Посвящение - Страница 4

— Да их у нас сколько угодно!

— А девушка у вас есть?

Мой вопрос привел ее в замешательство.

— А я кто? — спросила она.

— Ну, девушка, — повторил я, — которая вместо бабушки готовит и убирает.

Она понимающе усмехнулась и назидательным тоном сказала:

— То есть прислуга. У нас такой нет, мой папа не разрешает маме работать, и она все сама делает.

— А моя мама работает. За ней даже машина приходит!

— И за папой моим приходит! А еще… а еще… — замялась девчонка, — когда надо, она и маму возит, если ты хочешь знать!

— А мой папа зато в министерстве работает!

— И мой тоже!

— Ну, значит, они равны, — констатировал я, но она не сдавалась.

— Нет, мой папа важнее, потому что у нас и дом красивей! С этим трудно было не согласиться, но все же, как в прошлый раз, и признать ее правоту не хотелось.

— Это ты — Эва? — спросил я.

— Ага, — кивнула девчонка. — Давай познакомимся?

Встав на цыпочки, мы через изгородь протянули друг другу руки. Ладошка у нее была крепкая. Только теперь я заметил, что девчонка намного выше меня. Я долго не выпускал ее руку, держать ее было приятно.

— Пусти, — не выдержала она, — тут проволока с колючками!

Я опять сел на землю, но Эва моему примеру не последовала.

— Мне пора, — сказала она. — Приходи завтра к нам, поиграем во что-нибудь.

— У меня мяч есть, — вскочил я, обрадованный приглашением, — я принесу!

— У меня тоже есть, но приноси, если хочешь.

Наверху послышался стук калитки.

— Ну, я побежал, — сорвался я с места и, на бегу обернувшись, ликующе провопил: — До завтра!

— Ты меня у забора жди! — донеслось мне вдогонку.

Бабка все в той же каменной позе сидела у окна и, держа книгу в вытянутых руках, читала.

— Пришла Сидике? — спросил я, врываясь.

— Да нет, это соседка была, — бросила она с нескрываемым раздражением.

Разочарованный, я вышел из дома и устроился у подножия ограды поблизости от ворот. Послеобеденное солнце, отыскивая просветы в листве нависающих над асфальтом деревьев, бросало на дорогу веселые блики. Дорога просматривалась из моего укрытия до самого поворота, где она уходила к остановке фуникулера. По долетавшим досюда звукам можно было следить за движением вагончика между городом и вершиной холма, определяя на слух, когда он трогается и когда останавливается.

Время от времени я влезал на ворота, оттуда видно было еще дальше, а когда кто-нибудь появлялся на дороге, то спрыгивал и прятался поскорей в кусты.

Девушка прибыла одна. На ней была широкая юбка, под которой угадывалось еще несколько нижних юбок, голову покрывал платок, завязанный у подбородка. В руке она держала продуктовую сетку с газетными свертками — в них, скорее всего, были скатанные — чтоб не помялись — платья. Она заглянула в сад, но меня не заметила; дойдя до ворот, заглянула еще раз, потом отыскала глазами табличку с номером, расстегнула на блузке пуговичку и, вытащив из-за пазухи мятый клочок бумаги, прочла адрес, шевеля при этом губами. Затем снова взглянула на номер, все еще не решаясь взяться за ручку ворот, отступила, опустила сетку на землю и поправила на голове платок. Наконец она нашла кнопку звонка и дотронулась до нее пальчиком. Звонок в доме тут же откликнулся, но никто на него не вышел.

Я удивился, чего это бабка не спешит к воротам и даже не крикнет в окно: «Входите, у нас не заперто!», как она всегда делала.

Девушка постояла еще немного, затем попробовала нажать ручку. Створка ворот подалась с пронзительным скрипом. Она испуганно вздрогнула, затем вошла и, осторожно закрыв ворота, неуверенно зашагала вниз по дорожке.

Как только она миновала мое укрытие, я вскочил, обежал дом и забрался в окно веранды. Подкравшись на цыпочках, заглянул в свою комнату: бабка, как ни в чем не бывало, смотрела в книгу, делая вид, что читает.

— Целую ручки! — останавливаясь у окна, приветствовала ее девушка. — Это дом Тилей?

Бабка подняла глаза, и лицо ее осветилось холодной улыбкой.

— Да-да, милая. Вы — Сидике Тот? Ну, заходите же! Сейчас я открою вам дверь, — сказала бабка и, еле передвигая ноги, двинулась в прихожую.

Обрадовавшись неизвестно чему, я шлепнулся на кровать и замер, прислушиваясь к ее голосу.

— Ставьте, милочка, вещи. Сейчас провожу вас умыться. Поди, устали в дороге. Как, легко нас нашли? Жить вы будете в этой комнатке. Ну, идемте… А как приведете себя в порядок, дайте знать, я представлю вас мужу и внуку…

Заслышав, что и меня будут представлять, я испугался, схватил с тумбочки книгу и, раскрыв ее наугад, стал водить глазами по строчкам. Конечно же, мне было не до чтения. Я ждал, когда распахнется дверь и появятся Сидике с бабушкой. Терпение мое быстро иссякло, я вскочил и выбежал в прихожую. Дед был уже там. Он, улыбаясь, подал Сидике руку, но ничего не сказал ей, лишь назвал свое имя. Потом дошел черед до меня. Сидике расплылась в улыбке и даже хотела погладить меня по макушке, но, поймав мой разгневанный взгляд, отдернула руку и только воскликнула радостно:

— Тебя Дюрка зовут?! Надо же, и братик мой тоже Дюри!

Тут неожиданно появились родители, застав всех нас в прихожей. Они поздоровались с девушкой. Отец по обыкновению коротко. Как обычно, он бросил мне: «Ну что, старина?» — и, давая понять, что прибытие Сидике ничуть не меняет его образ жизни, поставил портфель под вешалку и отправился в ванную мыть руки.

— Так я покажу ей квартиру, — сказала бабка, глядя на мать.

— Нет-нет, мама! — ответила та. — Идите лучше к себе, отдыхайте, я сама ей все покажу.

Бабка вымученно улыбнулась Сидике, затем зло и обиженно посмотрела на мать и, оправив на груди свое черное платье, с подавленным видом поплелась к себе в комнату.

Меня отправили в сад, чтобы и там показать все девушке. От этого поручения я так заважничал, что даже осанку переменил. Выломав тонкий прутик, я шел, похлопывая им по ноге, будто хлыстиком. Сидике обращалась ко мне на ты. Меня это задевало. И, чтобы хоть как-то ей отомстить, я сказал, что такого чудного, нелепого имени, как у нее, отродясь не слыхивал. Ожидаемого эффекта, однако, не получилось. Она просветила меня, что всем девочкам в их семье давали имя Сидония и, вообще, в их деревне оно очень даже распространенное.

Не такими я представлял себе наши с ней отношения. Еще немного, и она бы за ручку меня взяла! Но этот маневр не удался ей. Я отпрянул и побежал по присыпанной красным шлаком дорожке. Она — за мной. Думала, я в пятнашки играть с ней затеял. Однако, увидев мою перекошенную физиономию, похоже, сообразила, что никаких общих игр у нас быть не может.

В общем, странно мы с ней прогуливались.

При виде цветочных клумб она оживилась, стала деловито прикидывать, куда и какие цветы надо будет еще посадить, при условии, разумеется, что на это ей удастся выкроить время. Страха она уже не испытывала и выглядела довольно самоуверенной. Это тоже не соответствовало моим ожиданиям. Мне хотелось, чтобы Сидике вела себя с той же робостью, как поначалу, перед воротами.

Она спросила, где у нас огород. Отдельно от сада, за живой изгородью из аккуратно подстриженной сирени, был небольшой участок, но мы им почти не пользовались. Весной родители посадили несколько грядок паприки и помидоров, в другом месте — немного картошки, но в конце концов поняли, что, даже если не пожалеют времени для окучивания, большого смысла во всем этом нет. Была уже осень в разгаре, а у нас только-только появился ранний картофель.

В конце огорода у забора стояла теплица. Отапливаемая печкой, словом, даже и не теплица, а настоящая оранжерея. Но и она никак не использовалась. За два года, что мы здесь жили, стекла ее повылетели, каркас поржавел, отопительная система мало-помалу разваливалась.

Сидике наконец очутилась в своей стихии. Она снисходительно улыбалась, глядя на худосочные, обработанные спустя рукава растения. Мысль о том, что ей предстоит привести это все в божий вид, ее окрылила. Бесполезно было показывать ей после этого «тюльпанное дерево», все в красных цветах, и плакучую иву, которая устремлялась отважно к небу, чтобы скорбно склониться затем до земли, — ничто ее не волновало. Все мысли ее и слова крутились вокруг огорода.