султаном. Недоверие Потемкина к австрийцам оправдалось на деле. Ему в таких обстоятельствах приходилось думать уже не о завоевании Царь-града. Он с горечью увидел, что турки начинают негосировать не о своем спасении, а спорят об утверждении за Россией даже тех земель и прав, которыми в силу прежних завоеваний мы обладали несколько лет. Коснусь сего пункта подробнее.