Посвящение - Страница 87

Ну да, во время перерыва он вышел с комбината. Напротив проходной, в деревянном домике, помещался продовольственный магазинчик: женщины после смены покупали здесь продукты и с полными сумками ехали домой. Палинка и вино, конечно, тоже расходились неплохо, но в последнее время в основном только днем, между сменами; из-за участившихся несчастных случаев были введены в смысле выпивки большие строгости — премии лишали, не прибавляли зарплату, даже были случаи, когда людей увольняли: не желаешь соблюдать дисциплину — скатертью дорога. Коридор управления и стены раздевалки сплошь заклеены были плакатами по технике безопасности, на плакатах этих спиртному и тем, кто с ним очень уж дружит, доставалось по первое число. Сколько веселились ребята, разглядывая эту наглядную пропаганду. «Яни, глянь-ка сюда! Вот что в скором времени тебя ждет!» — «Брось, у меня не такая большая зарплата, я себе не могу позволить, чтоб меня вышибли!» — «Тогда чего ты ходишь все время и за стенку держишься, а?» — «А так удобнее, попробуй — узнаешь!» Ребята ржали от души; на некоторых плакатах еще добавляли что-нибудь от себя: скажем, рядом с вопросом «Стоит ли?» кто-то написал «Еще как!».

Вот и он наклюкался позавчера с профессором Берталаном Добо, вспомнил Лазар. Тоже такой был веселый — ребята из бригады глазам своим не поверили бы, если б его увидели… До развода он иной раз неделями, месяцами не брал в рот спиртного. Разве что по случаю именин, на чьей-нибудь свадьбе уступал уговорам, да и то, пожалуй, по пальцам мог бы пересчитать, сколько раз за тридцать лет был основательно под хмельком. Его желудок горько расплачивался за каждую лишнюю каплю, иной раз он спать не мог из-за колик и тошноты. «Не для меня, видать, это придумано», — говаривал он. Стакан-другой вина с содовой шли хорошо, были приятны, но он даже после жирной еды предпочитал чистую воду. «Лучше воды ничего нету», — оправдывался он, улыбаясь. Желудок ему испортили частые голодания, война, тревога, загнанный внутрь страх; с тех пор как пришлось ему основательно попоститься после первой попойки, он так невзлюбил хмель, что иной раз видеть не мог, как другие хлещут без меры. И вот смотри ты: позавчера три литра вина усидели они вдвоем с Добо…

Вчера, во время перерыва на завтрак, он пошел в магазин, купил полкило хлеба, двести граммов зельца и три стручка маринованного перца. «Это на ужин», — сказал он барышне, хотя та ни о чем не спрашивала его. Он уже уходил было, потом вдруг остановился. «И еще, будьте добры, литр вина!» — и протянул деньги. «А неприятностей не будет у вас?» — «Да это на вечер, мне после работы на автобус бежать придется…» Вахтер тоже покачал головой, так что Лазар и ему объяснил: «Копать поеду вечером на участок, в Оварошпусту, колодца там нету, надо что-то пить в такую жару, вот думал, это дешевое вино сойдет». — «Если в тени держать, кисловатое вино — вещь для такого дела хорошая…» Вахтер подмигнул; Лазара Фекете он знал давно, не верить ему причин не было. Парни в бригаде завопили, увидев бутылку: «Вот не думали, дядя Лазар, что вы такой добрый! Спасибо, что угостить нас решили». — «Так и быть, пустую бутылку вам оставлю, можно будет сдать». И Лазар убрал вино в шкафчик. «У, жмот! Мы всегда вас угощали, вспомните-ка!» — «Угощать-то вы угощали, да только я не принимал ваше угощение. Работа — это работа, тут ясная голова нужна!» — «Лопатой махать и пьяному можно, я пробовал. Даже лучше идет, чем у трезвого. Точно!» — «Поговори еще у меня, получишь сейчас!» Тиби Кочиш захохотал. Остальные кончали завтрак, убирали остатки, но разговор все вертелся вокруг вина. «Нет, такого еще не бывало, чтобы дядя Лазар вино притащил на завод!» — «Сколько раз говорить: я его на вечер купил, потому что колодца нету!» — «Раньше тоже не было, а вина вы ни разу не покупали!» — «Потому что брал воду. Да ее пить нельзя, теплую». — «Вино теплое тоже не очень… разве что вскипятить!» — «Я его в тень поставлю». — «А воду нельзя в тень?..» — «Может, хватит, а?» Разговор начал действовать Лазару на нервы; счастье еще, что Пишта Кенереш сменил тему: «Я так думаю, дядя Лазар на помолвку идет нынче вечером…» Тиби Кочиш с радостью ухватился за новую идею: «Что, поймали вас на крючок, дядя Лазар? Поди, вдовушка какая-нибудь или разводка? А?» Тут и Лазар не выдержал, рассмеялся — хотя каждый раз, когда с ним шутили насчет женитьбы, ему больше хотелось плакать. «Вам языком хорошо молоть… вас жизнь еще не топтала…» Но остальные продолжали его поддразнивать; такое частенько бывало с тех пор, как он развелся. С самым серьезным видом они предлагали ему в жены какую-нибудь знакомую, убеждали: «Ну подумайте, кто вам подштанники будет стирать? Кто в воскресенье паприкаш из цыпленка сготовит?», «У нее — слышь, дядя Лазар? — дом угловой! Эта баба дороже стоит, чем главный выигрыш в лотерее! Такой удачи вам больше до самой смерти не выпадет!», «Одни ляжки — центнер чистого мяса! Неужто упустишь, дядя Лазар?!» Он в ответ лишь мотал головой… Это тоже было необычно и странно — то, что он на них сейчас не сердился; а ведь еще вчера он бы орал на них. Он закурил. «Дурость у вас одна в голове. Давай лопаты бери, а то обед скоро, а мы его еще не заработали!» И он первый взялся было за лопату. «Знаете, дядя Лазар, я каждый вечер деву Марию благодарю, что случился у нас этот социализм. В глаза вам скажу: если бы под вашим начальством пришлось работать, я бы, ей-богу, лучше удавился. Потому что вы бы поесть не дали нормально, все бы гнали вкалывать. Вы за эти говенные деньги не только сами из кожи лезете, а еще и нам не даете спокойно жить!» — «Работать, сынок, не за деньги нужно. — Лазар поднял лопату. — Нет, не за деньги!» — «А зачем тогда, язви его в кочан?» — «А затем, сынок, чтобы работа была сделана! Вот зачем!» — произнес он со злостью, медленно и раздельно. Он всегда злился, когда при нем с пренебрежением говорили о работе; в таких случаях он ругался, спорил, кричал, что работать надо по совести. «Ты сам себе за такую работу сколько бы заплатил, а?» — ткнул он в сторону Тиби Кочиша. «Сколько сумел бы, столько и заплатил. Мог бы миллион — заплатил бы миллион!» — «Вот на это ума у тебя хватает, языком работать. А руками — пускай дядя!..» — «А вы что хотите: чтоб я надрывался, да? А потом по больничному гроши получал? Знаете, куда их можно употребить, эти деньги?..» — «Честно надо работать, сынок! Мы когда-то таких людей, которых все время подгонять нужно, меж собой не терпели!» — «Когда-то — может быть, а сегодня вы бы один остались со своими проповедями! Скажите мне, только без дураков: кто нынче в этой стране по совести работает? Вот то-то! А мне что, больше всех надо?» — «Плохо, если молодежь так думает!» — «Да уж будьте спокойны, она-то хоть думает! А у вас, я вижу, не очень на это времени оставалось при старом режиме!» — «Это верно, мы неграмотные мужики были, но себя уважали, о чести своей заботились! А вам на честь и на все такое — плевать! Я ведь знаю, вы и меня ненормальным считаете, посмеиваетесь надо мной…» — «Нет, мы уже почти что поверили, что вы не Лазар Фекете, а Иисус Христос… Чего вы нам голову-то морочите: мы будто не знаем, что вы тоже немало нагребли башлей, да и сейчас все копите! Скажите-ка: сколько у вас тыщ под подушкой спрятано?» — «До этого тебе никакого дела!» — «А чего тогда учите? Чего цепляетесь к нам с этой вшивой работой?» — «Я только говорю, что могли бы вы работать и добросовестнее!» — «Как хотим, так и работаем, ясно?» — «Тогда не жалуйтесь, что вам платят мало!» — «Как это — не жалуйтесь? За все деньги надо выкладывать, скоро воздух будет за деньги, если так дальше дело пойдет!» — «Если бы зависело от меня, я с вас точно брал бы за воздух! Чтобы поняли: хочешь жить — работай, и работай на совесть, а не шаляй-валяй!» — «Бросьте нам мозги пудрить! Вы сами-то ради чего вкалываете как лошадь? Чтобы жить, что ли? Вам дай волю, вы, поди, по две смены без перерыва станете лопатой махать… А из-за чего? Да на что угодно спорить готов: только из-за денег! Хотя вам эти деньги и тратить-то не на что… Конечно, могу представить, что для вас все счастье — запереться, да тыщи пересчитывать, да слюни пускать от удовольствия…» — «Ну все, хватит, ясно? Вы что думаете, кто я вам?!» — «Сами начали! Чего теперь орете?» — «Я начал? Что я начал?» — «Начали на мозги капать… Другого от вас не услышишь! Не бойтесь, мы, если надо, тоже найдем, за что вас критиковать!» — «Валяйте, я готов! Хоть один случай вспомните, когда я свою зарплату не заработал!» — «Ага, для вас тоже, выходит, деньги главное!» — «Не деньги, а честь, милый мой!» — «Хватит… С ним спорь не спорь — никакого смысла…» — «Думаете, сказали: хватит, — и все в порядке? Что бы с вами было, если бы ваш дед, отец так сказал? Если б они сказали: а на черта нам столько вкалывать, столько спину ломать… Ну, не хватит, мол, хлеба детишкам, подумаешь… ну, помрут с голоду, как котята… Хватит?! Зачем хорошее жилье, зачем асфальтовая дорога, зачем машина? Пускай дитенок воспаление легких схватит, пускай ходит в грязи по колено!» — «Выросли же старики как-то!» — «Еще бы: выросли — кто вырос! А сколько из них померли, а сколько других калеками стали?.. Чтобы вам легче было!» — «Кто же им мешал легко жить? Они могли думать что хотели, дуракам закон не писан, да только, если они жили как жуки навозные, мы-то тут при чем? Мы в этом не виноваты». — «Да что же вы, не понимаете, что ли, о чем я вам говорю? Черт бы вас побрал, всю вашу компанию, дармоеды!.. Выгнать бы вас отсюда, из города, в деревню, на хутора! Там бы вы поняли сразу, чего стоят ваши поганые речи! Хлеб, он ведь сам собой не растет, и вино само собой не родится! Шантрапа вы рядом с прежними-то людьми!» — «Хорошо еще, что с лопатой на нас не кидаетесь! Или кнутом не гоните на работу, как надсмотрщик рабов!» — «А вот это бы вам было очень полезно… Чтоб жизнь вас немного мордой об стену побила — тогда, может, вы образумились бы!..»